Шелест Да не судимы будете - Неизвестно
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я уже писал, например, о книге Дзюбы. А получилось, что некоторые писатели, такие, как Гончар Олесь, отказались участвовать в кампании протий этой книги. Но это же дело каждого! Пртотив Гончара выступили мои товарищи по ЦК, хотели его вывести из состава ЦК и т. п. Я поехм тогда в ЦК КПУ посоветоваться с Подгорным. Рассказал ему. Он говорит: «Петро, держись линии такой, какой ты держался. Украина и Россия, если они разделяться, то нет и Союза. Нет Союза! На кого же, как не друг на друга нам равняться?»
В свое время говорили, что, когда я был в Киеве, там проводилась «украинизация». Например, мол, все преподаватели обязаны были говорить только на украин<:ком языке. А как было дело. Рекомендация была такая только тем преподавателям, которые знают украинский язык, и в аудитории, которая понимает украинский язык. В целом же пользоваться украинским и русским языком равноправно.
А сам украинский народ, трудящиеся — рабочие, крестьяне, интеллигенция — в большинстве интернациональный народ.
Национализм — это страшно. Против него государство должно уметь и власть употребить. О массовом национализме в наше время и речи не было. Фактов таких просто не было. Я не мог не знать, потому что разведка работала, КГБ работал. Были свои люди, были завербованные люди. Что ж тут скрывать? Нечего тут скрывать. Были специальные люди, завербованные КГБ как осведомители. Это вполне закономерно. Никакая страна без разведки и контрразведки не может жить. Не может жить! Это — глаза и уши государства.
* * *
Есть у меня такая дурь, «паршивая» привычка: все что происходило за день, записывал в дневник. Эти дневники веду с 1953 года — много их накопилось. На основании их и писал свои записки.
Мои «Дневниковые записки» тоже имеют свою историю. При Брежневе, когда слежка за мной пошла, я их на даче в огороде закопал. Завернул аккуратно в целофан и закопал. Там и хранил до смерти Брежнева...
Да. А совсем недавно, когда перестройка разворачивалась, позвонил мне Соломенцев — он тогда возглавлял Комитет партийного контроля — и говорит: «Хочется встретиться с вами». Я ему: «Михаил Сергеевич, я не провинился». — «Да нет, нет, ничего»,— отвечает. Я поехал к нему. Он мне говорит: «Я с вами веду речь по поручению Михаила Сергеевича», Я говорю: «Михаил Сергеевич по поручению Михаила Сергеевича? Много у вас Михаилов Сергеевичей, оказьюается». Ну, так пошутили, поговорили... Он: «Я вот по какому вопросу; вы пишете воспоминания?» Отвечаю: «Да, пишу». — «Так вот, Михаил Сергеевич просит вас передать ему. У нас нет нигде написанного о том времени, что вы работали с Брежневым». И потом; «На нас и так цепляют вопросов много, а тут и вы еще поддадите в топку «жару».
А я уже человек наученный. «Да,— говорю,— есть у меня кое-что, но незаконченное (а сам уже думаю, ну как оттянуть, чтоб отпечатать и себе оставить). Срочно вам надо?» — «Да, как можно быстрее». — «Хорошо, я посмотрю».
Посмотрел, выбрал, у себя отпечатал и ему сдал. С запиской Горбачеву Михаилу Сергеевичу; «Уважаемый Михаил Сергеевич! По Вашей просьбе передаю Вам то-то и то-то. Прочтите. Вам будет тоже полезно. П. Шелест».
Через какое-то время Соломенцев позвонил и говорит; «Михаилу Сергеевичу я передал». — «И что он?» — «Он при мне положил ее в сейф».
Больше к этому вопросу «верхи» не возвращались. Видимо, не нашли ничего тревожного для себя. А я и не будировал.
История должна говорить сама
Книга дневниковых записей и воспоминаний Петра Ефимовича Шелеста интерес, на наш взгляд, представляет особый. Еще совсем недавно, до перестройки, до разрушения Советского Союза, системы социализма свидетельство одного из высших руководителей правящей партии и, стало быть (как это тогда было), страны имело бы свое значение. И профессиональные историки, и просто читатели прежде всего пытались бы получить новые сведения о святая святых советской политики. Ведь не только личная жизнь «верхов», но и то, как формировалась политика, были «за семью печатями».
Да, нам, живущим на пространствах бывшего СССР, по сей день интересны и тайны кремлевских коридоров, и Старой площади, и тайны политической деятельности на следующем, республиканском уровне. Тем более речь здесь идет о такой республике, как Украина. Но для нас ныне важно многое под углом зрения не любознательности, а с позиций, отмеченных крушением привычного мира, крушением иллюзий и распространением или утверждением новых ориентиров развития. На наших глазах переплетались в судьбах миллионов, в наших судьбах трагедии и надежды, озарения и разочарования.
Мы пытаемся понять, почему и как теряла конкурентноспособность страна, система, сумевшая ко второй половине XX века выйти в мире на убедительные уровни и рубежи. За страной стояли Великая Победа над фашизмом, устойчивое промышленное развитие, впечатляющие достижения науки и культуры, военно-стратегическое равновесие между «нами и ими». А пик деятельности автора книги пришелся именно на переломные годы.
Мы все, называвшие себя советские Люди, по-разному отнр- сясь к системе, социализму, имея различный жизненный опыт, занимая разное положение в обществе, наследовали то, что было начато революцией, приобрело свои черты в годы сталинизма, что менялось при Хрущеве и Брежневе... А теперь мы уже прошли через перестройку. Вошли в постперестроечный период. Нам многое о прошлом стало известно такого, что было скрыто. Мы многое оцениваем иначе. Мы по-новому смотрим сегодня и на нашу писанную и переписанную историю. Но чтобы не поддаться очередной раз соблазну перекрашивания прожитого и пережитого дедами и отцами, надо лучше, много лучше знать о событиях из первых уст.
Данная книга — это в значительной мере не воспоминания, а дневники, реконструированные дневниковые записи. Эта книга — своеобразный исторический документ. Тем она и интересна. Безусловно, суъективен любой автор. Но одно дело оценочный, исследовательский субъективизм, другое — личностный взгляд человека, который активно влиял на большую политику и именно так, как он понимал свое время, потребности страны, счастье народа. Без знания «субъективизма» такого рода эпоху не понять. Хотя при реконструкции дневниковых записей автор не избежал вторжений в историю из нового времени. И читатель увидит и21менение оценок в зависимости от положения автора, его места в политике.
Когда издательство предложило нам выступить научными консультантами этого издания, мы согласились, во-первых, потому, что понимали ценность свидетельств П. Е. Шелеста, исходя именно из отмеченного выше отношения к историческим документам. Во-вторых, мы с самого начала договорились и с автором, и с издательством, что в самой книге не будет наших оценок. Мы взялись только помочь автору Отобрать из тысяч и тысяч написанных им страниц то, что нам представляется наиболее значительным. Никаких конъюнктурных сокращений. Только вынужденный, диктуемый объемом книги отбор материала. В-третьих, мы старались, чтобы в книге не только при разговоре об этапных событиях, но и в деталях (наблюдения, характеристики, сам ритм, стиль жизни руководства, круг обязанностей и увлечений) жило время, действовал сам автор. И, наконец, мы понимали и понимаем, что для историка могут представлять интерес и факты, оценки, оставшиеся в рукописи и не вошедшие в книгу. С ними можно познакомиться в Российском центре хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ), куда П. Е. Шелест сдает все свои записи и где они будут со временем включены в научный оборот.
В конце книги — подготовленные нами комментарии. Мы сознательно комментировали не все и упоминаем здесь не всех людей. Подход наш основывался на желании сказать лишь о тех деятелях эпохи, о тех явлениях, без которых время теряет свое лицо, а автор — конкретный, в том числе субъективный контекст, без чего не всегда понятна логика развития. Безусловно, в комментариях заложен наш взгляд на описываемые годы, политические действия. Нам это представляется естественным, так как прятаться за безликую, но распространенную редакторскую формулу, что не со всеми оценками и выводами автора мы согласны, в данном случае не хотелось и по научным, и по этическим соображениям, по принципам нашего отношения к дневникам. Более того, мы изначально не брали на себя редакторские функции. Но у нас тоже есть свое понимание описываемого в книге времени. А осмысливая годы, десятилетия советской эпохи во время работы над книгой, мы не могли не сверять переживания, оценки автора с тем, что выстрадано нашей собственной жизнью.
Научные консультанты:
В. К. Егоров, доктор философских наук, профессор;
Г. А. Юдинкова, научный сотрудник РЦХИДНИ
Комментарии
1. Орден Святого Георгия бьш учрежден в 1769 году, имел четыре степени и предназначался вначале лишь для офицеров и генералов, проявивших особую храбрость в боях. В 1807 году он был введен для солдат и унтер-офицеров, а с 1913 года стал назьшаться Георгиевским крестом. Полный Георгиевский кавалер, имеющий награды всех четырех степеней, был особо почитаем.