Восхождение на Фудзи (Репортажи из Японии) - Всеволод Овчинников

Амагасаки - лишь одно из звеньев тихоокеанского индустриального пояса, который тянется от Токио до Кобе и дальше на юг. Здесь на площади пять тысяч квадратных километров вынуждены жить и трудиться около шестидесяти миллионов человек.

Площадь Японии не так уж мала. Это полторы Англии. Однако японская земля на пять шестых состоит из почти непригодных для освоения горных Хотя плотность населения в Японии меньше, чем в Бельгии или Голландии, теснота здесь остро ощущается потому, что половина населения страны сгрудилась на полутора процентах ее территории.

В результате Япония доныне представляет собой поразительный контраст перенаселенных равнин, где жилища и цехи теснят и без того крохотные пашни, - и просторов нетронутой земли.

Существует представление, что необжитые просторы остались лишь на Хоккайдо. Но японская целина не только там. Она всюду. Чтобы увидеть ее, достаточно лишь отклониться от цепочки перенаселенных человеческих муравейников, образующих тихоокеанский индустриальный пояс. Глазам откроются лесная глушь, пенящиеся реки, ширь альпийских лугов, вулканические озера, дремлющие среди безмолвия вековых бородатых елей. Такова северо-восточная и центральная части Хонсю, таков юг Сикоку и юг Кгосю.

Порой даже не верится, что находишься в той самой стране, где города и поселки срослись воедино, где борозды полей и огородные грядки упираются в заводские корпуса; где о тесноте напоминают даже сиденья в автобусе или кресла в кинотеатре, даже окна и двери, которые не отворяются, а раздвигаются...

Однако границы этой малознакомой нам Японии очень запутанны и извилисты. В отличие от Италии с ее четким разделением на индустриальный север и аграрный юг экономические зоны здесь как бы совмещены, перемешаны. И в подобном же близком противоречивом соседстве находятся два лица, два бедствия Японии: перенаселенность и безлюдье.

Казалось бы, бурное индустриальное развитие послевоенных десятилетий должно вести к более равномерному размещению производительных сил, к освоению необжитых мест. Однако происходит обратное. Там, где людей много, население растет быстрее всего. Там, где их мало, оно уменьшается.

Обостряющаяся перенаселенность тихоокеанского индустриального пояса порождает и диаметрально противоположную беду: глубинные районы, на которые приходится две пятых сельскохозяйственных ресурсов страны, все больше страдают от недонаселенности.

Казалось бы, что человек, ставший теперь куда более сильным в своем противоборстве с природой, человек, которому нынче по плечу срывать целые горы и отвоевывать у моря полосы суши, способен далеко превзойти своих предков в освоении родной земли.

Однако, хотя в стране имеется лишь шесть миллионов гектаров пашни, то есть примерно по гектару на двор, японское крестьянство почти не осваивает новых земель. Посевные площади сокращаются. И не только из-за того, что их съедает бесконтрольный рост городов и промышленное строительство. Даже освоенные земли, даже поля, которые возделывались многими поколениями, все чаще оказываются заброшенными, ибо их некому обрабатывать.

Крестьяне сознают, что и в родных местах многое можно сделать, чтобы поднять доходы. Но, чтобы осваивать горные склоны, создавать сады, виноградники, парниковые хозяйства, разводить свиней или птицу, нужны деньги. А когда весь капитал состоит из пары мозолистых рук, приходится исходить из того, что в цехе или на стройке этими руками можно заработать больше, чем на поле. Высадив рассаду или сжав рис, в города уходят вереницы сезонников.

Обезлюдевшие сельские районы - такая же горькая реальность современной Японии, как скученность половины населения страны на полутора процентах ее территории.

Нельзя сказать, что Япония живописна лишь там, где природа ее осталась нетронутой. Разве не волнуют душу созданные поколениями уступчатые террасы рисовых полей, шелковый блеск воды между шеренгами молодых стебельков? Или чайные плантации, где слившиеся кроны аккуратно подстриженных кустов спускаются по склонам, словно гигантские змеи? Или похожие на шеренги солдат мандариновые рощи, где возделаны и засажены даже междурядья?

Ухоженность, отношение к полю как к грядке пли клумбе - характерная черта Японии, один из элементов ее живописности. А разве не красят пейзаж бетонная лента Мэйсинской автострады между Нагоей и Кобе или гордый изгиб моста, перекинувшегося через озеро Бива?

Человеческий труд способен приумножать красоту природы пропорционально разумности его приложения. Но именно там, где облик Японии в наибольшей степени изменился, бросается в глаза попрание законов разума и красоты, особенно вопиющие в стране, где народ столь ценит и понимает прекрасное.

Япония являет собой сейчас как бы двоякий пример для человечества: и положительный, и отрицательный. С одной стороны, своим жизненным укладом японцы опровергают домыслы о том, будто современная цивилизация обедняет духовную жизнь человека, заслоняет от него мир прекрасного - и в природе, и в искусстве. С другой стороны, облик Японских островов тревожнее других уголков земли предостерегает в наш век против губительных последствий неразумного природопользования.

Первая из семнадцати заповедей Сиотбку - одного из наиболее почитаемых в Японии государственных деятелей древности, чей портрет красуется сейчас на денежных знаках, - гласит: "Гармония превыше всего". Социальные последствия "ускоренного экономического роста" свидетельствуют о том, что гармония в развитии страны оказалась попранной ради близорукой корысти монополий.

В 80-х годах японские правящие крути заговорили о необходимости совершить еще один поворот в экономической стратегии страны, вновь радикально изменить структуру производства и экспорта.

В свое время японский производственный потенциал, основой которого с довоенных лет служила легкая промышленность, был переориентирован на тяжелую и химическую индустрию.

Теперь взят курс на преимущественное развитие наукоемких производств при сдерживании энергоемких и материалоемких отраслей, включая даже те, которые вывели Японию в первую тройку индустриальных держав (например, черная металлургия, судостроение, нефтехимия, бытовая электротехника).

Новая экономическая стратегия имеет в виду вынести за пределы Японских островов часть производственных мощностей - особенно те, что потребляют много материалов и топлива, занимают много земли или сильно загрязняют воздух. Курс, попросту говоря, взят на то, чтобы по возможности экспортировать "когай" за моря. Проектируются, например, танкеры, которые станут плавучими нефтеперегонными заводами. Они сделают свое дело на долгом пути от Персидского залива, оставляя дым и копоть на океанских просторах, вместо того чтобы окуривать японское небо.

Другой, более распространенный путь - приобретать рудники и строить предприятия за рубежом. Японские предприниматели стали все чаще вкладывать капиталы в других странах - чтобы более надежно обеспечить потребности в сырье, чтобы использовать дешевизну рабочей силы, а нередко и чтобы обходить таможенные барьеры. (Если, скажем, телевизор фирмы "Сони" сошел с конвейера в Ирландии, в странах "Общего рынка" его можно продавать беспошлинно.)

Ставка делается на то, чтобы Япония все больше становилась конструкторским бюро и главным сборочным цехом, куда поступали бы полуфабрикаты и детали из цехов-филиалов, расположенных в других государствах. Нетрудно видеть, что монополии хотели бы распространить выгодное им сочетание "утесов" и "песчинок" за пределы японских рубежей.

Итак, если прежде Япония экспортировала овеществленный труд, то в дальнейшем основой японского экспорта должен стать овеществленный разум.

Лишние люди

- Год от года пустеет село. Неужели и вправду проклятие нашего сословия висит над нами? - жалуется староста.

В деревне Окицу живут люди, причислявшиеся прежде к сословию "эта". Трудно представить себе, чтобы остатки дофеодальных кастовых различий могли дожить до века электроники, а ведь дожили!

Давно уже жители Окицу не имеют ничего общего с ремеслом скотобоев и кожевников, которое некогда считалось презренным. Но никто из соседних деревень не сядет с ними за один стол, тем более не породнится семьями. Пусть кастовая дискриминация отменена законом - людей сословия "эта" неохотно берут на работу, а если и нанимают, платят меньше, чем другим.

Поселков, вроде Окицу, не так уж много среди японских деревень. И все же судьба его не исключение. Наоборот, она символична.

Из поколения в поколение передавался здесь завет предков: "Земледелие основа государства". Сам император почитается первым из земледельцев и по традиции каждый год собственноручно засевает крохотное рисовое поле возле своего дворца.

Крестьянам издавна вбивали в головы, что пахать землю - занятие куда более высокое, чем торговля или ремесла. И вот оказалось, что две трети этого "почетного сословия" - лишние люди, некая новая каста отверженных, вроде оставшихся от средневековья "эта".