Александр Македонский: Сын сновидения. Пески Амона. Пределы мира - Валерио Массимо Манфреди

Барсина продолжала плакать, закрыв лицо руками.

– Но мужчина, захвативший тебя, молод и красив, – продолжала кормилица. – Он всегда проявлял благородство по отношению к тебе и держался с тобой почтительно. Он заслуживает твоей любви. Ты страдаешь оттого, что в тебе живут одновременно два глубоких и сильных чувства: любовь к человеку, которого нет в живых, – в ней больше нет смысла, но она отказывается умирать – и влечение к человеку, которого ты отвергаешь, потому что он враг и некоторым образом стал причиной смерти твоего любимого мужа. Ты не совершила ничего плохого. Если ты видишь рождение чувства, не подавляй его, потому что ничто не происходит в сердце людей без воли Ахурамазды, вечного огня, источника всякого пламени, небесного или земного. Но помни, что Александр не таков, как другие мужчины. Он подобен ветру, который подул и унесся. Никто не может поймать ветер. Не поддавайся любви, если знаешь, что не сможешь выдержать разлуки.

Барсина утерла слезы и вышла из шатра. Стояла прекрасная лунная ночь, и луч небесного светила прочертил на тихой воде длинную серебристую дорожку. Невдалеке возвышался шатер царя, и свет ламп отбрасывал на его полог беспокойную одинокую тень. Женщина пошла к морю и зашла по колено, когда вдруг ей показалось, что она ощутила запах кожи Александра и услышала его голос, прошептавший:

– Барсина.

Это было невозможно, но тем не менее он стоял за спиной, так близко, что она ощущала его дыхание.

– Мне приснилось, не знаю когда, – проговорил он еле слышно, – что ты подарила мне свою любовь, что я ласкал твое тело, а ты с нежностью принимала мои ласки. А когда я проснулся, то нашел в постели вот это. – Он выронил в воду голубой виссоновый платок, который поглотили волны. – Это твой?

– Это был не сон, – не оборачиваясь, ответила Барсина. – Я пришла, потому что слышала, как ты кричал от боли, и села рядом с тобой. Ты обнял меня с необоримой силой, и я не могла тебя оттолкнуть.

Александр взял ее за талию и повернул к себе. Лунный свет омывал ее лицо белым, как слоновая кость, цветом и мерцал в тенистой глубине ее взгляда.

– А теперь можешь, Барсина. Теперь можешь оттолкнуть меня, когда я прошу заключить меня в твои объятия. За несколько месяцев я перенес всевозможные муки, я забыл мысли своей юности, я достиг дна всех бездн, я забыл, что у меня было детство, что у меня были отец и мать. Пламя войны опалило мне сердце, и я живу, ежеминутно видя рядом смерть, но ей не удается поразить меня. В эти мгновения я ощущаю, что значит быть бессмертным, и это чувство наполняет меня тревогой и страхом. Не отталкивай меня, Барсина, когда мои руки гладят твое лицо, не отказывай мне в твоем тепле, в твоих объятиях.

Его тело напоминало поле боя: ни один участок его кожи не был свободен от царапин, рубцов, ссадин. Только лицо чудом оставалось нетронутым, и длинные мягкие волосы, ниспадая на плечи, обрамляли его с выразительной и печальной грацией.

– Полюби меня, Барсина, – проговорил Александр, привлекая ее к себе и прижимая к груди.

Луна скрылась за плывущими на запад облаками, и он страстно поцеловал желанную женщину. Барсина ответила на поцелуй, как будто ее вдруг охватило пламя пожара, но в то же мгновение ощутила в глубине сердца укол тревожного отчаяния.

Как только царь оказался в состоянии сесть на коня, войско пустилось дальше, в направлении пустыни. Через шесть дней они достигли города Пелузий – входа в Египет на восточной окраине дельты Нила. Персидский правитель, зная, что оказался в совершенной изоляции, проявил покорность и передал в руки Александра территорию и царскую сокровищницу.

– Египет! – воскликнул Пердикка, озирая с крепостной башни расстилавшиеся перед ним, сколько хватало глаз, просторы, ленивые воды реки, колышущийся папирус вдоль дамб у каналов, пальмы, увешанные финиками, уже крупными, как грецкие орехи.

– Не верится, что все это на самом деле, – сказал Леоннат. – Я думал, что это сказки старого Леонида.

Девушка в черном парике и с накрашенными глазами, в льняных одеждах, таких облегающих, что она казалась голой, принесла молодым завоевателям пальмового вина и сластей.

– Ты все так же уверен, что терпеть не можешь египтян? – спросил Александр Птолемея, который не отрывал восхищенного взгляда от красавицы.

– Уже нет, – ответил тот.

– Посмотрите, посмотрите-ка, там, на середине реки! Что это за чудища? – вдруг закричал Леоннат, указывая на бурлящую воду и чешуйчатые спины, что на несколько мгновений сверкнули на солнце, прежде чем снова исчезнуть.

– Крокодилы, – объяснил толмач, грек из Навкратиса по имени Аристосен. – Они тут повсюду, не забывайте: купаться в этих водах крайне опасно. Соблюдайте осторожность, а иначе…

– А вон там? Посмотрите! – снова закричал Леоннат. – Как огромные свиньи!

– Гиппопотамы – так зовем их мы, греки, – снова объяснил толмач.

– «Речные кони», – перевел Александр. – Клянусь Зевсом, Буцефал был бы оскорблен, узнай он, что этих зверей тоже зовут «конями».

– Это только так говорится, – ответил толмач. – Они не опасны, так как питаются травой и водорослями, но своей массой могут перевернуть лодку, а упавшие в воду легко становятся добычей крокодилов.

– Опасная страна, – заметил Селевк, который до сего момента восхищался молча. – И что теперь ты думаешь делать? – спросил он, обернувшись к Александру.

– Не знаю. Наверное, нас примут хорошо, если мы сумеем понять здешний народ. У меня сложилось впечатление, что в этих краях живут люди вежливые и ученые, но очень высокомерные.

– Это так, – подтвердил Евмен. – Египет никогда не терпел иноземных владык, а персы этого так и не поняли: они всегда ставили своего правителя с наемниками в Пелузии, что вызывало все новые и новые восстания, которые персы топили в крови.

– А почему с нами они должны вести себя иначе? – спросил Селевк.

– Они могли бы вести себя по-другому и с персами, если бы Великий Царь не заставил их признать себя фараоном Египта. В некотором смысле это вопрос формы.

– Вопрос… формы? – повторил Птолемей.

– Да, – подтвердил Евмен, – формы. Народ, живущий для богов и ради жизни после смерти, тратящий огромные богатства только на ввоз фимиама, чтобы курить его в храмах, несомненно придает большое значение форме.

– Надеюсь, ты прав, – согласился Александр. – Во всяком случае, мы это скоро узнаем. Завтра должен прибыть наш флот, после чего мы поднимемся по Нилу до Мемфиса, здешней столицы.

Через два дня корабли Неарха и Гефестиона