Бедолаги - Катарина Хакер

— Сейчас ты сразу поймешь, как тут близко от метро, — объяснил Элистер и свернул в какую-то улочку, плавно уходящую вверх, потом свернул еще раз. Высокие платаны перед аккуратными домами, где-то играют дети, Якоб услышал их голоса и стук мяча. Входная дверь, к которой подвел его Элистер, была темно-синей и со стеклом, забранная кованой решеткой, внутри виднелся светлый ковер.

Планировка квартиры оказалась удачной, на первом этаже две большие комнаты и маленькая ванная («Это для Изабель», — сразу подумал Якоб), на втором — кухня со столовой или гостиной, на третьем две спальни и ванная. Внизу несколько ступеней вели через террасу в сад — узкую полоску, где росли несколько рододендронов, гортензии и взъерошенная трава на газоне.

— Здесь снесли стенки, — пояснил Элистер. — Во всех соседних домах на один этаж — одна квартира, причем по лондонским понятиям и те квартиры совсем не маленькие.

Когда они вышли на улицу, Элистер продолжил:

— Ты можешь, конечно, поискать еще в Нотинг-Хилле или в Хемпстеде, есть районы и пошикарнее, но этот хорош разнообразием, да и расположен отлично, к тому же в другом районе ты заплатишь вдвойне. Дом принадлежит Бентхэму, тебе он сдаст его за пятьсот фунтов в неделю, считай — это подарок. — И Элистер снова взял Якоба под руку. — Пойдем пешком, — предложил он и двинулся было вперед, но тут же передумал, решил доехать на автобусе до Риджентс-парка, к северовосточному его краю, а оттуда уже недалеко до Девоншир-стрит, дорога красивая и приятная, мимо зоопарка, по аллеям. Днем можно посидеть в парке, Бентхэм сам любит что-нибудь обсудить во время прогулки, даже в дождь, кстати, вот добрый совет: надо купить куртку для дождливой погоды, хорошую куртку с капюшоном, а еще лучше плащ, Бентхэм придает значение элегантной одежде, в чем Якоб сам скоро убедится.

Лишь теперь он заметил, что Элистер с ним одного роста, и вспомнил о Роберте. Вообще, Элистер симпатичный. Светловолосый, живой, непосредственный, только в глазах порой вспыхивают недобрые искорки. По дороге рассказывал про какие-то концерты и про хитрости своей старой тетушки, которая умеет всюду прошмыгнуть без билета, потому что деньги тратит на поло-пони и ветеринаров.

— Хотел я ее пригласить, а она: предпочитаю наличные. Однако на концерт пойдет с удовольствием, билета не надо.

Они вышли из парка и вскоре оказались на Девоншир-стрит. Якоб заволновался. Элистер лишь раз стукнул в тяжелую дверь, как она уже отворилась, невидимо приведенная кем-то в действие, и навстречу им вышел сторож Эндрю с толстой книгой в руке, заложив палец между страницами в том месте, где прервали его чтение; крошечная голова на морщинистой шее, толстые мясистые уши и глаза ночного зверя, так выглядел этот человек, оказавшийся лифтером и настоятельно потребовавший если уж пользоваться лифтом, то только в его присутствии. Впрочем, как заметил Якоб, поднявшись до второго этажа, лестницы с их покривившимися ступенями и затертым ковром выглядели немногим надежнее лифта. Двери требовали покраски, также и стены, а читальный зал, где бросались в глаза новые книги и журналы с их пронзительно кричащими обложками, напоминал погруженную в глубокий сон, никому не нужную библиотеку в дворянском доме, отданном во власть пыли, времени, глухим стукам и звукам. Но первое впечатление оказалось обманчивым, красивые старинные столы были заново отполированы, в глубине стояли пять новеньких компьютеров «Макинтош», двое мужчин в возрасте Якоба и Элистера, сидя в глубоких кожаных креслах, что-то читали и не обращали внимания на посетителей.

— Это этаж Бентхэма, — пояснил Элистер, когда они поднялись с третьего этажа на четвертый, и указал на полуприкрытую дверь.

Элистер не вошел с ним вместе, но Якоб заметил это позже, когда обернулся к нему, поскольку господин, сидевший в кресле у окна, господин в безупречном костюме-тройке из черного сукна, с элегантным платком, обвившим шею вместо галстука, с белым цветочком в петлице, не шевелясь, оценивающе его рассматривал. Потом Якоб заметил беспокойное движение, и сердце у него забилось чаще. Господин поднялся, точнее — верхняя часть его туловища словно сама собой, без поддержки ног и без всякого усилия оказалась вдруг выше, подчиняясь скорее не воле, а мысли, превосходно соотносившей вес широкой грудной клетки с поддержанным жилеткой животом и коротковатыми ногами. Шея и лицо крупные, мясистые, такой же и нос, такие же и щеки, кустистые брови почти прикрывают глаза, а губы скорее тонкие, линии рта — мягкие, нечеткие. Голос его оказался таким низким, гудящим, что Якоб не сразу разобрал слова и позже так и не сумел вспомнить, сколько ни пытался, первую фразу, произнесенную Бентхэмом то ли по-английски, то ли по-немецки.

Отчитываясь по возвращении в Берлин перед Изабель и Гансом, он ограничился перечислением предстоящих ему дел. Ни словом он не обмолвился о своем будущем кабинете, хотя и сам удивлялся, что выбрал это просторное помещение со старинной мебелью, в том числе диваном и тяжелым деревянным сундуком. «Конечно, тут убого и не очень светло», — признал Бентхэм, к тому же на втором этаже (а Элистер и двое других сотрудников сидят на третьем) есть современный кабинет — наверное, за читальным залом, как понял Якоб. «Рядом с Крэполом, библиотекарем, на женской половине», — подтвердил его догадку Бентхэм, а Якоб покраснел. Из кухоньки вышла с подносом в руках Мод, секретарша Бентхэма, и возмущенно покачала головой, услышав про их план: эту комнату, по ее мнению, надо сначала освободить от всего барахла и отремонтировать. Полненькая Мод, лет пятидесяти, с сеткой для волос на голове и румяными щечками, будто она как раз вернулась из сада с ножницами в руке, внимательно рассматривала Якоба. Однако в руках она держала поднос, на нем чайник и две сухарницы с печеньем, тарелка с сандвичами, молочник и серебряная сахарница, отполированная до блеска словно в доказательство того, что уход и чистота есть единственное средство борьбы с растущими беспорядками. По пути Элистер рассказывал ему, что в конторе идет Постоянный спор о том, продолжать ли пользоваться старыми серыми папками или наконец заменить их светлыми, яркими. Сам Бентхэм вечно скупает старые, бывшие в употреблении, где только их увидит, — одна из причуд, с которой придется свыкнуться. Если Якоб захочет наглядно убедиться в своеобразии вкусов Бентхэма, стоит посетить его любимый музей — дом сэра Джона Соана, невероятное собрание причудливых предметов, размещенных в немыслимой тесноте и странных сочетаниях. Так вот, все это Якобу не хотелось пересказывать по возвращении в Берлин. Дом на улице Леди Маргарет дал достаточно материала для рассказа, и он с энтузиазмом описывал его Изабель, умолчав о том, что на квартиру в Примроуз-Хилле даже не взглянул. А Гансу он показал дела, которые прихватил с собой для работы, так что все трое оказались довольны друг другом, хотя Ганс не мог разделить радости предвкушения. Гансу будет их не хватать.

В конце концов про Бентхэма его спросил Андраш, который только кивнул, когда Изабель и Якоб сообщили ему о приглашении в Лондон, а теперь вообще не высказывался о подготовке к переезду. Гинка, Ганс и Изабель сидели в кухне, а они стояли вдвоем на балконе, погода для января была на удивление теплой, и Андраш курил, нервно затягиваясь сигаретой, четвертой за этот вечер. Через два часа его ждет Магда. Он не решился ей отказать и не решился пригласить ее на Вартбургштрассе. Уходить не хотелось, ведь они проводят здесь один из последних вечеров. Он хотел потянуть время. Якоб, кажется, испугался, когда Андраш спросил о Бентхэме.

— Трудно его описать, — проговорил он наконец. — Не очень высокого роста, полноватый, ноги короткие для такого крепкого сложения, одевается безупречно и, наверное, тщеславен. Нет, точно тщеславен, хотя его вообще не волнует, как выглядит офис, а выглядит он убого. У него в кабинете висит картина Лукиана Фрейда, слыхал про такого? С белыми цветочками, не знаю, что это за цветочки. Элистер рассказывал, что Фрейд писал его портрет. Крупное лицо, из тех лиц, что имеют вес: нос, веки и все остальное имеет вес, столько — то граммов, понимаешь, что я имею в виду? — И Якоб покраснел. — Бентхэма нельзя назвать приветливым, но и неприветливым не назовешь. Да, он скорее приветлив, но очень в меру. И совсем не похож на Шрайбера, я вообще таких людей пока не видал.

— А он еврей?

Якоб изумленно уставился на Андраша:

— Понятия не имею. Откуда мне знать? Элистер говорил, что он попал в Англию ребенком. Отчего ты так думаешь?

Андраш пожал плечами. В кухне Изабель накрывала на стол, не глядя в сторону балкона. Андраш видел, как она наклоняется, протягивает руки, выпрямляется. На ней узкая зеленая блузочка, черные джинсы, толстые носки.

— Оттого, наверное, что меня тут об этом никто не спрашивал, кроме Ханны. Тоже странно. Или не странно, как знать.