Странствия убийцы - Робин Хобб

По собственной инициативе старая женщина взяла на себя заботу о моем сознании. Я негодовал, но был не настолько глуп, чтобы сопротивляться. И Кетриккен, и Старлинг признавали, что она лучше всех осведомлена о Скилле. Мне больше не разрешалось ходить одному или в компании одного шута. Когда мы с волком охотились по ночам, Кетриккен сопровождала нас. Мы со Старлинг дежурили вместе, и в это время, по настоянию Кеттл, она заставляла меня учить наизусть песни и истории из своего репертуара. В недолгие часы, когда я спал, Кеттл следила за мной, держа под рукой крепкий отвар коры, чтобы при необходимости влить его мне в глотку и заглушить Скилл. Все это очень раздражало, но тяжелее всего было днем, когда мы шли. Мне не разрешалось говорить о Верити, о группе или о чем-нибудь, что могло иметь к ним отношение. Вместо этого мы решали задачи Кеттл или собирали травы для вечерней трапезы, а иногда я повторял Старлинг ее истории. В любой момент, когда Кеттл подозревала, что мое сознание начинает уплывать, она чувствительно била меня своим дорожным посохом. А если я пытался задавать ей вопросы о ее прошлом, она надменно сообщала мне, что это может привести нас к тем самым темам, которых мы должны избегать.

Нет более трудной задачи, чем удерживаться от мыслей. Запах растущих на дороге цветов заставлял меня вспомнить Молли, а от нее до Вериги, звавшего меня к себе, был всего один шаг. Или случайная болтовня шута вызывала в памяти короля Шрюда и напоминала мне о том, как и на чьих руках умер мой король. Хуже всего было молчание Кетриккен. Она не могла больше разговаривать со мной о своей тревоге. Я не мог видеть ее и не думать о том, как она жаждет найти Верити. И так для меня проходили долгие дни нашего путешествия.

Местность вокруг нас изменилась. Мы спускались в долину. Некоторое время наша дорога шла параллельно молочно-серой реке. В некоторых местах вода размыла край дороги, превратив ее в узкую тропку. Наконец мы подошли к огромному мосту. Когда мы увидели его издали, его паутинное изящество напомнило мне скелет огромного существа, и я боялся, что мы найдем там только прогнившие остатки балок. Но мы легко прошли по гигантскому сооружению, которое вздымалось над рекой даже чересчур высоко, как будто строители получали удовольствие оттого, что могут так поднять его. Дорога, по которой мы шли, была блестящей и черной, а арка моста отливала приглушенно-серым. Я не мог понять, из чего это было сделано, из металла или какого-то необычного камня. Мост был похож на искусно свитую веревку, и его изящество и элегантность даже шута заставили притихнуть на некоторое время.

Преодолев несколько небольших холмов, мы начали новый спуск. На этот раз долина была узкой и глубокой расщелиной с отвесными стенами, как будто давным-давно какой-то великан вырубил ее боевым топором. Мы не могли разглядеть, куда идем, из-за сильного тумана. Это удивляло меня до тех пор, пока дорогу нам не перерезал первый ручеек горячей воды. Он, дымясь, бурлил у самой дороги, пренебрегая каменными стенами дренажного канала, построенного каким-то древним строителем. Шут устроил целое представление из обсуждения запаха воды, предлагая выяснить, похож ли он на запах тухлого яйца, или это кишечные газы самой земли. На этот раз даже его грубый юмор не смог заставить меня улыбнуться. Мне казалось, что его кривляние зашло слишком далеко, веселье улетучилось и остались только грубость и жестокость.

Солнце еще не село, когда мы подошли к дымящимся прудам. Горячая вода была слишком соблазнительной, чтобы у нас хватило сил пренебречь ею, и Кетриккен разрешила разбить лагерь пораньше. Мы насладились горячей водой, которой так давно у нас не было, и погрузили в нее свои усталые тела, хотя шут с презрением отказался от этого из-за ее запаха. Хотя, по-моему, вода пахла ничуть не хуже, чем горячие источники в Джампи, на сей раз я был даже рад короткому отдыху от его дурачеств. Он ушел поискать воду для питья, женщины захватили самый большой пруд, а я выбрал относительное уединение пруда поменьше. Некоторое время я отмокал в нем, а потом решил смыть немного грязи со своей одежды. Минеральный запах воды был куда слабее запаха грязной куртки и штанов. Выстирав одежду, я расстелил ее на траве и решил еще немного полежать в теплой воде. Пришел Ночной Волк и уселся на берегу. Он озадаченно смотрел на меня, аккуратно обернув хвост вокруг лап.

Это очень приятно, — сказал я ему без особой нужды, потому что знал, что он чувствует, какое удовольствие я получаю.

Это, наверное, потому, что у тебя нет меха, — решил он наконец.

Залезай, я тебя вымою. Это выдерет твой зимний подшерсток, – предложил я ему.

Он с отвращением фыркнул:

Сойдет сам собой.

Что ж, тогда тебе незачем сидеть, смотреть на меня и скучать. Пойди поохоться.

Я бы пошел, но сука-вожак просила меня присмотреть за тобой, так что придется торчать тут.

Кетриккен?

Так вы ее называете.

Как она просила тебя?

Он озадаченно поглядел на меня.

Как и ты. Она посмотрела на меня, и я понял, чего она хочет. Она беспокоится, что ты один.

Она знает, что ты слышишь ее? Она слышит тебя?

Иногда. — Он лег на траву и вытянулся. – Может быть, когда твоя самка прогонит меня, я привяжусь к этой.

Не смешно.

Он не ответил, перевернулся и начал чесать спину. Мысли о Молли рождали напряженность между нами. Это была пропасть, к которой я не смел приближаться, а он настойчиво заглядывал в нее. Мне вдруг захотелось, чтобы мы стали как прежде – единым целым, живущим только сегодняшним днем. Я откинулся назад, положив голову на берег и наполовину высунувшись из воды. Я закрыл глаза, не думая ни о чем.

Когда я снова открыл их, рядом стоял шут и смотрел на меня. Я вздрогнул, как и Ночной Волк, с рычанием вскочивший на ноги.

– Хорош сторож, – заметил я шуту.

У него нет запаха, и он ходит легче падающего снега, — пожаловался волк.

– Он всегда с тобой, да? – спросил шут.

– Так или иначе, – согласился я и снова лег в воду. Скоро придется вылезать. Приближался вечер. Воздух стал холоднее, но вода от этого казалась только более привлекательной. Через мгновение я посмотрел на шута. Он по-прежнему стоял на берегу.

– Что-то случилось? – спросил я. Он сделал неопределенный жест, а потом неловко сел на берег.

– Я думал о твоей девушке-свечнице, – сказал он затем.

– Да? – тихо спросил я. – А я изо всех сил стараюсь не делать этого.

Он обдумывал это некоторое время.

– Если ты умрешь, что с ней будет?

Я перевернулся на живот и, опершись на локти, уставился на шута. Я почти ждал нового издевательства, но лицо его было серьезным.

– Баррич позаботится о ней, – сказал я тихо, – пока ей будет нужна помощь. Она самостоятельная женщина, шут. – Немного подумав, я добавил: – Она заботилась о себе многие годы… Шут, на самом деле я никогда не мог заботиться о ней. Я был близко, но она всегда стояла на собственных ногах. – Я чувствовал себя одновременно пристыженным и гордым, говоря это. Мне было стыдно, что я не принес ей почти ничего, кроме неприятностей, и одновременно я был горд тем, что такая женщина любила меня.

– Но ты хотел бы, чтобы я передал ей несколько слов от тебя, разве нет?

Я медленно покачал головой:

– Она считает, что я умер. Они оба так считают. Если я умру на самом деле, пусть она лучше думает, что это случилось в подземелье Регала. Если она узнает, как все было в действительности, это только еще больше очернит меня в ее глазах. Как объяснить ей, почему я немедленно не пришел к ней? Нет. Если со мной что-то случится, я бы не хотел, чтобы ей рассказывали об этом.

Ощущение собственной беспомощности снова охватило меня. А если я останусь в живых и вернусь к ней? Это было еще хуже. Я попытался вообразить, как стою перед ней и объясняю, что снова поставил интересы своего короля выше ее. Я крепко зажмурился при мысли об этом.

– И все же, когда это закончится, я хотел бы увидеть ее еще раз, – заметил шут.

– Ты? Я даже не знал, что вы знакомы.

Казалось, шута это немного смутило.

– Собственно, я хотел бы сделать это ради тебя. Чтобы убедиться, что у нее все хорошо.

Я был странно тронут.

– Не знаю, что и сказать.

– Тогда ничего и не говори. Скажи мне только, как я смогу найти ее, – улыбнулся он.

– Я и сам точно не знаю, – признался я. – Чейд знает. Если… если я не переживу того, что должен сделать, спроси у него. – Не к добру говорить о собственной смерти, и я добавил: – Но ведь мы оба знаем, что останемся в живых. Так предсказано, верно?

Он странно взглянул на меня:

– Кем?

Сердце мое упало.

– Ну, каким-нибудь Белым Пророком… – пробормотал я. Я вдруг понял, что никогда не спрашивал шута об этом. Не все остаются в живых, выиграв битву. Я набрался мужества: – Ведь предсказано, что Изменяющий будет жить?