Покинутая царская семья. Царское Село – Тобольск – Екатеринбург. 1917—1918 - Сергей Владимирович Марков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Положим, как по секрету сообщали некоторые, это совершенно излишне, так как Распутин и без того днюет и ночует во дворце!
– А Вырубова? Бедная Анна Александровна, она окончательно тронулась, сойдясь с этим мужиком! – можно было слышать в салонах, где я помню, кто-то заметил:
– Государыня – игрушка в руках Вырубовой, а государь – нуль по сравнению с Распутиным. Можно Россию поздравить с императором Григорием I и императрицей Анной!
И гнусные сплетни венчались слухами «о регулярном спаивании государыней государя при участии Распутина»…
Я не собираюсь на страницах моих воспоминаний разбивать по пунктам все эти обвинения и клевету на несчастных венценосцев, мерзость всех этих сплетен и их абсолютная вздорность и так ясна читателю из ранее мною написанного. Я вспомнил об этой гнусной лжи и провокациях, свивших прочное гнездо в русском обществе задолго до революции, только для того, чтобы показать, до какого морального и нравственного упадка дошло в те годы наше общество.
Глава XII
В январе 1915 года отец обратился к государыне с просьбой устроить мне поступление в одно из военных училищ, несмотря на не оконченный мной корпус. Просьба была ею уважена. Высочайшим приказом, в изъятие из закона, мне разрешалось поступить в любое из военных училищ по собственному выбору.
Я избрал Елисаветградское кавалерийское училище, ближайшее к Одессе, в которое и поступил 1 июня 1915 года, а 1 февраля 1916 года окончил его и был произведен в прапорщики по армейской кавалерии с зачислением на службу в 5-й гусарский Александрийский Ее Величества полк, так как свободных вакансий в Крымском конном полку не было.
В январе 1915 года я был глубоко осчастливлен получением первой боевой награды, Георгиевского креста 4-й степени за бой 17 сентября 1914 года. В это время заболел мой отчим. С ним случился сильнейший сердечный припадок, миокардит сердца, явившийся следствием контузий, полученных при взрыве бомбы, брошенной в него в 1907 году. Он, в сущности, никогда окончательно не поправлялся и сгорал, как свеча, на руках моей матери, обезумевшей от горя и совершенно поседевшей за год мучений ее любимого мужа.
Несчастный И.А. Думбадзе скончался в сильных страданиях 1 октября 1916 года. Моя мать была совершенно убита этой потерей.
Их величества также сожалели о смерти этого истиннейшего и благороднейшего, беззаветно им преданного человека, и моя мать получила от государыни следующую телеграмму:
«С глубоким прискорбием узнала о постигшем Вас горе. Пошли Вам Господь сил и крепости нести Ваш тяжелый крест.
Александра».
1 февраля 1916 года после производства я удостоился представления своей державной покровительнице и своему любимому шефу. Я был принят государыней в Александровском дворце, куда с вокзала доставлен был в придворной карете, в ее прелестном будуаре, находившемся в нижнем этаже первого подъезда дворца.
Я, как сейчас, вижу перед собой стройную царственную фигуру государыни в нежно-лиловом, отделанном кружевами с едва заметной серебристой вышивкой платье с коротким треном, милостиво с чарующей улыбкой протягивающей мне руку в ответ на мой рапорт и принесенную благодарность за ее милости ко мне.
Аудиенция длилась более 15 минут. Государыня подробно расспрашивала о моей службе в полку, о пребывании в училище, о здоровье моего отчима, в теплых словах выражала соболезнования моей матери по поводу ее страданий за любимого мужа.
Прощаясь со мной, государыня благословила меня иконкой Святого Георгия Победоносца, я стал на одно колено, и государыня, перекрестив меня, собственноручно надела мне ее на шею.
Вторично мне пришлось представляться государыне в июне того же года по случаю перевода меня в родной мне Крымский конный Ее Величества полк, последовавшего также по приказанию ее величества. Государыня меня приняла в том же будуаре, но уже в платье сестры милосердия, поразительно шедшем ей. Белая косынка мягко очерчивала ее красивое одухотворенное лицо. На этот раз государыня почти все время аудиенции расспрашивала меня о ходе болезни моего отчима, и в ее чудных глазах я прочел искреннюю скорбь и сожаление, когда я сказал ей, что считаю положение моего отчима почти безнадежным. Когда государыня отпускала меня, она сказала:
– Я буду молиться за Ивана Антоновича, быть может, мои молитвы облегчат его страдания. Пожалуйста, передайте вашей матушке мой сердечный привет и скажите ей, что я часто вспоминаю и искренно ее жалею.
Я был глубоко растроган такой отзывчивостью и добротой государыни.
Снова в Царском Селе мне пришлось побывать в конце августа того же года, когда я приехал для лечения полученной контузии головы и был помещен, за отсутствием свободных мест в собственных ее величества лазаретах, в лазарет Е.Ф. Лианозовой, устроенный ею на своей чудной даче на Павловском шоссе, не только по последнему слову гигиены, но прямо-таки роскошно. Старшей сестрой лазарета была М.Г. Ливен, сестра мужа Е.Ф. Лианозовой, очень милая немолодая уже женщина, а младшей – Клавдия Михайловна Битнер.
Лазарет был рассчитан на 16 человек. Компания офицеров собралась симпатичная, кроме некоего прапорщика Комарова, хама по виду и по манерам, по профессии сельского учителя, поразившего меня странностью взглядов и легкостью суждений о царской семье. Мне, по неопытности, было невдомек, в чем тут дело, и только после революции я узнал, что он был эсер чистейшей воды.
Среди офицеров был также капитан лейб-гвардии Волынского полка Е.С. Кобылинский, впоследствии сделавшийся революционным комендантом Александровского дворца и сопровождавший их величества в Тобольск.
Он был очень милым человеком, тихим, спокойным и очень уравновешенным, определенно питавшим нежные чувства к К.М. Битнер, отвечавшей ему взаимностью, в чем пришлось случайно убедиться.
Через несколько дней после моего приезда с моим верным и любимым денщиком Халилем наш лазарет посетила его хозяйка Е.Ф. Лианозова. Какой редкой доброты и сердечности была эта полная женщина, золотистая блондинка, с громадными глазами цвета морской волны, имевшими какую-то особенную притягательную силу, подкупавшая всех своей ласковостью!
На содержание лазарета она тратила по тем временам бешеные деньги. Мы спали чуть ли не на голландском полотне и покрывались дорогими одеялами из верблюжьей шерсти, щеголяя по лазарету в сафьяновых туфлях и мягких теплых халатах от Друса[12]. Кухня лазарета по своей изысканности могла конкурировать с рестораном Кюба…
Кроме того, Е.Ф. содержала на свои средства половину одного из [санитарных] отрядов Кауфманской общины и посылала в различные части подарки на десятки тысяч рублей. Е.Ф. принимала нас, офицеров, когда мы ездили в
