Песня цветов аконита - Светлана Дильдина

Не глядя, протянул руку, нашарил в траве сверток. Так же, не глядя, развернул нож, в наивном бездумии стараясь не порезаться.

На золотом ободке плясали солнечные искры. Там, внутри, духи золота затеяли беспечную пляску. Йири смотрел на кольцо. Вспоминал. Айхо… Несколько лет назад, в Столице, во время болезни Благословенного, казначей Островка поплатился за доверие к такому вот существу. Йири даже имя запомнил — Оэни. Ирис. Потрясла его тогда эта история, хоть и самому трудно пришлось. Больно видеть, что твое доверие обманули. А потом несколько слов — и все. Тот казначей позора не смог вынести или не перенес смерти предавшего его любимца? Не узнать. И все это в прошлом. Уж Йири точно умирать не намерен, да и письма подложные у него — опасности нет. А этот с глазами-черешнями понял ли, что натворил?

Йири спустился в сад, пошел по дорожке. Шелест одежды сливался с шорохом ветра.

Сам виноват. Оба виноваты, каждый по-своему — только, по счастью, платить одному.

А Шинори — неужто рад? Чему же? Тому, что обмануто доверие господина? Что плохо придется мальчишке, и без того знавшему больше сомнительных радостей, чем настоящих? Тому, что среди людей в очередной раз порезвилась подлость?

Пройдя почти через весь сад, прислонился к старой яблоне — ее узловатый ствол казался мудрым, как иссеченное морщинами лицо старой женщины. Листья защищали глаза от солнца. Думал. Скоро вернутся посланцы, и что тогда?

Послышался шорох. «И как ты поступишь?» — словно спросило старое дерево.

— Все будет по справедливости, — тихо откликнулся. А как же иначе?

«Иначе бывает у людей, далеких от совершенства».

— Что мне до них?

«Ты старался помочь ему — или все же хотел создать очередную куклу, только на свой манер? Которая умеет кричать и смеяться — не такую, как ты когда-то».

Молодой человек с силой сжал в руке ветку — переломилась, и заболела ладонь.

— Прости, — шепнул яблоне, посмотрев на зеленые листья, которые скоро умрут.

Долго стоял под яблоней, потом вернулся к себе. В саду оставаться не мог — осуждение слышалось в шорохе листьев, в качанье теней над дорожкой.

Уже из окна увидел, как на дорожку упали еще две тени — посланцы вернулись. С ними никого не было.

— Где Айхо?

— Господин… он исчез!

— Разыщите, — ровный голос, слишком уж ровный — даже для Йири.

Взглянул в зеркало — и отвел взгляд. Нехорошее померещилось.

— Не умеешь — не берись! — орал Вьюрок. Уже давно позади осталась полянка и злополучный нож в траве, а Вьюрок никак не мог успокоиться. — Дурак! Девчонка! Только глазки подрисовывать можешь!

На боку изогнулась длинная царапина — раной ее назвать было сложно. Пустяк — не так-то просто решиться на удар. Скоро про эту царапину можно будет не вспоминать.

Забыть? Это навряд ли. Даже если этот пустоголовый забудет, старший приятель-актер — никогда.

…Вьюрок часто наведывался к любимому дереву Айхо. Скучал без друга, так хоть дерево проведать — все-таки не единожды бывали тут вместе. Вьюрка забавляла привязанность Айхо к старому ильму. Мальчишка пальцами по коре водил, будто гладил, каждую трещинку знал, И верил — ильму он тоже по душе. Да и кто мог не любить Айхо?

И вот… нашел. Хорошо хоть, не поздно.

Город покинули ранним утром, еще по туману. Под ногами хлюпала грязь — Вьюрок нарочно выбрал самую плохую дорогу. Идти по ней трудновато, но и погоню задержит. Если, конечно, их не поджидают впереди.

Айхо брел с видимым трудом, уставал быстро. Поклажи у них было — всего ничего, но юношу и налегке ветром качало. И оглядывался каждые десять шагов, доводя Вьюрка до бешенства.

— Я просто так посмотрел, — оправдывался Айхо, отворачиваясь от товарища, и съеживался под его укоряющими словами.

Эх, ребенок, думал Вьюрок. Не оставляют господа предательство безнаказанным, особенно со стороны низших. Что ему Айхо? Так, мошкара. Много таких возле светильников вертится. А пламени все равно.

Может, и оставит в живых. Отправит в рудник или под плети положит — конец все един. Вьюрок покосился на Айхо. Тот еле передвигал ноги, тупо рассматривая глинистую тропу под ногами. Старший актер вздохнул. Этот больше двадцати полновесных ударов не выдержит, а в руднике недели не проживет. А то и меньше — найдутся охотники прибрать к рукам такую забаву. И верно — счастья красота не приносит.

— Я устал, — подал голос Айхо и остановился.

— Предлагаешь сесть на дороге?

— Почему бы и нет? Все равно мы теперь — бродяги. Будем жить соответственно. Разве не так?

— Да ты в уме? — взвился Вьюрок. — Ты что, меня упрекаешь? Я о твоей судьбе думаю, которую ты сам загубил!

— Я уже благодарил тебя за это. И не кричи — я же иду за тобой. Мне ничего не надо.

— Кроме погони, которую ты все высматриваешь! — не сдержался старший актер. — О чем ты мечтаешь, дурак?!

— Не кричи, — тихо повторил Айхо и присел на траву. — Я и вправду устал.

Вьюрок сжалился над ним.

— Деревня близко. С час еще идти. Ну, давай, поднимайся. Там отдохнешь.

— Где же?

— Да разыщу тебе место.

Шли еще около часа. По дороге встретили от силы троих. Один, в низко надвинутом капюшоне, подмигнул Вьюрку, и тот опешил — показалось, что не лицо у встречного, а острая мордочка маки.

— Похоже, пора отдыхать и мне, — пробормотал Вьюрок и с облегчением заметил дымки за пригорком. Наконец-то дошли.

Остановились в доме вдовца, одинокого, пожилого. Бедность из каждого угла смотрела, зато было чисто.

В домике их не трогал никто, а за дверь выходил только Вьюрок. Его взгляд отбивал охоту соваться с вопросами. Айхо почти не поднимался с постели, бессмысленно разглядывал потолок. Вьюрок давал Айхо поесть — тот ел, не чувствуя вкуса, хоть из полыни и угля приготовь. Старший товарищ измучился с ним и готов был придушить, лишь бы выбить из мальчишки эту терпеливую безразличную покорность.

Айхо ничего не просил, благодарил, когда Вьюрок приносил еду и питье. Больше лежал или сидел с закрытыми глазами, но, когда открывал, были они большими, испуганными и тоскливыми.

— Как ты себя чувствуешь? — спрашивал старший актер, и Айхо отвечал:

— Хорошо…

Вьюрок давал ему настойку черного корня, чтоб не думалось лишнего, и после он много спал, а просыпаясь, открывал глаза с ужасом на лице.

— Чего ты боишься? Я надежно спрятал тебя… — Ой, надежно ли? Но успокоить-то надо.

— Возвращайся — в город, Вьюрок. Со мной все будет в порядке, — руки лежали покорно, словно и рукой шевельнуть боялся.

— Ты уж меня за дурака не держи, — чуть ли не с отвращением промолвил Вьюрок. — Я про печать знаю…