Казаки долго не живут - Иван Собченко

Были между татарами у Палия родные: его сестра была когда-то взята в полон и стала женою татарина, и ее сын Чара-мурза, будучи мусульманином, уже приезжал в Фастов гостить к дяде.

Заселялась Украина, умножалось войско казацкое, и Палий расставлял своих казаков на жительство по Полесью в местностях не только королевских, но и духовных лиц и наследственных шляхетских. Так как казаки считались королевским войском, и не получали определенного жалованья, то собирали в свою пользу «борошно» (под этим словом разумеется не одна хлебная мука, но также деньги, возы с лошадьми и всякие хозяйственные орудия – все, в чем казаки могли нуждаться для своего содержания). Палий становился, словно удельный владетель в своем полку, а расстановка в чужих местностях казаков вела к тому, чтобы со временем, сколько возможно, больше расширить территорию этого полка и распространить казачество, передать ему над краем господство, принадлежавшее польскому шляхетству.

Распахнулась дверь, и в дом вошел действительно племянник Палия Чара-мурза и с ним два татарских воина.

Чара-мурза на ломаном русско-татарском языке произнес приветствие:

– Великому воину дяде Палию весточка от его великой сестры, моей матери.

Палий пошел навстречу племяннику, обнялись.

– Как здоровье моей сестры?

– Хорошо.

– Федосья, знакомься с моим племянником. Собери на стол.

Федосья, ничего не сказав, подобрала подол длинной юбки, побежала в столовую.

– Дяде подарок – татарское седло, – отдал распоряжение племянник на татарском одному из татарских воинов, который держал в руках завернутый сверток.

Вошли в дом Савва и Семашко.

– Савва, посмотри, как стол у хозяйки, – попросил Палий своего шурина.

Савва ушел в столовую. Тут же появилась Федосья: пригласила всех в столовую.

Все вступили в просторную комнату с широкими лавками вдоль стен, увешанных оружием и разными принадлежностями и добытками охоты. С одной стороны глядела гигантская голова дикого кабана с огромными клыками.

Массивный стол, покрытый шитою узорами скатертью, был уставлен яствами и питиями. На самой середине стола красовался жареный барашек.

– Прошу, дорогие гости, до хлеба-соли, покушать с дороги. Испробуйте мясо барана и наше питье, – говорила приветливая хозяйка, приглашая гостей к столу.

Федосья налила по чаре водки – запеканки и поднесла сначала племяннику, а потом и остальным. Выпили, крякнули, да и было от чего крякнуть, словно веником царапнула по горлу запеканка.

– Ну, как горилка, у вас такой нет? – спросил Палий племянника.

– Спотыкач, батюшка, – улыбнулась Федосья, перебив племянника.

– В Крыму спотыкача нет, – заметил племянник.

– Спотыкач, ишь ты, – качал головой Савва.

– Уж и подлинно спотыкай-водка. Вы кушайте, дорогие гости, – приглашала хозяйка.

И кушали. Доставалось и жареному барану и другим яствам. Племянник между тем свел разговор к причине его приезда к Палию. Как оказалось, его поездка была связана с тем, не согласятся ли казаки Правобережья, вместе с казаками запорожскими, выступить вместе с Крымом против ляхов. Палий уклонился от такого разговора. Хотя у него была мысль, если не хочет Москва подать помощь Правобережной Украине, то он может обратиться к хану. Но Палий им не верил.

– Потом, племянник, об этом поговорим, а сейчас угощайся, угощай своих воинов.

XLI

Палий проводил племянника. Его не очень радовала помощь в 40-тысячном войске от татар, обещанных от имени крымских мурз племянником, в случае, если он признает над собой власть татар. Ему хотелось быть под рукой московского царя, поэтому он и поехал в Киев к русскому воеводе с очередной просьбой принять его полк в подданство Москвы.

В Киеве Палий задержался, ожидая ответа из Москвы, а в Фастове пока осталась хозяйничать Федосья.

Федосье сообщили, что к ним едет московский священник, тот, что прошлой весной проезжал через эти места в Палестину – тогда его в Мироновке встречал сам Палий. Теперь священник возвращался в Москву, побывав в Турции и в Крыму. Его сопровождает отряд крымских татар.

От Палия Федосья знала, что священник, совершивший паломничество в «святые места», был также и московским послом в Турции. Поэтому она приказала сторожевикам встретить его верст за пятнадцать от Поволочи, а сама принялась готовиться к приему гостя.

Священника Иоанна Лукьянова сопровождали несколько духовных лиц, купцы, люди из посольского приказа, а также небольшой отряд стрельцов.

У молодого дубняка путников встречали несколько отрядов казаков по двадцать человек в каждом.

Татары, сопровождавшие Лукьянова со стрельцами, увидев казаков, повернули лошадей и умчались обратно в степь. Савва, командир сторожевых казаков, сошел с коня и гостеприимно приветствовал прибывших. Гости с интересом оглядывали казаков Палия: о них ходило немало слухов и москвичи представляли их оборванными сорвиголовами. А тут перед ними оказались хорошо одетые, в новом боевом снаряжении казаки.

Дальше ехали все вместе. Казаки явно выхвалялись перед стрельцами добрыми лошадями, на скаку выполняли всякие воинские упражнения. Удивление москвичей усилилось, когда неподалеку от Фастова их встретила сама Федосья – верхом на гнедом стройном жеребце, с пятью десятками казаков. Она ловко соскочила с седла и подошла под благословение священника. На улицах Фастова гостей приветствовала огромная толпа. Горожане выкрикивали: «Слава!», подбрасывая вверх шапки, били в бубны и литавры.

Когда садились за стол, священник прошептал пожилому дьяку:

– Смотри, вот лихач баба!

Однако дьяка больше привлекала крепкая водка в больших чарках на серебряном подносе. Опрокинув чарку, он удовлетворенно крякнул и только тогда откликнулся:

– Водка точно такая, как и хозяйка.

Федосья сделала вид, будто не слышит, и обратилась к священнику:

– А почему Вы, батюшка, не привели к нам татар? Мы б их тоже угостили. Для гостей у нас всегда место за столом найдется. Как и пуля для ворога. Ведь они ехали как гости.

– Испугались они, увидев ваших молодцев. Куда же – такие орды! А почему это хозяина не видать?

– Поехал в Киев угодникам помолиться.

– Я туда тоже заеду, надобно поклониться святым местам. А потом домой. Знаете, миновав степи, подъехал к вашим селам, и уже почувствовал себя дома. Поверите, вот был у татар, они нас встречали и провожали неплохо, а все как-то не то.

– Мы у татар себя тоже никогда спокойно не чувствуем. Не были они нам друзьями и не будут. Стоит нам хоть немного глаза от юга отвести – они тут как тут. Вот вы говорите, что почувствовали себя у нас как дома. Я думаю, что это не только потому, что отсюда Вам ближе к Москве. Люди наши близкие друг другу. И вера у нас одна, и говорим похоже, и живем одинаково.

– Татары часто набеги делают? – спросил дьяк.

– Каждое лето. Трудно нам бороться против них. К тому же под боком шляхта. Тоже сосед не верный. С первого дня как поселились мы тут, зубы на нас точат.

– Да, против двух таких врагов нелегко устоять, здесь помощь нужна, и немалая помощь.

Священник Лукьянов беседовал с Федосьей и мысленно сравнивал ее с боярскими и княжескими женами, которые весь век проводили в своих теремах. Здесь на Украине он наблюдал такое уже не впервые: жена в отсутствии мужа перенимала власть и успешно заменяла его во всех делах.

Казаки угощали стрельцов водкой, варенухой, медом, а те дарили им всякие заморские диковинки.

Вечером старшие казаки и стрельцы собрались возле шинка, а молодые, взявшись под руки, двинулись по улице на околицу, где гуляли девушки. Почти до самого утра слышались песни и веселые голоса.

Лукьянов гостил два дня. Потом казаки проводили его до Днепра.

XLII

На обратном пути Лукьянов встретил Палия. Полковник возвращался из Киева невеселый. Снова тот же ответ Москвы, что сейчас принять Правобережье под свою руку Россия никак не может. Палий просил разрешить ему поселиться в Триполье. Это поселение Москвы, но не позволили. Было подозрение, что это козни гетмана Мазепы – боится он, что если произойдет объединение Левого и Правого берега, то гетманом переизберут Палия.

Однако Палий не терял веры в то, что наступит удобный момент и Россия непременно даст согласие на присоединение Правобережья.

Предлагала ему Москва по-прежнему переходить со старшиной на Левый берег. Но Палий твердо стоял на том, что не может оставить людей врагу на добычу. Он давно решил родные места не бросать.

И хотя в последнее время было как будто спокойнее, все же Палий понимал, что это ненадолго. А потому, вернувшись из Киева, стал укреплять город, для чего приказал рубить лес и возить бревна. Он сам руководил рубкой, ходил по лесу с топором, собственноручно делая отметки на деревьях.

Дружелюбные отношения Палия к гетману Мазепе стали охлаждаться. Уже в 1694-ом году между ними пробежала, как говорится, какая-то черная кошка. Мазепа в своих донесениях в приказ замечал, что Палий становится уже не тем, каким был до сих пор, что он уже начинает сходиться с поляками, а от него, гетмана, о том таится. Его собственные полчане говорят о нем, что Палий на две стороны службу показывает – и полякам, и православному царю, притом беспрестанно пьет. Но наружно Мазепа продолжал оказывать дружелюбное внимание к правобережному полковнику, и Палий приезжал к гетману в гости на свадьбу его племянника Обидовского. Возрастающая слава Палия, усиливая любовь к нему народа не только на правой, но и на левой стороне, возбуждала в гетмане тайную досаду и зависть. Все малороссияне видели в Палие истинного казака, богатыря, а насчет Мазепы никак не могло уничтожиться предубеждение, что как он ни прикидывается русским, а все-таки на самом деле он «лях» и пропитан насквозь ляхским духом. В таких отношениях находился глава правобережного казачества с малороссийским гетманом, когда шляхетство показывало более и более свирепое раздражение против Палия и всего казачества.