Разоблаченная Изида. Том I - Елена Блаватская

С незапамятных времен люди науки размышляли о том, что собой представляет жизненная сила или жизненный принцип. Только при помощи нашей «Тайной доктрины» можно распутать этот клубок. Точная наука признает в природе только пять сил – одну молярную и четыре молекулярные; каббалисты – семь; и в эти две дополнительные силы закутана вся тайна жизни. Одна из этих сил – бессмертный дух, чье отражение невидимыми звеньями соединено даже с неорганической материей; другую мы предоставляем каждому открыть самому. Профессор Джозеф Ле Конте говорит:

«Какого рода различие существует между живым и мертвым организмом? Мы не можем различить никакого различия, ни физического, ни химического. Все химические и физические силы, извлеченные из общего фонда природы и воплощенные в живом организме, все еще кажутся находящимися в умершем, пока мало-помалу не возвратятся путем разложения в тот же фонд. И все же различие громадное и непостижимо великое. В чем заключается это различие, если его выразить в формуле материалистической науки? Что это такое, что ушло, и куда оно ушло? Тут что-то такое, что наука еще не может понять. И все же это есть то, что теряется при смерти до разложения – это жизненная сила в ее высочайшем значении!» [264]

Трудно, более того, невозможно, как это кажется науке, обнаруживать невидимый универсальный двигатель всего – Жизнь, объяснить ее природу или даже хотя бы выдвинуть разумную гипотезу о ней; но эта тайна только наполовину тайна, имея в виду не только великих адептов и провидцев, но даже по-настоящему крепко верующих в существование духовного мира. У простого верующего, которого природа не наградила таким нежным организмом и нервной чувствительностью, которые дали бы ему возможность – как они дают возможность провидцам – воспринять видимую вселенную отраженной, точно в зеркале, в невидимой вселенной, и, так сказать, объективно, у такого верующего остается божественная вера. Последняя крепко укоренилась в его внутренних чувствах; своею безошибочною интуицией, которая не имеет никакого отношения к холодному рассудку, он чувствует, что она не обманывает его. Пусть порожденные людьми догмы и богословская софистика противоречат друг другу; пусть одни вытесняют других, и пусть тонкая казуистика одного верования рушит ловкие рассуждения другого, но одна истина останется, и нет религии ни христианской, ни языческой, которая не была бы прочно обоснована на вековых утесах – Боге и бессмертном духе.

Каждое животное в большей или меньшей степени наделено способностью ощущать или видеть, если и не духов, то, по меньшей мере, что-то такое, что пока что остается невидимым для обычных людей и усматривается только ясновидящим. Мы провели сотню опытов с собаками, кошками, обезьянами различных пород и однажды даже с прирученным тигром. Круглое зеркало, известное под названием «магического кристалла», было сильно месмеризовано местным индусским джентльменом, прежде обитателем Диндигула, а теперь проживающим в более уединенном месте, среди гор, известных как Западные Гхаты. Он приручил молодого тигренка, привезенного к нему с Малабарского берега, представляющего ту часть Индии, где тигры особенно свирепы. И вот с этим интересным животным мы проводили наши опыты.

Подобно древним Марси и Псилли, прославленных очарователей змей, этот джентльмен утверждает, что он обладает таинственною властью приручать любого животного. Тигр был приведен в состояние хронического ментального оцепенения, так сказать; он стал таким же смирным и безвредным, как собачка. Дети могли дразнить его и дергать за уши, а он только встряхивался и завывал, как собака. Но как только принуждали его глядеть на «магическое зеркало», бедное животное моментально приходило в возбуждение, похожее на бешенство. Его глаза наполнялись человеческим ужасом; воя в отчаянии, не будучи в состоянии отвести свои глаза от зеркала, к которому его взгляд, казалось, был прикован магнетическими чарами, он корчился и трепетал до тех пор, пока у него начинались конвульсии от страха при виде какого-то видения, которое оставалось нам неизвестным. Тогда он обычно ложился, слабо постанывая, но все еще продолжая смотреть на зеркало. Когда у него отнимали зеркало, он, тяжело дыша, обессиленный, лежал часа два. Что он видел? Что это за духовная картина из его собственного животного мира, которая могла производить такое ужасающее впечатление на этого дикого и по своей природе свирепого и отважного зверя? Кто может это сказать? Возможно тот, кто создавал эту сцену.

То же самое влияние на животных наблюдалось во время спиритических сеансов с участием нескольких святых монахов нищенствующего ордена; и то же самое было, когда мы ради опыта пригласили на сеанс сирийца, полуязычника и полухристианина из Кунанкулама (штата Кохин), известного колдуна.

Нас было всего девять человек – семеро мужчин и две женщины, из последних одна была туземка. Кроме нас, в комнате находились молодой тигр, весьма занятый в это время костью; вандеру, или львиная обезьяна, которая со своим черным туловищем и снежно-белыми эспаньолкой и бакенами, с хитрыми искрящимися глазами выглядела, как само олицетворение проказливости; и еще была красивая золотистая иволга, спокойно очищающая свой радужного цвета хвост; она сидела на шестке близ большого окна веранды. В Индии спиритические сеансы не проводятся в темноте, как это делают в Америке, и единственное условие, которое требуется, это молчание и гармоничность. Яркий дневной свет лился через раскрытые окна и двери; доносилось издали гудение жизни из соседних домов и джунглей, как бы эхо жужжания мириадов насекомых, голоса птиц и животных. Мы сидели посреди сада, в котором были построены дома, и, вместо спертого воздуха комнаты сеансов, находились в окружении огненного цвета гроздьев эритрины – кораллового дерева – вдыхая благоуханные ароматы деревьев и кустов, а также белых цветов бегонии, трепещущих от легкого ветерка. Короче говоря, мы были окружены светом, гармонией и запахами. Большие букеты цветов и кустарниковых, посвященных туземным богам, были собраны и принесены в комнаты. У нас были прекрасные цветы базилики, цветка Вишну, без которого в Бенгалии не обходится ни одна религиозная церемония; были также веточки культового фикуса, дерева, посвященного тому же светлому божеству; его листья смешивались с розовыми цветами священного лотоса, и индийские туберозы обильно украшали стены.

Пока «благословенный» – представляемый очень грязным, но тем не менее в самом деле святым факиром – оставался погруженным в самосозерцание, и под действием его воли происходили некоторые духовные чудеса, – обезьяна и птица проявили только несколько признаков беспокойства. Только тигр один временами зримо трепетал и смотрел по сторонам, причем его фосфоресцирующие зеленые глаза следили за кем-то невидимым, который как бы плыл в воздухе, то поднимаясь, то опускаясь. То, что еще не было воспринято человеческим глазом, должно быть, было для него объективным. Что же касается вандеру – вся ее резвость улетучилась; она казалась дремотной и бездвижно сидела на корточках. Птица почти никаких признаков не проявляла. Легкий звук как бы пронесшихся крыльев раздавался в воздухе; цветы начали путешествовать кругом по комнате, переносимые невидимыми руками, и когда лазоревый цветок упал на сложенные лапы обезьяны, она нервозно рванулась и стала искать убежища в белом одеянии своего хозяина. Эта демонстрация чудес продолжалась около часа, и рассказывать о ней заняло бы слишком много времени. Наиболее любопытным было то явление, которым демонстрация чудес закончилась. Так как кто-то пожаловался на жару, то на нас полился кратковременный дождь из благоуханно пахнущей росы. Капли были большие и падали быстро, принося ощущение невыразимого освежения и моментально испаряясь, как только соприкасались с нами.

Когда факир, демонстрирующий белую магию, закончил свое представление, «колдун» или фокусник, как их здесь называют, приготовился показать свою силу. Нам был преподнесен ряд чудес, которые уже знакомы публике по описаниям путешественников; между прочим, нам был продемонстрирован тот факт, что животные обладают естественной способностью ясновидения, и даже, как кажется, способностью различать добрых и дурных духов. Всем чудесам колдуна предшествовали курения. Он сжигал ветви смолистых деревьев и кустов, от которых поднимались облака дыма. Хотя в этом не заключалось ничего, рассчитанного на возбуждение боязни в животном, обладающем только своими естественными глазами, тигр, обезьяна и птица проявляли признаки неописуемого ужаса. Мы высказали мысль, что животные могли испугаться пламенеющих ветвей, так как мы вспомнили обычай путешественников окружать на ночь лагерь пылающими кострами, чтобы отогнать зверей. Чтобы не оставлять сомнений по этому поводу, сириец приблизился к присевшему тигру с веткою дерева Бэл[328] (посвященного Шиве), и размахивал ею над головой несколько раз, бормоча при этом свои заклинания. Зверь моментально проявил признаки неописуемого ужаса и паники. Его глаза загорелись в глазных впадинах точно два огненных шара; пена появилась у рта; он припал к земле, точно ища в ней какое-либо отверстие, куда бы скрыться; он испускал вопль за воплем, что разбудило многократное эхо в лесу и в джунглях. Наконец, взглянув последний раз на ту точку, от которой его глаза ни разу не отрывались, он совершил отчаянный рывок, которым оборвал свою цепь, и выпрыгнул через окно из веранды, унося с собой часть оконной рамы. Обезьяна убежала уже до этого, а птица упала со своего шестка как бы парализованная.