Легенда о Сан-Микеле - Аксель Мунте

— Это его последний концерт, — сказал граф. — Скоро он начнет кормить птенцов и ему будет уже не до песен. А вы правы! Это самый великий артист из всех — он поет сердцем.

— Подумать только, что есть люди, способные убивать этих маленьких безобидных певцов. Стоит пойти на парижский рынок, и вы увидите, как их сотнями продают тем, кто способен их есть. Их голоса наполняют радостью небесный свод, но их бедные мертвые тельца так малы, что могут поместиться в ручке ребенка, и все же мы жадно пожираем их, как будто нет никакой другой еды!

— Вы идеалист, дорогой доктор. Но, может быть, вы правы, — сказал граф и еще раз взглянул на небо, когда мы поворачивали лошадей, чтобы ехать обратно в замок.

За завтраком слуга подал графине телеграмму, она протянула ее графу, который ее прочел, не сказав ни слова.

— Вы, кажется, знакомы с моим кузеном Морисом, — сказала графиня. — Он будет сегодня обедать у нас, если не опоздает на четырехчасовой поезд. Он со своим полком в Туре.

Да, виконт Морис обедал с нами, этого удовольствия мне избежать не удалось. Он был высок и хорошо сложен; узкий срезанный лоб, огромные уши, тяжелый подбородок и усы а-ля генерал Галифе — вот что больше всего бросалось в глаза при взгляде на его лицо.

— Какое неожиданное удовольствие встретить вас здесь, господин швед, я никак не ждал! — На этот раз он снизошел протянуть мне руку, маленькую, дряблую руку, пожатие которой было на редкость неприятно и сразу помогло мне его классифицировать. Оставалось только услышать его смех, и он не замедлил дать мне эту возможность. Его громкое однотонное хихиканье раздавалось во время всего обеда. Он немедленно принялся рассказывать графине не слишком пристойную историю о несчастье, постигшем одного из его товарищей, который нашел свою любовницу в кровати денщика. Аббат совсем смутился, но тут граф резко вмешался в разговор и начал через стол рассказывать жене о нашей утренней прогулке: пшеница взошла превосходно, клевер очень густ, и мы слышали концерт запоздавшего жаворонка.

— Глупости, — сказал виконт. — Они еще поют. Нe далее как вчера я застрелил одного — великолепный выстрел, ведь эта маленькая бестия казалась не больше бабочки!

Я покраснел до корней волос, но аббат вовремя остановил меня, положив мне руку на колено.

— Как это жестоко, Морис, застрелить жаворонка! — сказала графиня.

— А почему? Их тут очень много, а лучшей мишени, чтобы практиковаться в стрельбе, не найти. Кроме, конечно, ласточек. Вы знаете, милая Жюльетта, что я — лучший стрелок в полку. Но если я не буду упражняться, то утрачу меткость, К счастью, возле наших казарм всегда летает масса ласточек, сотни их вьют гнезда под крышами конюшен, а сейчас они кормят птенцов и постоянно мелькают перед моим окном. Это очень приятно — я каждое утро могу тренироваться, не выходя из спальни. Вчера я держал пари с Гастоном на тысячу франков, что убью шесть из десяти, — и убил восемь. Я всегда говорю, что стрельбу по ласточкам следует сделать обязательной в армии. — Он прервал речь и, старательно отсчитывая капли, влил в рюмку с вином какое-то лекарство. — Не будьте глупенькой, милая Жюльетта, — поезжайте завтра со мной в Париж. Вам нужно развлечься после такого долгого одиночества в этой глуши. Предстоит интереснейшее зрелище — состязание лучших стрелков Франции, и вы увидите, как президент республики вручит вашему кузену золотую медаль, не будь мое имя Морис. А потом мы мило пообедаем в «Кафе Англе», а затем я повезу вас в Пале-Рояль; там дают «Брачную ночь» — очаровательный спектакль, чрезвычайно смешной. Я видел его четыре раза, но буду очень рад посмотреть еще раз с вами. На середине сцены стоит кровать, под которой прячется любовник, а жених, старый…

Граф, не скрывая раздражения, сделал знак жене, и мы все встали из-за стола.

— Я бы не мог убить жаворонка, — сухо сказал граф.

— Разумеется, милый Робер! — захохотал виконт. — Разумеется! Вы бы промахнулись.

Я поднялся к себе в комнату, чуть не плача от душившего меня гнева и стыда, что я не дал волю этому гневу. Я начал укладывать чемодан, но тут ко мне вошел аббат. Я попросил его передать графу, что меня вызвали в Париж и я должен был уехать с ночным поездом.

— Если я еще раз увижу этого проклятого негодяя, я разобью его наглый монокль о его пустую голову!

— Пожалуйста, не делайте ничего подобного, не то он вас убьет на месте. Он действительно прекрасный стрелок и дрался на дуэли, право, не знаю, сколько раз: он вечно затевает ссоры и имеет привычку говорить дерзости. Прошу вас об одном — ближайшие сутки держите себя в руках. Завтра вечером он уедет в Париж на эти свои состязания, и, говоря между нами, его отъезд обрадует меня не меньше, чем вас.

— Почему?

Аббат ничего не ответил.

— Ну так, господин аббат, я вам скажу почему. По тому, что он влюблен в свою кузину, а вы его не выносите и не доверяете ему.

— Раз уж вы чудом отгадали это, то мне следует рассказать вам, что он в свое время делал ей предложение, но она ему отказала. К счастью, он ей не нравится.

— Но она его боится, а это, пожалуй, еще хуже!

— Графу неприятна его дружба с графиней. Вот поэтому он и не хотел оставить ее одну в Париже, где виконт Морис вечно привозит ей приглашения на балы и в театры.

— Не думаю, чтобы он завтра уехал!

— О нет, он уедет — ему слишком хочется получить золотую медаль, а получить ее у него есть все шансы, так как он правда превосходный стрелок.

— Жаль, что я не могу сказать того же о себе! Я за стрелил бы этого скота и отомстил бы за ласточек. Вам что-нибудь известно о его родителях? Я полагаю, что там что-то было неблагополучно.

— Его матерью была немецкая графиня, очень красивая женщина, от которой он унаследовал свою внешность. Однако брак, по-видимому, оказался неудачным. Его отец много пил, отличался некоторыми странностями и был крайне раздражителен. Под конец он почти сошел с ума, и поговаривают, будто он покончил с собой.

— Надеюсь, сын последует примеру отца, и чем скорее, тем лучше. От сумасшествия он уже недалек.

— Вы правы: у виконта также есть немалые странности. Например, он, как вы могли заметить, обладает цветущим здоровьем, и все же он чрезвычайно мнителен и вечно боится чем-нибудь заразиться. В прошлый раз, когда оп был здесь, сын садовника заболел тифом, и он сразу же уехал. Он без конца принимает лекарства, и вы, наверное, видели, что даже за обедом он пил какие-то капли.

— Да. Это был единственный момент, когда он замолчал!

— Он всегда советуется с новыми врачами. Жаль, что он вас недолюбливает, не то вы обзавелись бы новым пациентом. Но почему вы смеетесь?

— Мне пришла в голову забавная мысль. Когда человек сердится, смех лучшее лекарство. Вы видели, в каком настроении я был, когда вы вошли. Наверное, вам будет приятно услышать, что я совсем успокоился и настроение у меня превосходное. Я передумал и сегодня не уеду. Сейчас мы спустимся в курительную. Обещаю вести себя безупречно.

Виконт, весь красный, стоял перед зеркалом и нервно покручивал свои усы а-ля генерал Галифе. Граф читал у окна «Фигаро».

— Какое неожиданное удовольствие видеть вас здесь, господин швед, насмешливо сказал виконт, вставляя монокль в глаз, словно чтобы получше меня рассмотреть. — Надеюсь, тут никто не заболел колитом?

— Пока нет, но как знать, что будет дальше.

— Насколько я слышал, вы специалист по колитам.

— Жаль, что никто, кроме вас, ничего не знает об этом удивительном заболевании. По-видимому, вы ни с кем не желаете им делиться. Будьте так любезны, объясните мне, что такое колит? Это заразная болезнь?

— Нет. В обычном смысле слова.

— Она опасна?

— Нет, если ее вовремя распознать и лечить правильно.

— И, конечно, сделать это можете только вы?

— Я здесь не как врач. Граф был так любезен, что пригласил меня в качестве гостя.

— Ах, вот как? А что же будет с вашими пациентами в Париже во время вашего отсутствия?

— Вероятно, они поправятся.

— Не сомневаюсь! — захохотал виконт.

Я должен был сесть рядом с аббатом и взять газету, чтобы сохранить спокойствие. Виконт раздраженно посматривал на часы на каминной полке.

— Я пройдусь с Жюльеттой по парку. Жаль сидеть в комнатах в такую чудесную лунную ночь,

— Моя жена легла спать, — сухо сказал граф. — Она не совсем хорошо себя чувствует.

— Почему, черт возьми, вы мне этого не сказали? — сердито пробурчал виконт и налил себе еще стакан коньяку с содовой. Аббат был погружен в «Журпаль де деба», но я заметил, что исподтишка он наблюдает за нами.

— Что-нибудь новенькое, господин аббат?

— Я читаю про состязание, объявленное Стрелковым обществом Франции. Оно назначено на после завтра, и президент вручит победителю золотую медаль.

— Держу пари на тысячу франков, что ее получу я! — крикнул виконт, ударив себя кулаком в широкую грудь. — Если только ночной парижский экспресс не сойдет с рельсов… пли я не заболею колитом, — добавил он, насмешливо поглядев на меня.