Одлян, или Воздух свободы: Сочинения - Леонид Габышев

Прикрытое веко левого, незрячего глаза и воронкообразный шрам чуть не на полщеки обезображивали Колино лицо. Иногда закрывал ладонью левый глаз — из зеркала смотрел настоящий Коля. Мать не раз говорила: если смотрит на него с правой стороны — видит сына, с левой — чужого парня. К шраму на лице сына мать привыкнуть не могла.

7

К пятидесятилетию советской власти объявили амнистию — Ян прочитал в газете. «Отлично, теперь меня за квартирную кражу не посадят, а об убийстве и других кражах они ни за что не докопаются»,— подумал Ян и на несколько дней раньше начала осенних каникул покатил зайцем на поезде в Падун. Там он узнал, что Роберта Майера посадили. Робка еще в сентябре, приехав из Новосибирска, подрался в Падуне с незнакомым парнем. У парня упала шапка, и Робка, подняв ее, перепутал головы: заместо головы парня надел на свою. Парень заявил в милицию, и Робку за грабеж осудили на три года.

Роберт был не один. Рядом с ним стоял его друг, и также друг Яна, Володя Ивлин. Но Володя сразу слинял, и его нигде не могли найти. Менты объявили всесоюзный розыск.

Гена Медведев тоже приехал на каникулы, и Ян с ним неплохо гульнул.

Перед отъездом Ян на большаке встретил участкового.

— Здравствуйте, Николай Васильевич, — приветствовал его Ян, улыбаясь.

Теперь он не боялся участкового — амнистия!

— А, Петров, здравствуй, — ответил участковый, тоже улыбнулся и впервые протянул руку. — Ну как ты там, в Волгограде?

— Хорошо, Николай Васильевич, — продолжая улыбаться, ответил Ян.

— Улыбайся, улыбайся, вот пройдет амнистия, и мы посадим тебя.

Ян ничего не ответил, подумав: «Как они меня посадят, если амнистия. Надо дергать в Волгоград».

В Волгограде Яна ждала приятная новость.

Мать Женьки протянула письмо.

— Что-то мой Женька в Сибирь никому не писал, а письмо пришло, — улыбнулась тетя Зина. — Но я поняла, что это тебе, и распечатывать не стала.

Ян взял письмо и с жадностью прочитал. Вера просила фотографию. Как быть? Не посылать же свою. Тогда ни на одно письмо не ответит. И Ян решил послать Вере фотографию какого-нибудь парня. «Женьки, соседа, нельзя. Он пацан. Надо кого-то постарше. Какого-нибудь парня из училища. Может, Сергея Сычева? Ведь Серега, пожалуй, самый симпатичный из нашей группы».

На другой день Ян попросил у Сергея фотографию. Но тот был, как и Ян, приезжий, и фотографий у него не было.

— Хорошо, — сказал Ян, — а если ты сходишь и сфотографируешься?

— Но у меня денег нет, — сказал Серега, — и приличной одежды — тоже.

Серега жил в общежитии.

— Деньги у меня есть, — подбодрил его Ян, — и рубашку с пиджаком мои оденешь.

Скоро у Яна было пять фотографий Сергея. Одну оставил ему на память, другую вместе с письмом вложил в конверт и послал Вере. В письме — теперь писал его не в стихах — он тоже просил у Веры фотографию.

Приближался Новый год, и Ян, не дождавшись от Веры письма, за несколько дней до наступления каникул поехал зайцем в Падун. Дорога в один конец занимала двое с половиной суток.

Ян объявился в Падуне, и его вызвал начальник уголовного розыска. Сходив в школу на новогодний вечер старших классов и блеснув брюками, сшитыми по моде, на другой день поехал в Заводоуковск в милицию.

Начальник уголовного розыска, Федор Исакович Бородин, предъявил ему с ходу два обвинения: две квартирные кражи.

— Бог с вами, Федор Исакович, никого я не обворовывал. Сейчас честно живу и учусь в Волгограде. Да, раньше был за мной грех, но в эти дома я не лазил…

— Хватит! — прервал его Федор Исакович. — Посиди в КПЗ, подумай.

Яна закрыли в камеру к малолетке. «Странно, почему Бородин меня в непереполненную камеру посадил? Уж не подсадка ли, — думал Ян, — неужели Бородин через этого пацана желторотого хочет о кражах моих выведать? Гнилой номер».

Ян хоть с пацаном и разговаривал, но о себе ни гугу, все парня расспрашивал, за что его посадили. А тот был из Боровинки и Яном не интересовался.

У Яна был опыт: он знал от рецидивистов, что менты подсадок в камеры сажают, чтоб у них, кто в несознанку идет, все о преступлениях выведать и уголовному розыску стукануть. Да и в Падуне Бородин к Яну людей подставлял, они просили у него достать кой-какие вещи, им украденные. Но Ян, когда Бородин его крутил, сказал:

— Вы лучше на Сажина нажмите, он просил меня точно такие вещи достать. Это он обворовал, а не я, так как вначале меня просил, а когда я не согласился, сам обтяпал.

И Бородин злился на Яна, что такого молодого расколоть не может и даже подставные лица не помогают.

А один парень признался Яну, что начальник уголовного розыска просил его разнюхать кражу, не является ли ее участником Ян.

Через день Бородин вызвал Яна на очную ставку. Войдя в кабинет, увидел сидящим на стуле Саньку Танеева. Поздоровался, но Санька не ответил. Он сидел, опустив глаза.

С Санькой Танеевым Ян в одном классе учился. И даже последнее время за одной партой сидел. Из школы Яна выгнали тоже из-за Саньки. На уроке физики он катал под партой ротор, и он тарахтел, как трактор. Виктор Фадеевич, классный руководитель, сделал Яну замечание. Ян промолчал, а Санька стал еще быстрее катать ротор, глядя в глаза Виктору Фадеевичу.

— Петров, встань! — не выдержав, повысил голос Виктор Фадеевич. — Ты что мешаешь заниматься? Выйди из класса. На перемене зайдешь ко мне.

Под гробовое молчание класса Ян шел к дверям, стуча каблуками. На улице закурил. Стоял конец марта, и солнце топило лед. Легкий ветерок относил дым сигареты, и Ян часто затягивался.

Виктора Фадеевича школьные хулиганы боялись: у него был первый разряд по боксу, и на его уроках предпочитали не баловаться.

Прозвенел звонок, и Ян пошел в лабораторию. Ожидал, что Виктор Фадеевич начнет на него кричать. Но тот спокойно, посмотрев на Яна, спросил:

— Почему мешаешь заниматься?

Ян мог, конечно, сказать, что ротор под партой катал не он, а сосед, Санька, но ведь нельзя выдавать товарищей, и потому промолчал.

— Знаешь, что я тебе предложу: переходи ко мне в вечернюю школу, я приму тебя. А то все нервы учителям вымотал. Согласен?

Виктор Фадеевич был директором вечерней школы, и Ян, услыхав от него такое заманчивое предложение, ни секунды не колеблясь, ответил:

— Согласен.

— Ты свободен, — чуть улыбнувшись, сказал Виктор Фадеевич, — вечером приходи на занятия.

Дома Ян сказал отцу:

— Мне предложили закончить восьмой класс в вечерней школе.

— Что ж, в вечерней так в вечерней, — ответил отец.

И четырнадцатилетний Ян стал учиться в вечерней школе.

Санька Танеев сидел в кабинете начальника уголовного розыска и не поднимал глаз.

Бородин, оторвавшись от бумаг, посмотрел на Яна.

— Раз не хочешь сознаваться, — сказал он, — тогда выслушай показания свидетелей. Саша, расскажи, — обратился Бородин к Танееву, — что тебе известно о краже в доме Серовых.

Танеев поднял глаза на Бородина и начал:

— Летом я спросил Петрова, не сможет ли он достать лампы от приемника. Он сказал, если попадутся. Через неделю примерно он спросил, какие лампы нужны. Я сказал «шесть А семь» и «шесть пэ на четырнадцать пэ». На другой день он принес.

Прошло так дней десять, и из отпуска приехали Серовы. От них я узнал, что их дом обворовали. Взяли костюм, пластинки, перчатки, запчасти от мотоцикла и все лампы от радиолы. Я с дядей Володей в хорошем отношении и сказал ему, что Петров мне не так давно дал две лампы. Принес их, мы сравнили год выпуска ламп и приемника. Год оказался одинаков. Вот и все.

— Известно ли что тебе о других вещах, украденных из квартиры Серовых? — спросил Бородин.

— Нет, о других вещах ничего не знаю.

Бородин отпустил Танеева и спросил Яна:

— Ну, что теперь скажешь?

— Что скажу, Федор Исакович? Скажу, как и раньше: к Серовым не лазил. А то, что Танеев про какие-то лампы несет, так я ничего не знаю. Он сам, может, залез к Серовым, украл лампы, а теперь на меня клепает. Нет, Федор Исакович, избавьте меня от таких воров-свидетелей.

— Хорошо, я сейчас тебе других, не воров-свидетелей, приглашу, — сказал Бородин и вышел из кабинета.

«Вот, Санька, падла, — думал Ян, оставшись в кабинете один, — я же специально для него лампы из приемника вытащил, а он продал меня Серову, а теперь, козел, дает показания против меня…»

Отворилась дверь, и в кабинет зашел Бородин, следом — Мишка Павленко.

Мишка Павленко был другом Яна, но ни в одном преступлении не участвовал, хотя о многих, даже об убийстве, знал. «Как же он-то попал в свидетели?»— недоумевал Ян.

— Так, — сказал Бородин и сел, — Миша, расскажи, что тебе известно о краже в доме Серовых.