Ленин и его семья (Ульяновы) - (Исецкий) Соломон

— Да, кстати, кланяйтесь Соломону и расскажите ему о новом направлении, о новой тактике, — его буржуазное сердце порадуется этому первому шагу на пути восстановления прав буржуазии и демократии…

Больше мне не приходилось обмениваться с ним ни­какими сношениями.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мучительная и длительная агония Ленина. — Его ужас. — Заговорившая совесть. — Крах ленинизма. — Болезнь и проблески ясного сознания. — Ленин и его окружение. — Новые слова и идеи в глазах «дружи­ны» Ленина. — Проведение политики нэпа как перво­го шага на пути строительства. — Трагедия вождя, экспроприированного рабами. — Глубокое презрение Ленина к Сталину и Троцкому. — Ленин умирает в плену у своего окружения. — Споры за «трон». — Безбожное правительство организует культ умерше­го. — Его мощи, которые разлагаются и гниют.

Мое описание Ленина, по личным моим воспомина­ниям и отношениям с ним, закончено. Я привел в моей книге все наиболее характерное из того, что сохрани­лось в моей памяти об этой зловещей для России, а может быть, и не только для России, исторической личности…

Я воздерживаюсь от невольно напрашивающихся об­щих характеристик и выводов, предоставляя приведен­ным фактам говорить самим за себя и самому читате­лю сделать те или иные выводы…

Мне остается только поставить заключительную точку. Но, прежде чем сделать это, я не могу не сказать, что в конце своей жизни Ленин пережил мучительную, длительную, тра­гическую агонию. Всем известно, как он умер.

Я не был свидетелем его последних дней, его предсмертных мучений. Говорю о них со слов других. А страдания его, очевидно, были ужасны. И ужас их, их сила сво­дилась главным образом к чисто моральным пережива­ниям. Полупомешанный, но с частыми (сперва) возвра­тами к просветлению, он не мог не видеть того, до чего он довел Россию, он не мог не понять того, что его система идти и забирать как можно левее потерпе­ла полный крах, принесший несчастье не одной России. Заговорило, по-видимому, и то простое человече­ское, чему имя: «совесть»…

Но сильный и, сказал бы я без желания оскорбить его память, идиотски сильный волею человек, он ду­мал и надеялся, что всегда успеет в должный момент повернуть руль в необходимом, согласно требованию момента, направлении, рассчитывая только на свои си­лы и глубоко презирая свое окружение, всех этих Троцких и Сталиных. И он не мог не убедиться, что не только нельзя дальше идти влево, но что наступил момент конца жестоким экспериментам, когда рулевой должен изо всей силы повернуть штурвал, чтобы, сдвинувшись с мертвой точки крайней, упершейся в тупик левизны и разрушения всего, пойти по новому пути, пути строительства и восстановления жизни… И вот, уже одолеваемый начальной стадией своей ужас­ной болезни, он пользовался просветлениями в обвола­кивающей его ночи, чтобы начать подготовлять населе­ние, а главное подготовить «товарищей», всех тех, кого он, развратив своим «учением» и вызвав в них усер­дие не по разуму, всех этих «ленинцев», к необходи­мости пойти назад, к старым формам жизни…

И вот, еще задолго до нэпа, он в своих очередных выступлениях и речах стал указывать на те крайности, до которых довела Россию «левизна» его основной поли­тики. Он смело, мужественно и резко стал указывать на них, как раньше определенно же вел влево. Он говорил о «детских болезнях», которые пережирала и, по его словам, пережила коммунистическая партия и руководи­мое ею Советское правительство, от которых теперь сле­дует решительно отказаться.

Он говорил, и доказывал, и убеждал… Но горе предводителю, который вел народ к известной туман­ной точке, вел, сам не веря в ее реальность, но убеждая, что она существует и видна, как путеводная звезда. И еще больше горе и несчастье тому народу, который, частью уверовавший в обман, а большею ча­стью подгоняемый дружиной такого вождя, шел за ним… Обман обнаружился, мираж исчез, и путеводная звезда оказалась расколотым корытом жизни. Но те, кто стоял рядом с вождем и кто всеми силами, иск­ренно или неискренно, с усердием приближенных ра­бов, или глупых, или главным образом лукавых, проводил взгляды вождя, пользуясь за это первыми места­ми, не могли, конечно, не возмутиться, когда из уст его услыхали слова, шедшие вразрез со всем тем тра­фаретом, с которым они уже свыклись и эксплуатация которого обеспечивала им и на будущее (как им каза­лось) власть и могущество… Они не могли не испу­гаться, ибо отказ от трафарета, казалось им, мог пове­сти не только к уничтожению их влияния, но даже и к полному, не только моральному, но самому простому физическому уничтожению…

И вот мы видим, что уже с самых первых попыток Ленина, своими выступлениями с новыми положе­ниями подготовлявшего умы к повороту вправо, «апо­столы и ученики» его возмутились духом и, чувствуя уже за собой силу, стали критиковать своего «учителя» и, основываясь на его же первоначальных проповедях и речах, от которых он теперь также настоятельно старался отвлечь всех и вся, стали выпрямлять и уг­лублять его «линию», толкая и его, и других к ста­рой, уже избитой дороге прежних «основоположений». И уже в этот подготовительный момент к необходимо­сти поворота среди дружины возникли секты, или рас­колы, и появились разные «оппозиции»: троцкистская, шляпниковская и пр., лидеры которых ведут свою про­поведь, исходя и развивая ее от прежнего «учения» своего вождя… Они его именуют «Великим Учителем».,.

У Ленина хватило еще сил провести свой первый шаг к новой политике. И он нередко говорил близким товарищам, чьи мозги были затуманены инфернальным «ленинизмом», как, например, Красину, что нэп лишь первая ступень на пути к творческой работе по вос­становлению жизни. Он, не стесняясь, говорил, что жизнь уперлась в тупик, указывая, в частности, на то, что политика разрушения дошла до такого абсурда, как полное лишение всех прав буржуазии, этого клас­са, еще не сыгравшего своей исторической миссии… И в минуты особой откровенности он сам себя упрекал в этом и уже решительно повернул лично фронт и ста­рался внедрить и в головы своих учеников необходи­мые «поправки»…

Но было уже поздно.

Разыгравшиеся у «дружинников» аппетиты и к вла­сти, значению и просто к самым грубым наслаждениям были уже сильнее влияния ослабевшего и с каждым днем все более падающего вождя… На него уже не обращали внимания и, как в басне, умирающего льва легали все, не исключая и ослов… А в «придворных» кругах уже начались шепоты, интриги, стремления и разговоры о том, кто должен и может «наследовать» Ленину.

А он умирал уже. По временам он лишался языка. Но «дружинники» не оставляли его в покое и, в сущ­ности, держали его в полном плену. Но, подлые и трусливые, они для вида и «престижа» окружали его царской роскошью и изысканным уходом, полным внешнего раболепия, выписывали для него лучших ев­ропейских врачей.

А он умирал. И мучился. Мучился сомнениями и ужасом, что «наследство» перейдет к Сталину… Троцко­му… Он их обоих глубоко, как известно, презирал и вполне основательно с омерзением относился к обоим претендентам «на трон»…

И во время одного из все более и более редких про­блесков ясного ума он успел составить свое политиче­ское завещание, в котором, по слухам, настаивал на том, чтобы ни Сталин, ни Троцкий не «наследовали» ему…

Он умер.

«Безбожное» правительство и такая же партия кано­низировали его и приготовили из его бренного тела ко­щунственные «м о щ и»…

Составленное Лениным подлинное завещание исчезло: его, по слухам, скрыл Сталин, который в конечной схватке борьбы за «престол» одолел, как известно те­перь, всех своих «врагов и супостатов», как слева, так и справа…

А кощунственные мощи Ленина разлагаются и гни­ют…

КОРОТКО ОБ АВТОРЕ

Георгий Александрович Соломон (Исецкий), дворя­нин, православного вероисповедания, родился в Бессараб­ской губернии в 1868 году. Из справки особого отдела департамента полиции известно, что он женат на быв­шей слушательнице училища лекарских помощниц и фельдшериц Марии Николаевне Федоровой, состоящей под негласным надзором полиции. Отец умер. Мать Ека­терина Христофоровна — в С.-Петербурге. Братья: Иван — в Нижнем Новгороде, Александр — в Хотине. Сестры: Вера — при матери, Елена, по мужу Джионот, — в Хотине, Евгения, по мужу Тушинская, — в Неском уезде, Александра, по мужу Шелестер, — в Сураже, Наталия — замужем в Одессе (сведения относятся к 1893 году. — Ред.).

По окончании курса С.-Петербургской Ларинской гимназии Георгии Соломон поступил в Военно-медицин­скую академию. В 1891 году за участие в студенческих волнениях на похоронах писателя Шелгунова он исклю­чен из академии и взят под негласный надзор полиции. В сентябре того же года восстановлен на учебе, но в апреле 1892 года по болезни он оставляет академию и переходит на учебу в С.-Петербургский университет. В феврале 1893 года согласно прошению оставляет универ­ситет.