«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1975-1984 - Кир Булычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отогнув гвозди, Анна открыла в комнате окна, распахнула ставни, потом перешла на кухню, отделенную от жилой комнаты перегородкой, не доходившей до потолка, растворила окно там. При свете запустение стало еще очевидней. В черной пасти русской печи Анна нашла таз, в углу под образами — тряпку.
Натаскав от речки воды — одичавшие яблони в саду разрослись так, что приходилась продираться сквозь ветки, — и вымыв полы, Анна поставила в бутылку букет ромашек, а бумажные цветы отнесла к божнице. Она совсем не устала, — эта простая работа несла приятное удовлетворение, а свежий запах мокрых полов сразу изгнал из дома сладковатый запах пыли.
Одну из привезенных с собой простынь Ацна постелила на стол в большой комнате и разложила там книги, бумагу и туалетные принадлежности.
Теперь можно и отдохнуть. Сходить за молоком в деревню, заодно навестить деда Геннадия и его жену Дарью.
Анна нашла на кухне крынку, вышла из дома, заперла по городской привычке дверь, постояла у калитки и пошла не вниз, к деревне, а наверх, к роще на вершине, потому что с тем местом была связана какая-то жуткая детская тайна, забытая двадцать лет назад.
Тропинка вилась среди редких кустов, у которых розовела земляника, и неожиданно Анна оказалась на вершине холма, в тени деревьев, разросшихся на старом, заброшенном кладбище. Серые плиты и каменные кресты утонули в земле, заросли орешником, в углублениях между ними буйно цвели ландыши. Одна из плит почему-то стояла торчком, и Анна предположила, что здесь был похоронен колдун, который потом проснулся и выкарабкался наружу.
Вдруг Анне показалось, что за ней кто-то следит. В роще было очень тихо — ветер не смел заглянуть туда, и древний кладбищенский страх вдруг овладел Анной; не оглядываясь, она быстро пошла вперед…
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
2.⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
— Ты, конечно, прости, Аннушка, — сказал белобородый дед в дождевике и синей шляпе. — Если я тебя испугал.
— Здравствуйте, дедушка Геннадий, — сказала Анна. Вряд ли кто-нибудь еще в деревне мог сразу признать ее.
Они стояли у каменной церкви с обвалившимся куполом. Большая стрекоза спланировала на край крынки, которую Анна прижимала к груди, и заглянула внутрь.
— За молоком собралась? — спросил дед.
— К вам.
— Молочка дадим. А я за лошадью пошел, она сюда забрела. Откуда-то у нее стремление к покою и наблюдениям. Клеопатрой ее зовут, городская, с ипподрома выбракованная.
— Тетя Магда вам письмо написала?
— Она мне всегда пишет. Ко всем праздникам. Я в Прудники ездил, возвращаюсь, а ты на крыльце стоишь. Выросла, похорошела. В аспирантуру, значит, собираешься?
— Тетя и об этом написала?
— А как же.
Гнедая кобыла Клеопатра стояла по другую сторону церкви, грелась на солнце. Она вежливо поцеловала Анну в протянутую ладонь. Ее блестящая шкура пахла потом и солнцем.
— Обрати внимание, — сказал дед Геннадий, — храм семнадцатого века, воздвигнут при Алексее Михайловиче, а фундамент значительно старше. Смекаешь? Сюда реставратор из Ленинграда приезжал. Васильев, Терентий Иванович, не знакома?
— Нет.
— Ведущий специалист. Может, будут реставрировать. Или раскопки начнут. Тут на холме город стоял в средневековые времена. Земля буквально полна загадок и тайн.
Дед торжественно вздохнул, сдвинул шляпу на глаза, хлопнул Клёпу по шее, и та сразу пошла вперед. Анна поняла, что реставратор Васильев внес в душу Геннадия благородное смятение, открыв перед ним манящую даль веков.
Впереди шла Клеопатра, затем, жестикулируя, дед, — дождевик его колыхался, как покрывало привидения. Он говорил не оборачиваясь, иногда его голос пропадал, заглохнув в кустах, его долгий монолог был о горькой участи рек и лесов, о том, что некий купец еще до революции возил с холма камень в Полоцк, чем обкрадывал культурное наследие, о том, что население этих мест смешанное, потому что сюда все ходили, кому не лень, что каждой деревне нужен музей… темы были многоразличны и неожиданны.
Спустились с пологой, дальней от реки стороны холма и побрели вдоль ржаного поля, по краю которого цвели васильки. Дед говорил о том, что над Миорами летающая тарелка два дня висела, а на Луне возможна жизнь в подлунных вулканах… У ручья дед обернулся.
— Может, у нас поживешь? Чего одной в доме? Мы с Дарьей тебя горячей пищей снабдим, беседовать будем.
— Мне и дома хорошо. Спасибо.
— Я и не надеялся, — сказал дед.
В доме деда Геннадия пришлось задержаться. Бабушка Дарья вскипятила чай, достала конфеты, а хозяин вынул из обувной коробки и разложил на столе свой музей, который он начал собирать после встречи с реставратором Васильевым. В музее находилась фотография деда двадцатых годов, банка из-под чая с черепками разной формы и возраста, несколько открыток с видами Полоцка и курорта Монте-Карло, покрытая древней патиной львиная голова с кольцом в носу — должно быть, ручка от двери, а также кремневый наконечник копья, бутылочка от старинных духов, подкова, оброненная Клеопатрой, и еще что-то. Бабушка Дарья отозвала Анну на кухню покалякать о родственниках; шепнула: «Ты не смейся, пускай балуется. А то пить начнет». Бабушка Дарья прожила с Геннадием полвека и все боялась, что он запьет.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
3.⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Сумерки были наполнены звуками, возникающими от тишины и прозрачности воздуха. Голоса от колодца, женский смех, воркование телевизора, далекий гудок грузовика и даже перестук колес поезда в неимоверной залесной дали — все это было нужно, чтобы как можно глубже осознать необъятность неба, блеск отраженной луны в черной реке, молчание леса, всплеск вечерней рыбы и звон позднего комара.
Анна поднялась к дому и не спеша, улыбаясь воспоминанию о дедушкиной болтовне, открыла на этот раз покорный замок. Держа в руках замок и крынку с парным молоком, она вошла в темные сени, сделала шаг и неожиданно налетела на что-то твердое и тяжелое. Крынка грохнула об пол, замок упал и ударил ее по ноге. Анна вскрикнула, охватила руками лодыжку, и тут же из-за перегородки, отделявшей сени от хрлодной горницы, резкий мужской голос спросил:
— Ты что, Кин?
С чердака откликнулся другой голос, низкий:
— Я наверху.
Анна, несмотря на жуткую боль, замерла. Ее на мгновение посетила дикая мысль: она попала в чужой дом. Но
