Жизнь после жизни - Кейт Аткинсон

– У меня голова трещит, – вмешалась Бриджет. – Пойдемте домой.

Вскоре снова наступила темнота.

Снег

11 февраля 1910 года

– Лекарь говорит: чудо, – рассказывала Бриджет, когда они с миссис Гловер за утренним чаем обсуждали пополнение в хозяйской семье.

Чудеса, по мнению миссис Гловер, случались только в Библии, но никак не при родах.

– Надо думать, на троих остановится, – буркнула она.

– А с чего ей останавливаться, коли детки у нее пригожие, здоровенькие, да и нужды ни в чем нет – денег куры не клюют.

Пропустив эти доводы мимо ушей, миссис Гловер тяжело поднялась из-за стола.

– Ладно, пора готовить завтрак для миссис Тодд.

Она достала из кладовой миску, где вымачивала в молоке почки, и начала удалять жирную белую пленку, похожую на околоплодный пузырь. Бриджет взглянула на молоко, белое с красными прожилками, и почувствовала несвойственную ей брезгливость.

Доктор Феллоуз уже позавтракал (бекон, кровяная колбаса, поджаренный в масле хлеб, яичница) и отбыл по вызову. Спозаранку из деревни приходили люди, чтобы вызволить из сугроба его машину, но оказались бессильны; тогда кто-то сбегал за Джорджем, и тот, вскочив на своего битюга, поспешил на помощь. Его матери на мгновение привиделся образ святого Георгия, который был тут же отброшен как глупая блажь. С немалыми усилиями доктора Феллоуза взгромоздили на коня позади сына миссис Гловер, и они двинулись прочь, вспахивая не землю, а снежную целину.

Фермер, которого помял бык, остался в живых. Родного отца миссис Гловер, молочника, когда-то зашибла корова. Миссис Гловер, совсем юная, но крепкая, еще не повстречавшая мистера Гловера, обнаружила бездыханное тело под доильным навесом. Она заметила кровь на соломенной подстилке и удивленный взгляд коровы Мейси, отцовской любимицы.

Бриджет согрела руки о чайник, и миссис Гловер сказала:

– Надо проверить, как там почки. Найди-ка мне цветок для миссис Тодд, на поднос поставим.

– Цветок? – растерялась Бриджет, глядя в окно. – В такую метель?

Перемирие

11 ноября 1918 года

– А, это ты, Кларенс, – сказала Сильви, отворяя дверь черного хода. – У Бриджет, к сожалению, случилась небольшая авария. Она споткнулась о порог и упала. Кажется, отделалась растяжением лодыжки, но на праздничные гулянья в Лондон вряд ли сможет поехать.

Бриджет сидела у плиты в кресле с высокой спинкой, которое обычно занимала миссис Гловер. Ее лодыжка покоилась на табурете; Бриджет с чувством поведала о своей драме:

– Подхожу это я к кухонной двери, ага. Белье во дворе развешивала, хотя что мне в голову взбрело – сама не знаю, день давеча дождливый был. И вдруг чувствую: кто-то меня руками в спину – толк. Упала я ничком, боль жуткая. А ручки-то маленькие были, – добавила она. – Ручки призрака-недороста.

– Скажешь тоже, – не выдержала Сильви. – Призраки у нас в доме не водятся, а уж призраки-недоросты тем более. Ты, случайно, ничего не заметила, Урсула? В то время ты как раз гуляла во дворе, правда ведь?

– Да споткнулась она – и все тут, глупая девчонка, – вмешалась миссис Гловер. – Вы же знаете, какая она неловкая. Ладно, нет худа без добра, – с некоторым удовлетворением изрекла она. – Зато не потащишься теперь в Лондон, на свою знатную гулянку.

– Я-то? – возмутилась Бриджет. – Чтоб я такой день пропустила? Да ни в жизнь. Подойди-ка сюда, Кларенс. Дай я на твою руку обопрусь. Уж как-нибудь доковыляю.

Темнота… и так далее.

Снег

11 февраля 1910 года

– Если кому интересно – Урсула.

Миссис Гловер наполняла кашей миски Мориса и Памелы, сидевших за большим деревянным столом в кухне.

– Урсула, – с расстановкой повторила Бриджет. – Красивое имя. А подснежник-то глянулся?

Перемирие

11 ноября 1918 года

Все вокруг почему-то знакомо.

– Это называется «дежавю», – объяснила Сильви. – Обман памяти. Память – это бездонная тайна.

Урсула якобы помнила, как в свое время лежала в коляске под деревом.

– Нет, – возражала Сильви, – человек не может помнить себя в младенческом возрасте.

Но Урсула-то помнила: листья, как зеленые ладошки, машут ветру; под капюшоном коляски висит игрушечный заяц, он вертится и приплясывает у нее перед глазами. Сильви со вздохом выговорила:

– У тебя, Урсула, чрезвычайно живое воображение.

Урсула не знала, можно ли считать это похвалой, но у нее в голове подчас действительно смешивались реальность и вымысел. И еще ужасный страх… страшный ужас… который она носила в себе. Темный пейзаж внутри.

– Не надо об этом думать, – резко оборвала Сильви, когда Урсула решила с ней поделиться. – В голове должны быть только солнечные мысли.

А еще она иногда наперед знала, что человек скажет или что сейчас произойдет (к примеру, кто-нибудь выронит тарелку или запустит яблоком в оранжерейное стекло), как будто все это уже случалось много раз. Слова и фразы отражались эхом; чужаки представали давними знакомцами.

– У всех порой возникают необычные ощущения, – говорила ей Сильви. – Помни, милая: только солнечные мысли.

Бриджет оказалась более отзывчивой слушательницей: она объявила, что Урсула обладает «предвидением». Между этой жизнью и следующей, говорила она, есть потайные двери, но только избранным дано в них войти. Урсула не жаждала оказаться в числе избранных.

В прошлом году, рождественским утром, Сильви вручила Урсуле красиво упакованную и перевязанную лентой коробку с неизвестным содержимым и при этом сказала:

– С Рождеством тебя, милая.

А Урсула воскликнула:

– Ой, как чудесно: обеденный сервиз для кукольного домика.

И тут же получила нагоняй за то, что сунула нос в рождественские подарки.

– Но я этого не делала, – чуть позже настойчиво повторяла она в кухне, где Бриджет пыталась закрепить белую бумажную гофрировку на усеченных ножках рождественского гуся. (Этот гусь напомнил Урсуле одного человека из деревни, совсем еще молодого, которому в битве при Камбре оторвало обе ступни.) – Я не подсматривала, я просто знала.

– Понятное дело, – отвечала ей Бриджет. – Есть, есть у тебя шестое чувство.

Миссис Гловер, сражавшаяся с рождественским пудингом, неодобрительно фыркнула. Она считала, что и пяти чувств человеку многовато, – куда уж еще одно.

После завтрака детей выставили в сад.

– Вот тебе и праздник, – сказала Памела, когда они укрылись под буком от моросящего дождя.

Одна Трикси не унывала. Ей нравилось носиться по саду, особенно когда там расплодились кролики, которые, вопреки проискам лисиц, неизменно воздавали должное огородным грядкам. Еще до войны Джордж Гловер подарил Урсуле с Памелой пару крольчат. Урсула смогла убедить Памелу, что держать их лучше всего в доме; сестры прятали зверьков в комоде, что стоял у них в спальне, и кормили из пипетки, которую нашли в домашней аптечке, но в один прекрасный день крольчата выскочили из комода и до смерти перепугали Бриджет.

– Fait accompli[17], – сказала Сильви, когда ей предъявили кроликов. – Но в доме их держать нельзя. Попросите Старого Тома – пусть смастерит для них вольер.

Кролики, разумеется, давным-давно сбежали и начали стремительно размножаться. Старый Том разбрасывал по саду крысиный яд, расставлял силки, но все напрасно. («Боже мой, – сказала как-то утром Сильви, увидев из окна, как кролики с аппетитом завтракают на лужайке. – У нас тут как в Австралии».)

Морис, который на занятиях по начальной военной подготовке учился стрельбе, во время прошлогодних летних каникул палил в них из окна своей спальни, вооружившись принадлежавшим Хью старым охотничьим ружьем системы «уэстли-ричардс». Памела так разозлилась, что высыпала ему на простыню его же собственный порошок, вызывающий зуд (Морис регулярно наведывался в магазин, где продавались товары для всевозможных розыгрышей). Злой умысел тут же приписали Урсуле, и Памела вынуждена была сознаться, хотя Урсула не отпиралась. Однако Памела, в силу своего нрава, не терпела ни малейшей несправедливости.

Из ближайшего сада доносились голоса – девочкам еще предстояло знакомство с дочерьми новых соседей, Шоукроссов, и Памела сказала:

– Пошли, хоть одним глазком посмотрим. Интересно, как их зовут.

«Герти, Винни, Милли, Нэнси и малютка Беа», – перечислила про себя Урсула, но вслух ничего не сказала. Она уже привыкала помалкивать, в точности как Сильви.

Зажав в зубах булавку, Бриджет подняла руки, чтобы поправить шляпку. Она пришила к тулье новый букетик бумажных фиалок – специально по случаю победы. Стоя на верхней площадке, она мурлыкала себе под нос: «Кей – Кей – Кейти». А сама думала о Кларенсе. Когда они поженятся («весной», заверял он, хотя вначале было «к Рождеству»), из Лисьей Поляны она уйдет. Будет у нее свое небольшое хозяйство, будут свои ребятишки.