Русские на Восточном океане - А. Марков

Во время моего путешествия мне случалось встречать много диких и полудиких племен, но я не видывал народа ленивее Алеутов, живущих в отдалении от Кадьякского заселения. С какою неохотою, для собственной же своей выгоды отправляются они в партию, когда посылает их Компания! Алеут непременно умрет с-голоду, если кто-нибудь не пошлет его на добычу. Он пролежит три дня без пищи, лишь была бы вода, которую он пьет беспрестанно, и для забавы будет колотить в бубен, да напевать шаманские песни. Многие из Алеутов и поныне еще придерживаются шаманству и разным предрассудкам; так, например, промышленники морского промысла тайно раскапывают покойников, достают через и кладут его в нос своей байдарки, в той уверенности, что с этим талисманом лов морских зверей будет для них удачнее и они не погибнут в море. Впрочем можно надеяться, что Алеуты скоро отстанут от шаманства, от суеверных своих обрядов и предрассудков. Вот уже большая половина из них, приняв св. крещение, оставляют прежние заблуждения и отдают детей своих для обучения в школы, устроенные в Кадьяке, Ситхе и Уналашке. Воспитанники выходят из школ с хорошими понятиями, поступают в разные должности и смеются над невежеством и суеверными обычаями своих же земляков.

Преосвященный Иннокентий послал в Кадьяк одного из студентов духовной семинарии, для того, чтоб он выучился Алеутскому языку и составпл Алеутскую азбуку. Студент употребил на это пять лет и успел в своем предприятии. В 1846 году назначено было печатать Алеутские книги и рассылать потом по колониям. Евангелие уже переведено на Алеутский язык Преосвященным Иннокентием, в то время, когда еще он был священником, и теперь читается иногда в колониальных церквах.

Алеуты всегда со вниманием слушают чтете Евангелия и ревностно исполняют Закон Божий, особливо Увалашские Алеуты. Как они почтительны к христианской религии, сколько делают пожертвовании в Уналашскую церковь лучшими пушными товарами, как богобоязливы и смиренны во время совершения божественной службы! Это самые набожные и трудолюбивые Алеуты из всех своих единоплеменников.

Уналашские Алеуты выделывают очень искусно из моржового зуба резные вещи, ткут из особенной травы узорчатые ткани, вышивают камлейки, делают из дерева превосходные шкатулки, которые чистотою отделки не уступают Американским, и вообще очень добры и уважительны к Русским. Они чрезвычайно искусно выткали из тонких древесных корней и различных трав орлицы, служащие для подножия во время отправления божественной службы Архиереем и принесли их в дар Преосвященному Иннокентию, который переслал эту редкость к Московскому Митрополиту Филарету. Надобно заметить, что эти орлицы или подножия были вытканы, или лучше сказать силетены руками; поэтому можно судить, как много обещают они в будущем….

Восточный океан

Как неожиданна была моя радость, когда известили нас, что корабль отправляется в Калифорнию, в ту страну, про которую мне рассказывали так много прекрасного и которая, на угрюмом острове Ситхе, заселенном грубыми, невежественными народами, представлялась моему воображению земным раем.

Настал день, в который надлежало вам выйти в море. Радость была написана на лице каждого. Как дружно и успешно шла на корабле работа! Каждый матрос утешал себя мыслью, что вознаградит труды свои в первом шинке Калифорнии.

Команда корабля состояла из 25 человек военных матросов и еще из 5 служителей Российско-Американской Компании, всего из 30 человек. Отдали паруса, сделали Ново-Архангельской крепости семивыстрельный салют и под вымпелом, с полным ветром, корабль нага понесся к югу. Вечером с кормы корабля, мы простились взорами с нашим прежним, печальным жилищем, которое рисовалось вдали черною полосою. Там было темно, и грозные тучи носились над оставленным нами островом.

— Ведь занесло же в такую даль этих проклятых бобров, сказал один матрос, смотря на видневшуюся вдали землю, — экая поганая сторона какая, и шинка не заведут. — Да, отвечал другой, вспомнишь батюшку Баранова; бывало, вынесет котлы, крикнет: пей ребята, а сам затянет песню; так иной нарежется, что и глаза в земь. А нынче, вишь, какие времена, урвешь, где попадется, только что поразгуляешься, ан и в каземат.

— Вишь, говорят, в этих сторонах подписывают всех в какое-то трезвое общество.

— Да что ж это за трезвое такое общество?

— И сам не знаю; говорят, вишь, сехта.

— Сехта?… мудрено что-то…

— Давно бы вышел я отсюда, да с чем пойдешь?

— Кабы я был дилехтур, подхватил матрос из стоявшей кучки, велел бы всем, при выезде, давать по бобру.

— По бобру, хорошо бы; поживиться-то нельзя: сунься-ка, заведи-ка шкуру, так и свою отдашь. Вон уж не вам чета, приезжал Немец мухолов [1], хотел было провезти отсюда воротничок, да подходя к Охотску и бросил в море; струсил обыска…

— Эге! а вот Мишка-то Хомяк удрал какую штуку, когда выходил на матерую…. провез 5 Фунтов бобровой струи, ей-Богу! взял сахарную голову, выдолбил ее и напихал со свинцом бобровой струп; а донышко вставил опять сахарное и завязал в бумагу по-прежнему, как будто ни в чем не бывало.

— Э, да это был голова с покойником Федькой. Они что, бывало, делывали, когда я с ними ходил в Охотск!… Ты сам знаешь, как трудно во время стоянки в Охотской реке провезти с берега водку, — а у них она всегда водилась. Постой, думаю, узнаю как же это Федька с. Хомяком провозят водку? — Давай присматривать. Вот, смотрю: Хомяк зашевелился ночью, вылез из койки, полез на палубу. Я крадусь за ним. Он спустился на гальюн, я подкрался к борту, и смотрю в щелочку, что будет. Гляжу, Хомяк тащит из воды какую-то длинную веревку; вдруг на ней показалася привязанная за горлышко бутылка; Хомяк проворно ототкнул ее, перелил из ней в пузырь, который принес с собою, и опять опустил бутылку в воду. А, приятель, постой, знаю теперь!.. Только он полез назад, я цап за ворот… А он толкнул меня, молчи, говорит, вишь часовой подходит, завтра все расскажу. Поутру съехали мы с судна на работу и пошли с Хомяком по берегу; прочие рабочие пошли впереди. Федька, чтоб отманить их подальше от места, кувыркается перед ними; а Хомяк приостановил меня да и показывает веревку, привязанную за камешек. — Видишь, говорит, к этой веревке посередине привязана бутылка; находится один конец на судне, привязан за ватерштак, а другой вот здесь. Как нужно привезти водки, нальешь в бутылку, привяжешь на середину веревки, да и тяни с гальюна. Вот с этой поры, мы с Хомяком во всю стоянку так позагуляли, что я тебе скажу!… Спасибо, еще командир был хороший, по выходе в море приказал приказчику выдать в счет жалованья, — а поди-ка, сделай это у другого, так бы не то было.