Прекрасная Габриэль - Огюст Маке
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О! — заревел ла Раме, затронутый в сердце больше ревностью, чем кинжалом.
— Кавалер, — шепнул Крильону великодушный Эсперанс, — пощадите этого несчастного.
— Полноте! — вскричали Понти и полковник.
— Сделайте милость!
Это сострадание было последним ударом для ла Раме, он почти без чувств упал на стул.
— Анриэтта!.. — прошептал он.
— В прекрасное положение поставили бы ее, — продолжал Крильон, — она теперь ваша сообщница.
— Моя сообщница?
— Конечно, участница мятежа, посягательства против безопасности государства и особы короля — словом, всех ваших преступлений, которые исчислены в этом письме.
— Ах, боже мой! — вскричал ла Раме.
— И самое меньшее, что может случиться с этой восхитительной особой, это быть повешенной; но я думаю, что она будет сожжена…
— Живая, — прибавил Понти со свирепым хохотом.
— Это правда, это правда… — сказал ла Раме с волнением, — ее можно компрометировать; но это письмо с вами?
— Еще бы!
— Ну! — заревел молодой человек. — Мы все здесь умрем; я позову и заставлю убить вас или сам вас убью. Я не хочу, чтобы эта женщина терпела хоть малейшее подозрение из-за меня.
— О! о! будем же резаться… когда так, — сказал Крильон.
— Я возьму это письмо на ваших трупах! — прибавил ла Раме с бешенством. — Отдайте его мне, это будет лучше.
— Но разве вы принимаете нас за идиотов? — кротко сказал кавалер. — Неужели мы были бы так неблагоразумны, что принесли бы вам такой интересный документ?.. О нет!
— Где оно и что вы с ним сделали? — спросил молодой человек, которому эти слова казались слишком вероятными.
— Оно в руках одного человека, который должен отдать его нам, когда мы воротимся. Если мы не воротимся завтра в полдень, этот человек, надежнее вашего, будет продолжать свой путь и отдаст письмо реймского короля парижскому. Тогда-то мадемуазель д’Антраг должна будет иметь дело с президентами суда.
— Она погибла! — сказал ла Раме с самым трогательным отчаянием. — Господа, господа, вот этот удар поражает меня. Господа, пощадите эту невинную молодую девушку. Она невинна, клянусь вам!
— Вы слепы, — сказал Крильон, — это мошенница.
— Господа, вы дворяне, вы не употребите ваши силы против женщины. Она будет наказана за то, что была великодушна. Она была моей невестой, господа!
— Это не мешает женщине быть повешенной, — флегматически сказал Понти.
— О! кавалер… Ах, храбрый Крильон! Посмотрите, прошу ли я какой-нибудь пощады для меня. Нет, убейте меня, я подставлю горло… Поражайте, но пощадите бедную женщину.
— Это невозможно, — сказал Крильон, — мы будем принуждены сделать здесь страшную огласку. Если вы умрете, придется заниматься вашей смертью, и мы не поспеем в полдень к тому месту, где нас ждет наш товарищ, и завтра утром письмо будет отдано Генриху Четвертому. Вы напрасно дадите себя убить, я напрасно буду говорить всем вашим людям, что вы ложный государь, я напрасно истреблю испанцев, потому что они не сдадутся — они знают слишком хорошо, что их ожидает — я напрасно погибну с моими двумя товарищами, ваша судьба, как вы говорите, тем не менее отразится на вашей сообщнице, и виселица будет готова для всей этой семьи гадин, которых называют Антрагами.
— Ну, — сказал ла Раме с величественным движением, — не нужно огласки, не нужно шума, не нужно битвы. Вы будете в полдень на назначенном месте. Вы будете там через два часа, если только два часа пути отсюда до того места.
— А! — сказал кавалер, пораженный, так же как и его друзья, величественным ореолом, который великая любовь набросила на чело виновного.
— Вам нужен я, не правда ли, — сказал молодой человек, — а не она? Вам нужно мое бесславие, мое осуждение, а не казнь бедного существа, которое я люблю. Я согласен. Я мог бы дать убить себя здесь, вы получили бы тогда только половину победы. Возьмите меня живого, вы меня унизите, вы меня осудите. Только пощадите ее!
Три товарища переглянулись с удивлением.
— О! не подозревайте никакой засады, — перебил молодой человек, — засады нет. Я действую откровенно. Но прежде поклянитесь мне именем Крильона, что это письмо не спрятано здесь на одном из вас.
— Клянусь, — сказал Крильон, — я никогда не был клятвопреступником.
— Знаю. Этого довольно. Мы поедем все четверо. Вы видите, доверяюсь ли я чести. Мы приедем к вашему товарищу, он отдаст вам письмо, которое вы ему вверили, вы отдадите его мне, и потом я принадлежу вам.
— Вот человек! — не мог удержаться, чтобы не сказать Крильон.
— Который был бы человеком прекрасным… — прибавил Эсперанс.
— Если бы Прозерпина не оцарапала его когтями, — пробормотал Понти, — но она оцарапала и как еще глубоко, черт побери!
— Ну, господа, вы согласны? — спросил ла Раме, дрожа, чтобы ему не отказали.
— Решено! — вскричал кавалер. — И вы хорошо сделали, что так скоро повели дело. Я избавлю вас от всех бесполезных страданий. Я имел намерение лишить вас похищенных вами прав в присутствии всей вашей армии, я имел для этого все необходимые доказательства. Теперь я этого не сделаю. Вы вошли сюда королем для этих негодяев, королем вы и выйдете.
— Я просил только о милости, — холодно сказал ла Раме, — я ее получил, мне нет никакой нужды до остального.
— Ну, поедем же, — сказал Крильон.
— Поедем, — повторили его друзья.
Ла Раме позвал своих людей и спокойным голосом сказал:
— Лошадей этих господ и мою лошадь.
— Будем осторожны! — шепнул Понти на ухо Эсперансу. — Негодяй уже спасся от веревок попрочнее этой.
— Месье де Понти, — грустно отвечал ла Раме, услышавший эти слова, — не остерегайтесь, это бесполезно; цепь, которой вы меня держите на этот раз, я не буду даже стараться разрывать.
Обратившись к офицерам, которые мало-помалу появлялись во дворе, он сказал:
— Я поеду на рекогносцировку с этими господами.
Когда его приветствовали криками: «Да здравствует король!», которые заставили Крильона подпрыгнуть на седле, он прошептал с таким трогательным выражением, что Эсперанс растрогался до глубины души:
— Прощай, королевство!
Через несколько минут кавалькада молча проезжала лагерь под предводительством ла Раме.
Глава 55
КАК ЛИГА ПОБИЛА ИСПАНЦЕВ И НАОБОРОТ
Маленький отряд доехал таким образом до местечка Олизи, где ждал таинственный спутник, обладатель письма. Ла Раме горячо желал доехать скорее. Без оружия, бесстрашный, погруженный в глубокую задумчивость, он во всю дорогу не подавал повода к беспокойству своим стражам.