Руки кукловода - Наталья Александрова

– Вот как, – проговорила Ираида с совершенно непередаваемой интонацией.

– Ты только не уходи, – обратилась я к ней просительным тоном, – посидим, поедим чего‑нибудь, покурим, поболтаем…

Я и вправду была ей рада: оставаться одной в пустой квартире с ужасными мыслями – перспектива не из приятных.

– Что‑то у меня тонус понизился, – пожаловалась Ираида, усаживаясь на кухне с сигаретой, – выбила меня история с соседкой из колеи, ночами спать не могу, все кажется, что наверху кто‑то ходит.

– Мистика! – усмехнулась я.

– Точно, – согласилась Ираида, – и ведь знаю, что никого там быть не может, а все равно вскакиваю.

– Кому квартира‑то достанется? – поинтересовалась я – так просто, для поддержания разговора.

– Да черт его знает! – Ираида махнула рукой, так что пепел с сигареты свалился прямо в цветочный горшок, стоящий на окне.

Отросток монстеры принесла нам Анна Леопольдовна. Мамуля загорелась желанием вырастить огромную пальму и поставить ее на консоль в гостиной. Пока что цветок тихо чахнул на кухне, и Леопольдовна ворчала на нас, что толку с этого не будет.

– Там какие‑то племянники, седьмая вода на киселе, – продолжала Ираида, – полгода надо ждать, пока все наследники претензии предъявят.

– Да, знала бы соседка, что помрет, отписала бы в завещании, кому что хочет отдать… – роняла я ничего не значащие фразы.

Ираида поглядывала на меня очень внимательно, и я ждала допроса с пристрастием на тему, какие отношения у мамули с Петром Ильичей, и если близкие, то серьезно ли у них это, и есть ли у Ираиды шансы на успех. Говорить на эту тему мне очень не хотелось: во‑первых, неприлично обсуждать с кем‑то поступки родной матери, а во‑вторых, я понятия не имела, какие же у мамули с Петром Ильичем отношения.

– А что, – начала я, искусственно оживившись, – милиция точно установила, что с соседкой был несчастный случай?

– Милиция ничего и не устанавливала, – Ираида пожала плечами, – сказали: захлебнулась в ванне, потому что заснула. У них убийств нераскрытых целая куча, так станут они еще смерть в ванне расследовать!

– А не мог ей кто‑то: ну… помочь слегка? – спросила я, наливая Ираиде кофе.

– Да зачем? Взять с нее нечего… – задумалась Ираида. – Хотя… квартира, конечно.

Ираиде явно не хотелось идти домой в пустую квартиру с непонятными звуками сверху. А мне не хотелось ее отпускать, чтобы не оставаться наедине с грустными мыслями. Поэтому мы перебрасывались словами, как двое мальчишек ранним воскресным утром лениво перебрасываются футбольным мячом.

– А ты в тот вечер, ну, накануне, дома была?

– Была, конечно, – вздохнула Ираида, – куда же я денусь?

– Ну‑ну, не раскисай, – усмехнулась я, – при твоих темпах недолго тебе сидеть в пустой квартире, найдешь себе кого‑нибудь!

– Твоими бы устами… – протянула Ираида, но я не дала ей повернуть разговор в сторону личной жизни, а задала новый вопрос:

– Не помнишь, ничего такого необычного в тот вечер не случилось? Ну, может, звуки какие подозрительные сверху раздавались, голоса…

Ничего такого не было. Тихо было у Алевтины, как в могиле, – рассердилась Ираида. – Только потом вода полилась. И вообще, я не прислушивалась, телевизор включен был и видик…

Ираида на мгновение задумалась и взглянула на меня просветленно:

– Знаешь, единственное, что случилось в тот вечер – свет вырубился.

– Надолго?

– Минут на сорок… Я еще порадовалась, что детектив по видику смотрю, а то так и не поняла бы, кто убийца.

– Ну и кто же убийца? – лениво спросила я.

– Ты не поверишь! Но не буду рассказывать, а то неинтересно смотреть будет, я тебе кассету принесу, называется «Тайна могилы».

– Этого мне еще не хватало, – скривилась я, – столько рецензий пишу по должности, надоело до чертиков…

– Слушай! – Ираида вскочила, с грохотом опрокинув стул, так что несчастная монстера чуть не свалилась с подоконника. – Слушай, а ведь в том фильме Мишель Пфайффер тоже пытались утопить в ванне!

– Утопили? – из вежливости поинтересовалась я.

Нет, ты слушай! Он сделал ей укол, ее вроде как парализовало, и он ее – в ванну! Сейчас, говорит, вода до края дольется, ты и потопнешь… Вот какая сволочь! А я, говорит, уйду, и тебя только утром найдут и скажут, что заснула в ванне…

– Прямо как твоя Алевтина Ивановна…

– Именно! У меня ночью‑то в голове один ремонт был, эта самая «Тайна могилы» из головы вылетела совсем. А теперь даже удивительно, как все совпало…

– Ну а утром‑то ты ничего такого не заметила странного?

– Ты считаешь, что это не странно – найти соседку мертвой в ванне? – спросила Ираида. – Мне, знаешь, и этого хватило.

Она попробовала кофе, который безнадежно остыл, и поморщилась. Чтобы поднять нам обеим настроение, я достала из буфета коробку конфет, которую принес третьего дня Петр Ильич. Коробка была огромной, как мы с мамулей ни старались, уничтожая конфеты, на вид они не убавлялись. Потом я пошарила в серванте и принесла непочатую бутылку черносливового ликера.

– Коньяк кончился! – объявила я Ираиде. – Пей, что дают.

Ираида не отказалась.

– Сашок, ты меня знаешь тыщу лет, – извиняющимся тоном начала она, – никогда я не злоупотребляла спиртным, но после того, как увидела, как Алевтина в ванне плавает… извини, без рюмки про это говорить не могу. Мишель Пфайффер‑то, конечно, посимпатичнее выглядела.

– Тем более что ее до конца не утопили, – поддакнула я.

– Да. Я, конечно, особенно там не приглядывалась, больше по полу ползала. Участковый и то сказал, что не положено посторонним, раз труп, а воду‑то кто убирать будет? Ведь без сапог резиновых в коридор не войдешь… Ну, мне тряпку в руки…

Ираида выпила еще ликера.

– Как вспомню воду эту холодную, до сих пор руки сводит… – Она поглядела удивленно: – Слушай, вот что странно. Вода‑то холодная была!

– Остыла за такое долгое время, – неуверенно возразила я.

– Допустим, в коридоре остыла, – протянула Ираида, – но ведь в ванной тоже холодная была… И пара на зеркале не было.

– Тебя и ванну допустили?

– Сама вошла: воду‑то надо собрать. Ой, Сашка, не дай Господи такого конца!

Да успокойся ты, не вспоминай, если тяжко! – пожалела я ее, но слова из Ираиды полились неудержимым потоком. И то сказать: я еще первую рюмку ликера не допила, а она уже четвертую наливает. А черносливовый ликер крепостью сорок пять градусов – штука серьезная!

– У нас с Алевтиной были одинаковые краны… Там открутишь горячую воду, а она через несколько минут снова холодная. Все время прибавлять надо. И еще: в ванной ни халата, ни полотенца купального. Вот ты когда мыться идешь… а впрочем, тебе мать может подать.

Это верно, я вечно забываю то полотенце, то губку и потом ору на всю квартиру мамуле, чтобы принесла.

– А когда одна живешь, – тяжело вздохнула Ираида, – надеяться не на кого. Поэтому сама все должна заранее положить, чтобы потом в мокром виде голышом по квартире не скакать. Так вот что я тебе скажу: ни фига у нее в ванной не лежало, одно полотенчико крошечное для рук на крючке висит… И тапочки…

– Что – тапочки? – не выдержала я. – Раз начала, то уж говори!

– Тапочки я нашла не в ванной, а на кухне, – выпалила Ираида.

– Уплыли, – усмехнулась я.

– Не‑а, вся вода из ванной в коридор вылилась, а на кухне ничего и не было. И не могли они уплыть, за порог в ванной бы зацепились…

– Ираида, – я отодвинула подальше ополовиненную бутылку ликера, – ты меня извини, но ты не путаешь свою соседку с Мишель Пфайффер? Это ее в том фильме утопить пытались. А про соседку ты сама говорила, что никому ее смерть не нужна была… ты не придумала все эти улики – так, для разговора?

– С чего это мне выдумывать? – рассердилась Ираида.

Вместо ответа я красноречиво взглянула на бутылку. Ираида перехватила мой взгляд и обидчиво поджала тубы.

– Если все так, – наконец нарушила я затянувшееся молчание, – то почему же ты милиции ничего не рассказала?

– А кто меня спрашивал? – закричала Ираида и снова сбросила столбик сигаретного пепла в несчастную монстеру. – К тому же я тогда в таком состоянии была… а теперь все думаю про эту историю и мелкие подробности вспоминаю.

От ликера ли, от грустных мыслей или от сегодняшних переживаний в кафе у меня зверски разболелась голова. Проводив Ираиду, я выпила две таблетки шипучего упсарина и улеглась спать, на время выбросив из больной головы все неприятное.

Утром в отделе Мишка Котенкин встретил меня, исполнив на губах туш, и с шутовским подобострастием приветствовал:

– Здравствуйте, Александра Юрьевна, светоч и надежда российской журналистики! Не прикажете ли кофейку подать?

У меня не было настроения поддерживать Мишкин шутовской тон, вчерашние события не шли из головы. Однако я подсела к его столу, согласившись выпить кофе, и шепотом рассказала о трагическом завершении встречи с директором «Домовенка». Мишка присвистнул и вполголоса, уже совершенно серьезным тоном, сказал: