«Сталинские репрессии». Великая ложь XX века - Дмитрий Лысков

Трудно сказать, где современные исследователи находят «руку Сталина» в изоляции В. И. Ленина зимой 1922 года. Запреты врачей сыплются на него непрерывно (и безрезультатно) целый год, но единственный результат, которого удаётся добиться, — это ограничение деятельности Ильича возможностью только диктовать, и не больше нескольких минут в день.

На фоне ухудшающегося здоровья Ленина 18 декабря 1922 года (уже после второго удара) пленум ЦК РКП(б) принимает решение оградить его от всякой информации. Решение пленума звучит так:[45] «На т. Сталина возложить персональную ответственность за изоляцию Владимира Ильича как в отношении личных сношений с работниками, так и переписки».

Дальнейшее развитие событий нам известно: Н. К. Крупская (возможно, просто чтобы порадовать) информирует Ленина о том, что его решение о монополии на внешнюю торговлю принято. Ленин загорается и диктует письмо Троцкому. О письме узнаёт Сталин и звонит Надежде Константиновне.

«Легко представить себе возмущение Сталина, когда он узнал, что вопреки предписанному режиму Крупская спустя несколько дней приняла от Ленина диктовку… — пишет в статье „Сталин и Ленин“ философ и публицист Р. И. Косолапов. — Последующие „доброхоты“ пересказывали этот разговор с разными озадачивающими подробностями… но всё выглядело, вероятно, проще. Крупская крепко обиделась, когда Сталин напомнил ей о существовании ЦКК (Центральной контрольной комиссии. — Авт.), которая призвана пресекать нарушения решений ЦК».

Аналогичную версию событий встречаем в уже цитировавшихся воспоминаниях М. И. Ульяновой: «При абсолютном запрещении врачей Крупская продолжала передавать записанные ею под диктовку Ленина его записки, письма соратникам, что вызвало раздражение Сталина, пригрозившего ей вызовом на заседание Контрольной комиссии ЦК партии (председателем которой был Каменев)».

Да и в самом письме Крупской говорится: «В единогласном решении Контрольной комиссии, которой позволяет себе грозить Сталин, я не сомневаюсь, но у меня нет ни сил, ни времени, которые я могла бы тратить на эту глупую склоку».

Очевидно, случившееся задело Надежду Константиновну до глубины души. «О чём можно и о чём нельзя говорить с Ильичем, я знаю лучше всякого врача…» — пишет она Каменеву. Видимо, вскоре история ссоры доходит и до В. И. Ленина.

Нужно упомянуть, что как у Хрущева, так и в дальнейшем в отечественной публицистике присутствует некоторая путаница с датировками. «Письмо к съезду» Хрущев верно датирует декабрем 1922 года, и касается оно не только Сталина, в нём Ленин даёт характеристики многим партийным деятелям. Другая часть письма, начинающаяся со слов «Сталин слишком груб, и этот недостаток…», известна как «Дополнения от 4 января 1923 года к письму-диктовке В. И. Ленина».

В этот период, уже после того, как конфликт с Н. К. Крупской становится ему известен, В. И. Ленин диктует два письма. Известное нам дополнение к «Политическому завещанию» и личное письмо Сталину: «Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать её…» Далее из письма Ленина следует, что Сталин и Крупская между собой давно это недоразумение разрешили: «Хотя она Вам и выразила согласие забыть сказанное, но тем не менее…» — и далее о разрыве отношений.

К сожалению, эти два весьма эмоциональных письма В. И. Ленина являются, видимо, следствием прогрессирующей болезни, на которую, возможно, наложилась обида за так и не исполненное Сталиным в мае обещание. По крайней мере, нет оснований полагать, что прикованный к постели Владимир Ильич за год болезни имел другие основания пересмотреть своё отношение к И. В. Сталину. В апреле он выдвинул его на пост Генерального секретаря, в мае просил помочь уйти из жизни, а через 8 месяцев призвал «переместить» на основании того, что он груб. Если реальные основания были, остаётся только удивляться, что они не приведены по существу.

Глава 14

Формирование мифа: «Большой террор» 1937 года

Из работ В. Земскова нам известно, что общее число заключённых ГУЛАГа в период с 1937 по 1939 год изменилось с 1 196 369 человек до 1 672 438 человек. Это не самый большой скачок в истории ГУЛАГа, куда большие перепады можно видеть в период с 1934 по 1936 (увеличение более чем вдвое, с 500 тысяч до 1,3 миллиона), а также с 1947 по 1950 год (увеличение в 1,5 раза, с 1,7 до 2,6 миллиона).

Почему же именно 1937-й стал именем нарицательным и вошёл в историографию как год «Большого террора»? За ответом вновь обратимся к докладу «О культе личности и его последствиях» Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС.

Закончив с грубостью Сталина, Первый секретарь переходит непосредственно к вопросу о массовых репрессиях. Этот вопрос логически связан с предыдущими обвинениями, из речи Хрущева следует: узурпировав власть и устранив коллегиальность руководства, Сталин развязал произвол по отношению к партии.

Собравшиеся в зале делегаты съезда слышат об этом впервые, для них информация, которую зачитывает Хрущев, является открытием и вызывает бурную эмоциональную реакцию.

Н. С. Хрущев: «Произвол Сталина по отношению к партии, к её Центральному Комитету особенно проявился после XVII съезда партии, состоявшегося в 1934 году.

Центральный Комитет […] выделил партийную комиссию Президиума ЦК, которой поручил тщательно разобраться в вопросе о том, каким образом оказались возможными массовые репрессии против большинства состава членов и кандидатов Центрального Комитета партии, избранного XVII съездом ВКП(б).

Комиссия ознакомилась с большим количеством материалов в архивах НКВД, с другими документами и установила многочисленные факты фальсифицированных дел против коммунистов, ложных обвинений, вопиющих нарушений социалистической законности, в результате чего погибли невинные люди.

Выясняется, что многие партийные, советские, хозяйственные работники, которых объявили в 1937–1938 годах „врагами“, в действительности никогда врагами, шпионами, вредителями и т. п. не являлись […]

Комиссия представила в Президиум ЦК большой документальный материал о массовых репрессиях против делегатов XVII партийного съезда и членов Центрального Комитета, избранного этим съездом. Этот материал был рассмотрен Президиумом Центрального Комитета.

Установлено, что из 139 членов и кандидатов в члены Центрального Комитета партии, избранных на XVII съезде партии, было арестовано и расстреляно (главным образом в 1937–1938 гг.) 98 человек, то есть 70 процентов. (Шум возмущения в зале.) […]

Такая судьба постигла не только членов ЦК, но и большинство делегатов XVII съезда партии. Из 1966 делегатов съезда с решающим и совещательным голосом было арестовано по обвинению в контрреволюционных преступлениях значительно больше половины — 1108 человек. Уже один этот факт говорит, насколько нелепыми, дикими, противоречащими здравому смыслу были обвинения в контрреволюционных преступлениях, предъявленные, как теперь выясняется, большинству участников XVII съезда партии. (Шум возмущения в зале.)»

В дальнейшем Н. С. Хрущев многократно упоминает в своём докладе 1937 год в связи с массовыми чистками в рядах ВКП(б), при этом выражение «массовый террор» звучит в его речи рефреном. Задачей Хрущева по-прежнему является именно демонизация Сталина.

Н. С. Хрущев: «Используя установку Сталина о том, что чем ближе к социализму, тем больше будет и врагов, используя резолюцию февральско-мартовского Пленума ЦК по докладу Ежова, провокаторы, пробравшиеся в органы государственной безопасности, а также бессовестные карьеристы стали прикрывать именем партии массовый террор против кадров партии и Советского государства, против рядовых советских граждан. Достаточно сказать, что количество арестованных по обвинению в контрреволюционных преступлениях увеличилось в 1937 году по сравнению с 1936 годом более чем в десять раз!»

Десятикратное увеличение числа осужденных по 58-й статье не могло не отразиться на статистике (вряд ли обычная преступность решила в этот год снизиться пропорционально росту числа «политических»), однако такого всплеска числа заключённых ГУЛАГа в статистических данных не наблюдается.

В продолжении доклада Н. С. Хрущев уходит от общего рассмотрения вопроса, приводит ряд частных примеров незаконного осуждения партийных деятелей, после чего резюмирует: «Но нет сомнения, что наше продвижение вперёд, к социализму, и подготовка к обороне страны осуществлялись бы более успешно, если бы не огромные потери в кадрах, которые мы понесли в результате массовых, необоснованных и несправедливых репрессий в 1937–1938 годах».

Утверждения о массовых репрессиях, которым подверг И. В. Сталин партийный аппарат, остро ставили вопрос мотивации «отца народов». Что подтолкнуло Сталина на эту чистку, затронувшую многих старых большевиков? Н. С. Хрущев ловко обходит эту тему и даёт ничего не объясняющий ответ. Который тем не менее можно встретить во множестве публикаций и сегодня: