Жозеф Бальзамо. Том 1 - Александр Дюма

Слуга-немец, лет двадцати пяти — тридцати, который уже много дней слонялся один по огромному дому, запер ворота на засов, открыл дверцу кареты и, в то время как бесстрастный кучер начал распрягать лошадей, взял на руки спящую Лоренцу, донес ее до прихожей и там, положив на стол, покрытый красной скатертью, тихонько натянул ей на ноги длинное белое покрывало, в которое была завернута женщина. Затем он вышел во двор, зажег от фонаря кареты семисвечный канделябр и вернулся назад. Однако, хоть он отсутствовал и недолго, Лоренца тем временем исчезла: вслед за камердинером в прихожую вошел граф Феникс, в свою очередь взял Лоренцу на руки и через потайную дверь и лестницу внес ее в оружейную комнату, тщательно закрыв за собой двери.

Оказавшись там, он нажал носком ноги пружину, скрытую в углу камина с высоким колпаком. Тотчас же каминная доска, служившая также потайной дверью, бесшумно повернулась на петлях, и граф, войдя в нее, скрылся, после чего таким же манером — ногой — ее закрыл. По ту сторону камина находилась еще одна лестница. Поднявшись на пятнадцать выстланных плюшем ступенек, он переступил порог комнаты, обитой атласом с вытканными на нем цветами таких естественных оттенков и так искусно выделанными, что их можно было принять за живые.

Два больших шкафа с позолотой и инкрустированными медью дверцами, клавесин и туалет розового дерева, красивая, пестрая кровать и поставец с севрским фарфором составляли меблировку спальни; расставленные симметрично на площади в тридцать на тридцать футов стулья, кресла и диваны занимали остальные покои — туалетную комнату и будуар, примыкавшие к спальне.

Свет в спальню проникал через два окна, занавешенные плотными шторами, однако, поскольку на дворе стояла ночь, шторы в этот час были не нужны. В будуаре и туалетной комнате окна отсутствовали. Там днем и ночью горели лампы; они могли подниматься к потолку, и чьи-то невидимые руки, заправляя их ароматичным маслом, постоянно поддерживали огонь.

В спальне было тихо: ни шороха, ни вздоха; казалось, она удалена на сто лье от остального мира. Только повсюду сверкает золото, со стен улыбаются красивые картины да горят, словно чьи-то глаза, переливчатые грани богемского хрусталя — это граф, положив Лоренцу на диван, решил, что в будуаре темно и зажег огонь в серебряном сосуде, так занимавшем Жильбера, и розовые свечи в двух канделябрах на камине.

Вернувшись к Лоренце, граф стал коленом на кучу подушек рядом с нею и позвал:

— Лоренца!

Молодая женщина приподнялась на локте, однако глаза ее оставались закрытыми. Она не ответила.

— Лоренца, спите ли вы обычным или магнетическим сном?

— Я сплю магнетическим сном, — ответила Лоренца.

— Если я буду задавать вам вопросы, вы сможете отвечать?

— Полагаю, да.

— Прекрасно.

Секунду помолчав, граф Феникс продолжал:

— Посмотрите в комнату принцессы Луизы, откуда мы вышли примерно три четверти часа назад.

— Смотрю, — проговорила Лоренца.

— И видите?

— Вижу.

— Кардинал де Роган еще там?

— Я его не вижу.

— Что делает принцесса?

— Молится перед сном.

— Посмотрите в коридорах и во дворе монастыря, нет ли там его высокопреосвященства?

— Не вижу.

— Посмотрите, стоит ли у ворот его карета?

— Ее там нет.

— Следуйте дорогой, которой мы ехали.

— Следую.

— Видите ли вы кареты?

— Да, и много.

— Узнаете ли вы среди них карету кардинала?

— Нет.

— Двигайтесь в сторону Парижа.

— Двигаюсь.

— Дальше.

— Двигаюсь.

— Дальше.

— А, вот, я его вижу.

— Где?

— У заставы.

— Он остановился?

— Карета стоит. С запяток слезает лакей.

— Кардинал говорит с ним?

— Собирается.

— Послушайте, Лоренца, мне важно знать, о чем он будет говорить с этим человеком.

— Вы не приказали вовремя, чтобы я слушала. Хотя постойте, камердинер что-то говорит кучеру.

— Что?

— Улица Сен-Клод на Болоте, через бульвар.

— Хорошо, Лоренца, благодарю.

Граф написал несколько слов на листе бумаги, завернул для тяжести в лист медную пластинку, дернул за шпур сонетки, нажал на кнопку, под которой открылось отверстие, и бросил туда записку, после чего отверстие сразу закрылось. Таким способом граф, находясь во внутренних покоях, сообщался с Фрицем. После этого он вернулся к Лоренце и повторил:

— Благодарю.

— Ты мною доволен? — спросила девушка.

— Да, милая Лоренца.

— Тогда я жду награды!

Бальзамо улыбнулся и прикоснулся губами к губам Лоренцы; та вся задрожала от этого сладостного прикосновения.

— О, Джузеппе, Джузеппе! Как я тебя люблю! — почти с болью выдохнула она и протянула руки, чтобы прижать Бальзамо к груди.

56. ДВОЙНОЕ БЫТИЕ. ВО СНЕ

Бальзамо проворно отпрянул, руки Лоренцы схватили воздух и крест-накрест упали ей на грудь.

— Лоренца, хочешь поговорить со своим другом?

— Да, разумеется, только говори со мною почаще — я так люблю твой голос.

— Лоренца, ты не раз мечтала о том, что была бы счастлива, если бы могла жить со мной, вдали от мира.

— Да, это было бы счастье.

— Так вот, я исполнил твое желание, Лоренца. В этой комнате никто до нас не доберется, никто нам не помешает, мы здесь одни, совершенно одни.

— Тем лучше.

— Скажи, тебе по душе эта комната?

— Прежде прикажи мне смотреть.

— Смотри!

— О, как здесь прекрасно!

— Так она тебе нравится? — мягко спросил граф.

— Да! Вот мои любимые цветы — ванильные гелиотропы, пурпурные розы, китайский жасмин. Благодарю, мой нежный Джузеппе, как ты добр!

— Я делаю все, что могу, чтобы тебе угодить, Лоренца.

— О, ты делаешь во сто раз больше, чем я заслуживаю.

— Значит, ты согласна?

— Да.

— И признаешь, что была гадкой?

— Гадкой? О да. Но ты меня простил, правда?

— Я прощу тебя, когда ты объяснишь мне свою тайну, против которой я борюсь с тех пор, как тебя узнал.

— Послушай, Бальзамо. Во мне живут две разные Лоренцы: одна из них тебя любит, другая ненавидит; точно так же у меня есть два противоположных бытия: одно, в котором я вкушаю все радости рая, и другое, в котором я испытываю все муки ада.

— И одно из них — сон, а другое — бодрствование, верно?

— Да.

— И ты любишь меня, когда спишь, и ненавидишь, когда бодрствуешь?

— Да.

— А почему так?

— Не знаю.

— Ты должна знать.

— Нет.

— Поищи, загляни в себя, испытай свое сердце.

— А… вот… теперь поняла.