Семьдесят два градуса ниже нуля. Роман, повести (СИ) - Санин Владимир Маркович

С годами он стал уравновешеннее и мудрее, приобрел репутацию гостеприимного, но требовательного начальника, по высшему разряду принимал летчиков и снисходительно относился к надоедливому, нелюбимому в аэропортах племени пассажиров. Его не раз бросали на укрепление отстающих аэропортов, и всякий раз он начинал с того, что брал швабру и шел мыть туалет. Уборщица — за ним: «Ах, я сама!», а он: «Нет, я помою, а ты смотри и учись, чтобы всегда было так же чисто». И мыл с блеском! Затем шла очередь столовой. Зубавин знакомился с персоналом, сажал за стол официанток и начинал их обслуживать — быстро подавал, убирал тарелки, спрашивал, нет ли претензий к повару. «И чтобы вы так же обслуживали, голубушки!» Вытягивал аэропорт в Хатанге — бросали на Диксон, налаживал работу на Диксоне — переводили в Тикси; ко времени описываемых событий он уже несколько лет наводил свои порядки в когда-то глухом, но набиравшем силу аэропорту острова Средний. Жил в маленьком домике с женой — трое сыновей давным-давно покинули родительское гнездо и разлетелись по материку, радовался каждой встрече с летчиками, следил за их судьбами, наивысшее удовлетворение находил в своей работе и на старости лет никак не решался расстаться с дорогой его сердцу Арктикой…

В то самое время, когда Анисимов совершил вынужденную посадку, экипаж Ил-14 на Среднем готовился к вылету на дрейфующую станцию.

В одном синоптик Савич не ошибся — циклон прошел мимо Среднего стороной, и метеорологическая обстановка была вполне хорошей: ветер поперек полосы всего шесть-семь метров, и видимость в пределах нормы. О благоприятных условиях для посадки сообщили и с дрейфующей станции, так что никаких противопоказаний к полету не имелось. Бортмеханик залил все баки, разогрел моторы и доложил о готовности, экипаж получил «добро» и пошел к машине — и в эту минуту Зубавин вылет своей властью отменил.

Он сознавал, что берет на себя большую ответственность: хотя связь с Анисимовым оборвалась, он может вырваться из зоны обледенения и в течение часа благополучно приземлиться, но за это время условия на трассе, вполне вероятно, изменятся, и рейс на СП будет сорван. А самолет уже загрузили картошкой, которая, как ее ни кутай, терпеть не может мороза. Начальство, берущее в расчет не предположения, а результаты, придет в ярость — в этом Зубавин не сомневался. Ну, лишат премии, сделают начет на зарплату — бог с ними, куда больше Зубавин опасался другого: могут, запросто могут выдворить на заслуженный отдых. В отделе кадров, доносили приятели, имеется список работников пенсионного возраста, и в этом списке четко напечатана фамилия Зубавина. Так что достаточно вскользь брошенного слова, изогнутой в недовольстве брови начальника управления — и освобождай место для Гриценко, который спит и видит себя на командном пункте аэропорта Средний. И все-таки вылет Зубавин отменил.

Пока экипаж, осыпая ни в чем не повинную картошку проклятьями, перевозил ее на теплый склад, Зубавин вел лишенную всякой приятности беседу с Блинковым — командиром корабля. Беседа заключалась в том, что разъяренный Блинков произносил длинный и сбивчивый монолог, а Зубавин сочувственно кивал, подолгу раскуривал трубку и предостерегающе поднимал палец при каждом телефонном звонке.

Выходить из себя у Блинкова были самые серьезные основания: после рейса на СП он уходил в отпуск и ужасно спешил, потому что и так уже опаздывал на двое суток и всякие дальнейшие задержки воспринимал как злонамеренное посягательство на свою личную свободу. Тем более что Ксану, которая согласилась ехать в отпуск вместе с ним, могли перехватить другие — на красавицу стюардессу заглядывались многие, это Блинкову было доподлинно известно.

Позволив командиру корабля излить душу, Зубавин рыкнул: «А теперь помолчи!», и сжато изложил ситуацию.

Растерянный и приунывший, стараясь не думать о рухнувших планах, Блинков теперь стоял у висевшей на стене карты и гадал, где Анисимов мог сесть на вынужденную. Хотя расчетное время его прибытия не истекло, было ясно, что не мог такой летчик, как Анисимов, продолжать бессмысленный полет: наверняка где-то приледнился, и не на шасси, конечно, что в темноте на дрейфующем льду было бы до крайности безрассудно, а «на брюхо». Так что Илью, не мешкая, надо искать, а как и где?

Зубавин, прищурившись, смотрел на Блинкова и без всякого сочувствия внимал его сбивчивым рассуждениям. За годы работы в аэропортах он всего навидался и привык относиться к летчикам как к взрослым детям: вечные борцы за справедливость, непосредственные, легко возбудимые, взрывные, но в конечном счете честно соблюдающие правила игры. Мишу Блинкова он знал как облупленного. Бурная личная жизнь Миши, великого ходока по дамской части и в свои тридцать два года нестреноженного, давала обильную пищу для всякого рода анекдотов; однако, насколько дерзок и бесшабашен он был на земле, настолько осторожен и осмотрителен в воздухе: риска не терпел, любил летать наверняка, от «прыгающих» экспедиций с их первичными посадками и высоким заработком отказывался, но зато и аварий ни разу не имел. Словом, летчиком Блинков был заурядным, никаких отступлений от инструкций и приключений в воздухе за ним не числилось — качества, которые высоко ценит начальство, предпочитающее надежную, гарантирующую от ЧП заурядность пусть талантливой, но своевольной лихости.

Вот и сейчас Блинков доказывал, что искать Анисимова — задача сверхсложная. Нет, он, конечно, не отказывается, но просит учесть, что поиск придется вести на акватории порядка сто на сто километров, к тому же в условиях практически полной полярной ночи; а если циклон в данном районе обосновался всерьез и задует поземка, то шансы на успех и вовсе приближаются к нулю…

Слушая доводы Блинкова, Зубавин думал, что не может с ними не согласиться, но от такого совпадения мыслей ощутил одну лишь горечь. Анисимова он заметно выделял из числа нынешних летчиков, любил с ним общаться и поселял всегда у себя на квартире — честь, которой удостаивались немногие избранные; грешная мысль, но лучше бы произошло наоборот и Блинкова искал Анисимов — ему бы и в голову не пришло разглагольствовать о сверхсложной задаче и близких к нулю шансах… Ничего не выражающим взглядом Зубавин смотрел на Блинкова, слушал его и испытывал все более жгучую тревогу за судьбу Анисимова, его экипаж и пока что безымянных пассажиров, фамилии которых с Диксона еще не сообщили. Чем закончился полет? Из обрывка последней радиограммы с борта 04213 известно лишь то, что правый мотор заглох, обледенение интенсивнейшее…

Без стука вошел радист с ответом из управления. Начальник сообщал, что принимает экстренные меры, разрешил задержать Блинкова и в заключение давал ценное указание: «действуйте по обстановке с учетом обеспечения безопасности поисковых полетов».

Ничего другого Зубавин и не ожидал — нормальный ответ, типичная перестраховка. Своим ЦУ начальство снимало с себя всякую ответственность, ясно давая понять будущей комиссии, что за ход операции отныне единолично отвечает Зубавин, который, с одной стороны, обязан выручить Анисимова, а с другой — сделать это так, чтобы поисковый самолет находился в безопасности, то есть на приколе. Попади такая радиограмма Гриценко, с бессильным гневом подумал Зубавин, тот полез бы вон из кожи, чтобы переложить ответственность на кого угодно другого, и доперекладывался бы до того, что некого было бы спасать. Раньше, во времена ПУГА (ПУГА — Полярное управление гражданской авиации. После его ликвидации обслуживание районов Крайнего Севера было передано нескольким территориальным управлениям. Примеч. авт.), Марк Иваныч Шевелев лично прилетел бы руководить операциями, вся Арктика теряла бы сон и покой…

— «… безопасности поисковых полетов», — с выражением прочитал Блинков и озабоченно посмотрел на Зубавина. — С Савичем надо посоветоваться, Авдеич.

— Готовься к тому, что ничего хорошего от него не услышишь, — ответил Зубавин и, подойдя к карте, очертил карандашом квадрат. — Искать будешь здесь, обшаришь тысяч десять квадратных километров… Продовольствие для них возьмешь, палатки, спальные мешки… Ну, чего набычился, Мишутка?