Падение титана, или Октябрьский конь - Колин Маккалоу

Таким образом, Брут прибыл в столицу Македонии Фессалонику только в конце ноября. Гортензий радостно встретил его, пообещал, что провинция тоже радостно его встретит.

Но Брут все находил отговорки. Правильно ли будет занять место Гортензия до нового года? В новый год полномочия Гортензия закончатся, но если Брут сменит его преждевременно, сенат может решить послать армию против узурпатора. Четыре отборных легиона Антония убыли за море, но два, сказал Гортензий, кажется, все еще остаются в Диррахии. Хорошо, но Брут по-прежнему мешкал, и пятый отборный легион тоже убыл.

Единственной интересной новостью из Рима был поход Октавиана на Рим, что сильно озадачило Брута. Кто же он, этот очень молодой человек? Как он надеется справиться с таким хряком, как Марк Антоний? Неужели все Цезари сделаны из одного теста? Наконец он решил, что Октавиан — ничто и к новому году его уже не будет.

Ничего не знавший Публий Ватиний, губернатор Иллирии, сидел в Салоне с двумя легионами и ждал приказа Марка Антония занимать земли вдоль реки Данубий. В самом конце ноября он получил от него письмо с повелением идти на юг и помочь Гаю Антонию укрепиться в Западной Македонии. Не зная о растущей непопулярности старшего консула Рима, Ватиний сделал, как ему велели. Никто не сказал ему, что Брут намерен отнять Македонию, а Кассий едет в Сирию, чтобы отобрать ее у Долабеллы.

Итак, Ватиний пошел на юг и в конце декабря занял Диррахий. Продвигался он медленно. Зима была ранней, суровой и очень снежной. На месте он обнаружил, что все стоявшие там легионы ушли, кроме двух: одного отборного и одного — не очень. Но по крайней мере, Диррахий все равно оставался удобной базой. И Ватиний осел там в ожидании Гая Антония — законного губернатора Македонии, как он считал.

Брут все ждал известий из Рима. В середине декабря Скаптий привез новости. Октавиан ушел в Арретий, и назревала странная ситуация. Два легиона Антония встали на сторону Октавиана, но солдаты обеих сторон отказываются биться друг с другом: солдаты Октавиана — с солдатами Антония, а солдаты Антония — с солдатами Октавиана. Наследника Цезаря, сказал Скаптий, теперь почти все называют Цезарем, а он и вправду очень походит на Цезаря. Две попытки Антония объявить Октавиана hostis провалились. И Антоний ушел в Италийскую Галлию, чтобы окружить Мутину, где спрятался Децим Брут. Замечательно!

Что было важнее, он узнал, что сенат лишил его Крита, а Кассия — Киренаики. Их еще не объявили врагами народа, но Македонию отдали Гаю Антонию, а Ватинию приказано ему помочь.

По словам Сервилии и Ватии Исаврика, у Антония были грандиозные планы. Получив на пять лет imperium maius, он сокрушит Децима Брута, потом будет пять лет нависать над Италией с шестью лучшими римскими легионами, обеспечив свою безопасность кордонами с запада (Планк, Лепид, Поллион) и с востока (Ватиний, Гай Антоний). Он хотел править Римом, да, но понял, что наличие Октавиана оттягивает воплощение этого желания в жизнь по крайней мере лет на пять.

Наконец Брут решился. Он оставил Гортензия в Фессалонике и пошел на запад по Эгнациевой дороге с одним легионом Гортензия и несколькими когортами ветеранов Помпея Великого, засидевшихся на землях вокруг столицы. Молодой Марк Цицерон, Луций Бибул и три философа сопровождали его.

Погода была ужасной, шли очень медленно. Брут все еще пребывал в гористой Кандавии, когда кончился год, в котором умер Цезарь.

В ноябре Кассий прибыл в провинцию Азия, в Смирну. Он нашел там Гая Требония, благополучно обустроившегося в губернаторском кресле. С ним был еще один из убийц, Кассий Пармский, служивший легатом.

— У меня нет секретов, — сказал им Кассий. — Я намерен побить Долабеллу и отнять у него Сирию.

— Молодец! — одобрил его Требоний. — А деньги у тебя есть?

— Ни сестерция, — признался Кассий.

— Тогда я могу для начала отсыпать малую толику в твой военный сундук, — сказал Требоний. — Более того, я дам тебе небольшой флот галер и двух хороших легатов, Секстилия Руфа и Патиска. Оба отличные адмиралы.

— Я тоже неплохой адмирал, — сказал Кассий Пармский. — Если захочешь, я пойду с тобой.

— Ты действительно можешь отдать мне троих способных людей? — спросил Кассий Требония.

— Конечно. Провинция Азия — ничто, если в ней нет мира. Они будут рады размяться.

— У меня не такая приятная информация, Требоний. Долабелла идет в Сирию по суше, ты обязательно встретишься с ним.

Требоний пожал плечами.

— Пусть идет. В моей провинции у него нет полномочий.

— Поскольку я поторапливаюсь, то буду весьма благодарен, если ты соберешь мне галеры, — сказал Кассий.

Они были собраны в конце ноября. Кассий отплыл с тремя адмиралами, надеясь пополнить свой флот по пути. С ним ехал кузен, один из многочисленных Луциев Кассиев, и центурион по имени Фабий. Никаких философов. Гай Кассий их не терпел!

На Родосе ему не повезло. Верные своему нейтралитету родосцы отказали Кассию в кораблях и в деньгах, объяснив, что они не хотят принимать участия в междоусобной войне римлян.

— Придет день, — вежливо сказал он этнарху и хозяину гавани, — и я заставлю вас заплатить за ваш отказ. Гай Кассий — сильный враг, и Гай Кассий не забывает оскорблений.

В Тарсе было то же самое, и прозвучала та же угроза. После Кассий поплыл на север Сирии, но догадался оставить флот на якоре, чтобы тот мог встретить флот Долабеллы.

Цецилий Басс занимал Арамею, а убийца Луций Стай Мурк — Антиохию с шестью беспокойными, недовольными легионами. Завидев Кассия, Мурк с радостью передал ему бразды правления, потом построил своих солдат и объявил, что теперь ими командует губернатор Гай Кассий, чего они, собственно, и хотели.

У меня такое чувство, словно я вернулся домой, — писал он в письме Сервилии, своему любимому корреспонденту. — Сирии принадлежит мое сердце.

Все это являлось незаметным началом гражданской войны, если той суждено было развиться в результате путаницы с провинциями и губернаторами. Многое зависело от того, как справятся с ситуацией в Риме. При таком положении вещей ни Брут, ни Кассий, ни даже Децим Брут не представляли реальной угрозы для государственной власти. Два хороших консула и сильный сенат могли бы подавить все претензии на imperium, но на деле таких призывов почему-то не слышалось.

Да и обладали ли Гай Вибий Панса и Авл Гиртий достаточным влиянием, чтобы держать под контролем сенат, или Марка Антония, или его восточных и западных военных союзников, или Брута, или Кассия, или наследника Цезаря?

Когда этот ужасный, отмеченный жутью мартовских ид год закончился, никто не мог сказать, каков будет новый.

X

АРМИИ ВСЮДУ

Январь — секстилий (август) 43 г. до P. X

1

Ровно через двадцать лет носче своего собственного памятного консульства, во время которого (как говорилось всем, кто был готов слушать) он спас свою страну, Марк Туллий Цицерон вновь оказался в центре событий. Страх за свое благополучие в течение этих двадцати лет стабильно удерживал его от предприятий подобного рода, и лишь однажды он отчаянно попытался спасти погибающую Республику, почти отговорив Помпея Великого от гражданской войны, но вмешался Катон. Однако теперь, когда Марк Антоний ушел на север, Цицерон не видел в Риме никого, кто мог бы ему помешать. Наконец-то золотой язык добьется большего, чем военная мощь и грубая сила!

Хотя он ненавидел Цезаря и постоянно пытался принизить его, в глубине души он всегда знал, что Цезарь — феникс, способный возрождаться из пепла. Словно по иронии судьбы он получил тому подтверждение, когда после физического сожжения в небесах зажглась звезда, чтобы сказать всему римскому миру, что Цезарь никогда, никогда не уйдет. Но против Антония действовать было легче. Грубый, нетерпеливый, жестокий, импульсивный и безрассудный Антоний давал весьма много поводов для нападок. И захваченный силой собственного красноречия Цицерон принялся уничтожать его, твердо зная, что эта мишень уже не способна подняться.

Его голова была полна грез. Ему виделась обновленная Римская республика, восстановленная под началом людей, уважающих ее институты и чтящих принципы mos maiorum. Оставалось лишь убедить сенат и народ, что освободители — это подлинные герои, что Марк Брут, Децим Брут и Гай Кассий, которых Антоний теперь выставлял худшими врагами Рима, действовали правильно. А Антоний не прав. И если в это упрощенное уравнение Цицерон не вставил Октавиана, то у него имелась уважительная причина. Октавиан был девятнадцатилетним юношей, второстепенной фигурой на шахматной доске, обманкой, несущей в самой себе семена собственного разрушения.