Последняя миссия, или Мир сомнамбул - Гордон Диксон

— Долго же вы добирались, — обиженно буркнул портье, но полицейский захлопнул дверь перед его носом.

Машина тронулась с места. Только теперь Рейф заметил, что солнце уже клонится к закату. Они с Габи проспали весь день.

В тюрьме их развели по разным камерам. Рейф оказался в комнате без решеток, с единственным окном; стены были выкрашены белой краской, в углу стояла узкая койка.

— Раздевайся! — приказал полицейский и швырнул на койку арестантскую робу. — Наденешь вот это.

— Что… — начал было Рейф.

— Раздевайся! — рявкнул полицейский. — И надевай робу.

Рейф подчинился, его одежду унесли. За окном солнце быстро клонилось к горизонту.

Внезапно в комнату вошли еще трое полицейских, за ними следовал человек в белом сюртуке. Тюремщики без предупреждения накинулись на Рейфа и повалили на койку.

— В чем дело? — прохрипел Рейф, на этот раз его застигли врасплох, что случалось крайне редко.

Человек в белом приблизился к кровати, в руке у него поблескивал шприц.

— Правую руку! — приказал он.

— Что вы собираетесь вколоть мне?

— Обычное лечение для зомби, приятель, — пробурчал один из полицейских, прижимая извивающегося Рейфа к металлическому каркасу койки. — Ты проспишь всю ночь, братец, хочешь того или нет, как все нормальные люди.

Игла вонзилась в вену. В мозгу Рейфа пронеслись недавние слова Габи: сон во время передачи волн из космоса опасен для любого человека, но вдвойне опасен насильственный сон.

Но он ничего не мог поделать. Человек в белом вытащил иглу. Полицейские медленно отпустили Рейфа.

— Это его успокоит, — сказал человек в белом. — Я вколол ему дозу, которой хватит на двадцать четыре часа… вполне достаточно, чтобы удержать его здесь, пока не прибудет маршал ООН.

Рейф уже ощущал действие наркотика: словно чья-то рука нежно стиснула его сознание. Он хотел что-то сказать, но язык не слушался.

Глава 7

Грохот двери, захлопнувшейся за полицейскими, донесся словно издалека. С неимоверным усилием Рейф повернул налившуюся свинцовой тяжестью голову и посмотрел в окно. Небо еще оставалось светлым. Он не видел солнца, но понимал, что оно вряд ли успело зайти за горизонт. У него есть несколько минут прежде, чем «сонные» волны усилят действие наркотика. Надо что-то предпринять…

Но едва он успел об этом подумать, лекарство начало действовать, туманя сознание, лишая воли. Еще несколько секунд Рейф сопротивлялся, но потом погрузился в сон или в нечто, очень похожее на сон…

Сначала это напоминало падение. Парализующий все чувства полет — его тело было словно стянуто тугим коконом, он не мог ни сопротивляться, ни позвать на помощь. Но вскоре падение прекратилось, к нему вернулось сознание, точнее имитация сознания. Вполне отчетливо Рейф понимал только одно — он спит или грезит наяву.

Ему чудилось, что он шагает сквозь галерею комнат или пещер, залитых тусклым светом; он так глубоко под землей, что ему вряд ли хватит жизни, чтобы выбраться на поверхность. В бесчисленных каморках, сквозь которые он проходил, громоздилась убогая рухлядь — жалкий скарб неведомых жильцов; всюду царил душный смрад. Рейфу казалось, что вся земная твердь давит на него.

Он погребен в самом центре вселенной. Иной вселенной, решил он. И тут же со всех сторон послышались шорохи, нашептывавшие: он знал этот мир всегда, только теперь вещи предстали в истинном обличье — освобожденные от мишуры внешней красивости и шелухи иллюзорных предрассудков, — мир, с которого сорвали покровы.

Рухлядь кружилась вокруг него в хороводе, нашептывая, что следует сдаться, смириться. Рейф схватил какую-то палку, чтобы разнести в щепки назойливый хлам. Но палка рассыпалась в труху, он подобрал другую, но и ее постигла та же участь; все, к чему он прикасался, ломалось в его руках, обращалось в прах. Рейф бросился бежать.

Он ощущал враждебность, исходившую от старых вещей. Они ненавидели его и боялись. За старой рухлядью скрывалось нечто большее. Он чувствовал — это «нечто» где-то рядом. Внезапно Рейф понял, что именно ищет в этих пещерах. Вскоре он обнаружил людей — они пили, ели, танцевали, смеялись, но, завидев его, тотчас затихали. Что-то подсказало ему: расспрашивать их бесполезно; Рейф слышал, как они посмеиваются за его спиной, словно знают, где спрятано то, что он ищет, словно уверены — ему никогда не найти.

Внезапно он заметил, что люди почти плоские. Мужчины и женщины были словно выскоблены сзади, лишь спереди имелось немного кожи, волос да одежды — как раз столько, чтобы казаться объемными, если взглянуть на них анфас.

Он шагал сквозь толпу этих странных созданий, и хотя они старались держаться к нему лицом, он видел пустоту, зияющую за убогой оболочкой. Словно панцирь омара, из которого выгребли все мясо. Шепот, напоминавший шум прилива на заброшенном ночном пляже, уговаривал, подобно шороху старых вещей, сдаться, оставить надежду, забыть о мечтах.

Он снова бросился бежать, прочь от этого слаженного губительного шепота, прочь от ласковых интонаций. В нем росла необъяснимая уверенность, что где-то совсем близко есть надежное оружие, которое не рассыплется в руках, не обратится в прах — надо лишь найти его. И с этим оружием он сможет доказать этим плоским уродцам свою правоту, сумеет разрушить их мир, полный безразличного отчаяния.

Плоские люди остались позади. Он оказался в темных пещерах; приходилось продвигаться вперед на ощупь, но зато здесь не было ни вещей, ни человеческих фасадов, ничего, кроме каменного пола и глухих каменных стен, сходящихся сферой где-то высоко над головой.

И он нашел-таки своего противника — невидимое существо, что управляло и ветхими вещами, и плоскими людьми. Существо скрючилось у стены огромной пещеры, оно было во много раз выше Рейфа; трон, на котором оно сидело, казался совсем крошечным.

Рейф не мог рассмотреть странного обитателя пещеры — густые черные тени лежали вдоль стен, надежно скрывая существо от посторонних глаз. Но этого и не требовалось. Рейф внезапно понял, кто перед ним. Когда-то существо было обычным человеком, но постепенно оно разрослось до патологических, гигантских размеров, словно распухшая старая пчела-матка, которую питают крошечные пчелки-трудяги.

Только в этом случае рост шел за счет тел, покрывавших другие тела, одна оболочка налезала на другую, каждая из которых являлась полуистлевшей пленкой бесцельно прожитого года. В самом центре этой шелухи скрывалось то, что некогда являлось человеком — он давно уже был погребен не только под иссохшими чужими телами, но и под грузом сознания собственной чудовищности. Абсолютизировав свое уродство, существо создало мир, где все движется к центру, мир, наполненный сломанными вещами и плоскими людьми.