Башни и сады Вавилона - Дмитрий Лекух
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я уже, оказывается, и забыл, что такая бывает.
Порылся в карманах байковой больничной пижамы, вынул оттуда следующую, изрядно мятую никотиновую палочку, чиркнул колесиком зажигалки.
Да пошел он в жопу, этот Викентий, вместе со всеми его идиотскими запретами.
Затянулся поглубже, с интересом проследил за заковыристым маршрутом бегущей куда-то по своим срочным собачьим делам мокрой и потрепанной жизнью больничной псины.
Вздохнул.
И – чуть не ослеп от внезапно зажегшегося яркого света.
…Здра-а-асьте!
Тетя Ася приехала…
И Викентия с собой притащить не забыла. Вот ведь, блин, как не вовремя-то. Достанется мне сейчас, чувствую.
На орехи.
За курево в неурочном месте и в неурочное время.
Причем – от обоих.
Ладно, хорошо еще, что хоть бить точно не будут, по причине моей общей болезности и возможного ухудшения и без того хренового состояния. А это уже некоторая фора.
Отбрешусь уж как-нибудь.
Мне не привыкать.
Но неожиданно Викентий только подмигнул незаметно, а Аська головой покачала чуть укоризненно и сразу же улыбнулась.
Даже с некоторой гордостью улыбнулась.
Типа вот такой вот у меня мужик, смотрите.
Чуть оклемался – и опять за старое.
Сломать можно, согнуть – никогда.
…Я улыбнулся в ответ, добил в две затяжки сигаретину, отправил окурок в окно и попытался соскользнуть с подоконника вниз как можно более молодцевато.
Вроде бы получилось.
Ну и то – ладушки…
Пожал руку врачу, поцеловал жену, аккуратно уселся на койку.
Сижу, жду.
В конце концов, кто здесь больной, которому нужно сочувствовать и которого надо развлекать и отвлекать?
…Аська, умница, ситуацию сразу же, естественно, просчитала. И будь я здоровым, вломила бы по первое число.
А потом бы еще и поглумилась над телом покойного.
Типа не был бы покойничек таким идиотом…
У моей женушки в этом отношении хрен забалуешь.
Я ею, честно говоря, вообще горжусь временами.
А временами – элементарно побаиваюсь…
– Ты, гляжу, – вздыхает, – уже получше, чем с утра все-таки выглядишь. По крайней мере, не такой бледно-зеленый. И мешки под глазами чуть поменьше стали вроде. Даже покуривать уже начал в форточку, как трудный подросток. Скоро, думаю, и девочками местными начнешь интересоваться. Видела тут одну с утра, очень даже ничего проблядешка. А я весь день на иголках, как дура. На девчонок наорала, оператора зачем-то уволила. Чуть эфир не сорвала, так дергалась.
Я хмыкаю.
– Извините за причиненные неудобства, мадам телеведущая. В следующий раз постараюсь исправиться. Только скажи, что мне в той истории делать-то нужно было? Голову пониже нагибать, чтобы вообще не задело? Или лучше – чуть повыше, чтобы уж сразу и наверняка?
– Дурак, – говорит Аська.
Плачет, отворачивается, и быстро, чуть ли не бегом, семенит из палаты.
Эдак – бочком-бочком.
Очень уж ей не нравится, когда ее кто-то заплаканной видит…
…Я что, опять что-то не так сказал?
Только соберешься с силами, решишься наконец рассказать любимой женщине о том, что ты вообще-то хороший, о том, как на самом деле сильно ее любишь, и – на тебе. Обязательно перед этим делом сморозишь какую-нибудь такую херню, после которой все признания в любви будут выглядеть обычными тупыми и никому не нужными извинениями.
И – вроде все это как-то помимо моей воли происходит.
Типа как самопроизвольный запуск баллистической ракеты с разделяющимися ядерными боеголовками случается.
Вскочил с койки, как мог быстро рванул следом за любимой.
Ну как рванул…
По стеночке, по стеночке.
Но конечностями все равно, как показалось, достаточно резво передвигал.
На пределе возможного, что называется.
– Ась! – кричу в коридор как можно громче. – Ась, вернись! Вернись, дура, я все прощу!
– Сам дурак! – слышу всхлип с того конца коридора.
И сразу же вижу: там, далеко, в полутьме узкие лопатки под небрежно накинутым на плечи белым медицинским халатом.
Плачет, кажется.
– Тебе голову от другого лечить надо, не от сотрясения! – снова всхлипывает. – А от сотрясения, наоборот, надеюсь, все на место встанет! Иди назад, в палату, придурок безголовый. Я сейчас вернусь. Только умоюсь и лицо заново нарисую…
Я снова по стеночке плетусь в палату.
Мне немного стыдно.
А из угла, оседлав задом наперед стул, за разыгравшейся сценой с интересом наблюдает поблескивающими стеклышками очков Викентий, ехидный, как самая ехидная на этом свете тварь, и невозмутимый.
Вот сволочь.
Любитель дешевенькой мелодрамки.
Ну да ладно.
Сочтемся как-нибудь.
…Усаживаюсь на краешек кровати, вопросительно взглядываю на него и достаю из кармана пачку сигарет.
Смотрю на Викентия, тот кивает, и я закуриваю.
А вместо пепельницы, думаю, можно и блюдечко от чашки с чаем приспособить вполне.
Ничего с ним от этого не случится.
Мы в студенческие годы в соседней кафешке на проспекте Маркса всегда так делали.
Там тоже официально курить нельзя было.
Причем строго-настрого…
…Тем временем в палату возвращается подновившая слегка макияж любимая женщина.
Вздыхает, присаживается на краешек оставшегося свободным стула и тоже лезет в сумочку за сигаретами.
Разврат.
Если сейчас еще Викентий и коньяка притащит, то вообще.
Всю жизнь бы так болел.
Телефон есть, компьютер есть, Интернет тоже в наличии.
Книги Аська наверняка привезла.
И сама тоже тут, и даже уже не ругается.
Болей себе и болей.
Я вообще, кстати, за любой разврат, кроме голодания…
– Ну что, – прикуривает свой любимый легкий «Mild Seven» Аська, – съездили в Таиланд, я так понимаю? Солдат первой линии российского предпринимательства, блин. Жалко, я только настроилась…
Я виновато развожу руками.
Тут уж не возразишь.
Мой косяк.
– Ну если настроились, – неожиданно басит из своего угла по-прежнему невозмутимый Викентий, – то зачем отказываться-то?! Ему сейчас, наоборот, хорошо бы обстановку сменить. А климат там – мягкий, вполне для его анамнеза не противопоказанный. Так что, – летите, голуби, летите. Отдыхайте. Вот сразу как выпишу его, дня через два-три, так сразу и летите. Только со следователем пусть договорится, а для самолета я ему кое-какие пилюльки дам, перелет перенесет легко. Они и вправду помогают, серьезно. Ни одной жалобы не было. Да и на себе испытывать доводилось, у меня же тоже контузия. Просто золото, а не пилюльки. Дорогие, разумеется, нереально, но вы, думаю, потянете вполне. Не дороже денег. Вот разве только что с алкоголем эти пилюльки не совсем совместимы, но тут, я думаю, уж как-нибудь денек-другой перетерпит, никуда не денется…
Я откидываюсь на подушки и снова начинаю рассматривать трещины на потолке.
Неужели все же получится?!
Неужели все это все-таки будет, причем уже совсем скоро?!
И солнце, и тяжелое, ласковое море, и ослепительно белый песок пляжа?!
И уютная добрая тень под пальмами, там, где стоят шезлонги?!
И – никакого дождя…
– Доктор, – вздыхает Аська, – спасибо вам большое, честно. Просто как гора с плеч. Нам, правда, нужно лететь. Очень. И отдохнуть немного, и в себе разобраться. Причем обоим. А то, мне кажется, мы уже оба по краю ходим. И по бизнесу люди там тоже уже ждут не дождутся. Причем не просто люди, а друзья университетские. Вы только скажите, а таких пилюль, чтобы эта сволочь вообще про спиртное навсегда забыла, у вас в арсенале не имеется?
– Таких, – разводит руками интеллигентно-смущенный Викентий, – увы, сударыня, не имеется. То есть вообще. В природе. Фармацевтами-то, вы же понимаете, тоже чаще всего нормальные мужики работают. Вы, кстати, о таких пилюлях у меня далеко не первая спрашиваете.
– Вот как? – удивляется Аська. – А кто же был первой? Или первым?
Викентий вздыхает.
– Ну, – басит, – кто был первой, сейчас уж и не упомню. Но чаще всего у меня этими пилюлями интересуется моя собственная жена.
Аська усмехается и аккуратно тушит окурок в блюдце.
– Да, тогда у вас этот рецепт точно бесполезно просить.
– Бесполезно, – соглашается своим шаляпинским басом Викентий и не спеша подымается. – Ну вы тут пообщайтесь еще недолго без меня, голуби. А я пойду, вечерний обход закончу. Да что там закончу? Одна палата осталась, двухместная, от силы минут пятнадцать. А вот потом я вас, сударыня, выгоню, вы уж не обессудьте. Больному пока что покой необходим. И самое главное, – никаких сильных эмоций. Ни положительных, ни тем более отрицательных.
– Да я понимаю, – наклоняет голову Аська, – у меня просто сегодня весь день сумасшедший был, раньше не могла вырваться. Эфиры, совещание. Да еще и мобильный трещит постоянно, все звонят, Егором интересуются. Сосредоточиться вообще ни на чем не получается, а работу не сделать нельзя. Совсем нельзя, это же телевидение, новостная программа, понимаете?! Она же каждый день в эфир выходить должна, и по фиг на «обстоятельства». Вот и задержалась допоздна, не успела в приемные часы примчаться. Так что спасибо вам, доктор, что вообще пустили…