Сильные. Книга первая. Пленник железной горы - Генри Олди

— Ближе, — всадник поманил Мюльдюна. — Иди сюда.

Мюльдюн подошел. Всадник сбил на затылок шапчонку — смешную, круглую, с берестяной трубочкой, откуда торчал пучок конских волос. Наклонился вперед, подергал своими жуткими веками и уставился на медную пластину. Мюльдюн поднял ее, чтобы всаднику было удобнее смотреть. Я остолбенел — еще бы, зрячий слепой! — и пропустил момент, когда на пластине начали появляться значки.

Ряд. Другой.

Третий.

— Интересно? — спросил меня всадник. — Кузнецу тоже будет интересно, уверяю тебя.

Значки словно выжигались на меди. Разговаривая со мной, всадник не отворачивал лица от пластины. Пятый, шестой ряд значков, и на пластине не осталось свободного места.

— Весь ты, дружок, от макушки до пят, — всадник указал на пластину. — Юрюн Уолан, боотур, третий сын Сиэр-тойона и Нуралдин-хотун. Расширение, усыхание, скорость реакций. Возрастная зависимость от процесса. Не понимаешь? И ладно, твой брат тоже не понимает. Хорошо хоть, знает, что так будет лучше.

— Так будет лучше, — подтвердил Мюльдюн.

— Ала Дяргыстай привозил тебя сюда! — догадался я.

Мюльдюн кивнул.

— Перед Кузней! Он тоже бил тебя?

Мюльдюн кивнул.

— А ты его? Ты его бил?

Мюльдюн нахмурился.

— Нет, — за Мюльдюна ответил всадник. — Я останавливаю вас, прежде чем вы сцепитесь. Обычно я успеваю.

— Всякий раз?

Язык мой — враг мой. Куда я вечно лезу?

— Увы, дружок, — всадник повернулся ко мне. В уголках его плотно зажмуренных глаз играли морщинки: веселые, грустные, странные. Вопрос не обидел его, напротив, показался забавным, а может, уместным. — Были случаи, которых я стыжусь. К счастью, те, кто считает полезным заехать ко мне перед Кузней… Скажем так, они лучше тех, кто считает иначе, или вовсе разучился считать. Давай знакомиться, Юрюн Уолан. Знаешь, кто я?

— Сарын-тойон! Вы — Сарын-тойон, Первый Человек!

— Да ты, я гляжу, умница?

— А почему вы такой молодой? Я думал, вы старик, вроде дедушки Сэркена…

Сарын-тойон расхохотался.

— Честный парень, — отсмеявшись, бросил он. Наверное, похвалил, хотя я не уверен. — Простой честный парень. Люблю прямоту. Зови меня дядей Сарыном, дружок.

Позже, вспоминая нашу первую встречу, я много размышлял о том, почему Мюльдюн не расширился во время моих испытаний. Я ведь хотел дать ему сдачи! И, считай, дал, только промахнулся. Когда я узнал на собственной шкуре, каких трудов стоит боотуру усохнуть, если всё твое существо требует расширения — мне стало ясно, что Мюльдюн обладал железной волей. Мало кто из наших может похвастаться этим. В частности, Ала Дяргыстай, колотя юного Мюльдюна — в скором времени Мюльдюна-бёгё — в присутствии дяди Сарына, набирал силу по мере того, как Мюльдюн откликался на его побои. Они росли вместе, битый и бьющий, и Сарын-тойону пришлось потрудиться, чтобы вернуть боотуров в исходное, безобидное состояние. Разум бессилен удержать телесную мощь на привязи. Да и куда он девается, бедняга-разум, когда боотур рвется в бой?! Нет, воля, одна воля, ничего больше.

Мне часто не хватает воли. Я заменяю ее упрямством.

6

Скажу: не бойся

— Ешь колбасу, Юрюн. Любишь колбаску?

— Угу.

— Вот тебе еще колечко…

— Умм…

Моя любимая колбаса: бычья кровь с молоком, и дикого лучка побольше. Моя любимая колбаса: в шкуру тайменя набить крошево вареной утятины, залить топленым жирком. Моя любимая колбаса: рубленая мороженая конина в говяжьей кишке. Я любую колбасу люблю!

— Щавеля возьми, квашеного. Чтоб не пучило ночью…

Подперев щеку рукой, Сабия-хотун любовалась мной. Точь-в-точь наша мама — обожает, когда мальчик хорошо кушает. Только мама нас уже родила: и меня, и Мюльдюна, и Умсур, и крошку Айталын. А тетя Сабия — ей еще рожать и рожать. Вон какое пузо! Я и не знаю, как она вышла нас встречать. Стоит на пороге, улыбается, а сама руками в поясницу уперлась — чтобы легче было. Я чуть не спросил: зачем в поясницу? Как по мне, лучше снизу поддерживать. Будь у меня живот выше носа, я бы снизу взялся. И пальцы бы в замок сцепил, как Буксат-Хара с опорными кольцами мироздания. Небось, мироздание потяжелее младенчиков!

— Ребрышко возьми, с сальцем…

Голодный я — страсть! С чего бы? Взял ребрышко, грызу. Дядя Сарын с моим братом ушли куда-то, меня бросили. Воюй, велели, с едой! До победного конца! Воюю, радую тетю Сабию, а в голове расчеты веду. Сложные! «Юрюн Уолан, боотур, — сказал дядя Сарын. — Третий сын Сиэр-тойона и Нуралдин-хотун.» В общем, правильно сказал. Если с сестрами считать, я третий выхожу: Умсур, Мюльдюн, я. Крошка Айталын — четвертая. А если без сестер? Если одни сыновья? Тогда я второй, после Мюльдюна. Или всё-таки третий?

Как подумаю об этом, так сразу пучит. И щавель не помогает. И мертвый Омогой бубнит: «Ты третий, сильный? Или второй? Какой ты, сильный?» Уселся за спиной, надоеда: бу-бу-бу! Дать бы ему колбасы, чтоб заткнулся, так мертвые колбасы не едят.

— Сметанки налить?

— Спасибо, тетя Сабия. А вы шамана уже спрашивали?

— О чем?

— Ну, кто у вас будет? Девочка или мальчик?

— Двойня будет, Юрюн. И девочка, и мальчик.

— Хорошо, — рассудил я. — Родилась бы одна девочка, было бы обидно. А раз с мальчиком, тогда не обидно.

Она рассмеялась так, что чуть не родила. Охает, кряхтит, руками машет, а смех наружу рвется. Радуется, значит. Я ей всё правильно объяснил, вот она и радуется. Бубенчики в косах звенят, заливаются. Бусы на груди пляшут, мечут искры. Шапка набок съехала, ленты бисером горят. Умеет радоваться тетя Сабия.

И мне приятно.

— Девочка вырастет красавицей, — произнес я громко, как здравицу. И чашку со сметаной поднял, вроде там кумыс. — А мальчик — боотуром.

— К сожалению, — согласилась тетя Сабия.

— К сожалению?

— Тут у нас с Сарыном нет выбора.

— Вы хотели сказать, к счастью!

— Конечно, Юрюн. Я хотела сказать, к счастью. А как же иначе?

Не выглядела она счастливой. Вот только что сияла, а вот уже и нет. Наверное, шаман что-то напророчил, дурное. Она просто мне говорить не хочет. Зачем гостя огорчать? Или живот у нее болит. Мама, когда Айталын носила, все время на живот жаловалась. Тошнило ее — ужас! Что ни съест, сразу… Ладно, это вам не интересно.

Она молчит, и я молчу. Мне молчать легче, я ем. Вроде как занят, при деле.

— Тетя Сабия, вы почему не едите?

— Не хочется, Юрюн.

— Это потому что вы ребеночков носите?

— Умница. Всё понимаешь.