Жены и дочери - Элизабет Гаскелл

Если Молли надеялась, что ее отец сможет найти какие-то возражения этому плану, она была разочарована. Но, на самом деле, она была довольна, когда поняла, что, вверяя ее заботам леди Харриет и Паркс, он избавился от беспокойства. Деревенский воздух и отсутствие волнений — единственное место, где он мог бы обеспечить ей такие преимущества был Хэмли Холл. Но он боялся воспоминаний о начале ее настоящей болезни.

Поэтому на следующий день Молли увезли, она оставляла свой собственный дом в беспорядке от скопления коробок и сундуков в холле, и со всеми другими признаками предстоящего отъезда семьи в Лондон и на свадьбу. Все утро Синтия провела с ней в ее комнате, наблюдая за тем, как укладывали ее одежду, наказывая ей, что с чем надевать, и подшучивая над щегольским нарядом, который был сшит для Молли, как для подружки невесты, и которому теперь было уготовано украсить ее визит в Тауэрс. И Молли, и Синтия разговаривали о платьях, словно они были самой целью их жизней, поскольку каждая опасалась затрагивать более серьезные темы, Синтия больше боялась за Молли, чем за себя. Только когда сообщили о прибытии экипажа, и Молли приготовилась спуститься вниз, Синтия сказала:

- Я не стану благодарить тебя, Молли, или говорить, как я люблю тебя.

- Не стоит, — ответила Молли, — я не вынесу этого.

- Только знай, что ты должна быть моей первой гостьей, и если ты наденешь коричневые ленты к зеленому платью, я откажу тебе от дома! — так они расстались. Мистер Гибсон ожидал в холле, чтобы проводить Молли. Он был сильно подавлен и теперь давал ей последние указания относительно ее здоровья.

- Думай о нас в четверг, — сказал он. — Заявляю, что не знаю, кого из трех своих поклонников на роль жениха она позовет в самый последний момент, я решительно ничему не удивлюсь, и поведу ее с готовностью, кто бы нас ни ждал.

Они поехали, и пока экипаж был в пределах видимости дома, Молли высунулась в окно, продолжая возвращать воздушные поцелуи, посылаемые ей мачехой из окна гостиной, тогда как в то же самое время ее взгляд был сосредоточен на белом платке, трепетавшем в чердачном окне, из которого она сама наблюдала за отъездом Роджера почти два года назад. Как все изменилось со временем!

Когда Молли прибыла в Тауэрс, леди Харриет проводила ее к леди Камнор. Это был знак уважения хозяйке дома, которого, как знала леди Харриет, ее мать ожидает. Но ей хотелось покончить с этим и показать Молли комнату, которую она обустроила для нее. Леди Камнор, тем не менее, была очень добра, если не любезна.

- Ты гостья леди Харриет, моя дорогая, — сказала она, — я надеюсь, она хорошо о тебе позаботится. А если нет, приди и пожалуйся мне на нее.

Эти слова были настолько близки к шутке, насколько позволяло воображение леди Камнор, и из этого леди Харриет заключила, что ее мать осталась довольна манерами и внешним видом Молли.

- Ну, теперь ты в своем собственном королевстве. И в эту комнату я не осмелюсь войти без разрешения. Вот последний выпуск «Куотерли», и последний новый роман, и последний выпуск «Очерков». Ну, моя дорогая, сегодня тебе не нужно опять спускаться вниз, если тебе не хочется. Паркс принесет тебе все, что ты захочешь. Ты должна окрепнуть как можно быстрее, поскольку завтра и послезавтра приедут всякого рода великие и известные люди, и я думаю, тебе захочется повидать их. Положим, сегодня ты только спустишься на ланч, и если захочешь, вечером. Обед это такая долгая и утомительная трапеза для того, кто не крепок здоровьем; ты не многое пропустишь, сейчас в доме только мой кузен Чарльз, а он — воплощение разумной тишины.

Молли была только рада позволить леди Харриет все решать за нее. Начался дождь, и в целом день для августа оказался мрачным. В камине гостиной, предназначенной для нее, на ароматных поленьях весело потрескивал огонь. Из высокого окна открывался вид на широкий и красивый парк, отсюда виднелся шпиль Холлингфордской церкви, что навело Молли на приятную мысль о близком соседстве с домом. Она осталась одна, прилегла на софу, положив книгу рядом с собой, дрова потрескивали и ярко пылали, отклоняемый порывами ветра дождь стучал в окно, что усиливало ощущение контраста внутреннего уюта с непогодой за окном. Паркс распаковывала ее вещи. Леди Харриет представила Паркс Молли, сказав: — Вот, Молли, это миссис Паркс, единственный человек, которого я боюсь. Она бранит меня, если я выпачкаюсь красками, словно я маленький ребенок; она заставляет меня лечь в кровать, когда мне хочется посидеть подольше, — Паркс все это время мрачно улыбалась, — поэтому, чтобы избавиться от ее тирании, я отдаю тебя ей в жертву. Паркс, управляй мисс Гибсон железной рукой. Заставь ее есть и пить, отдыхать и спать, одеваться так, как по-твоему будет разумнее и лучше.

Паркс начала царствование с того, что уложила Молли на софу и произнесла:

— Если вы дадите мне свои ключи, мисс, я распакую ваши вещи, и дам вам знать, когда наступит время укладывать ваши волосы, готовясь к ланчу.

Если леди Харриет использовала время от времени в разговоре заурядные выражения, то она, конечно, выучила их не от Паркс, которая гордилась правильностью своей речи.

Когда Молли спустилась вниз на ланч, она увидела за столом «кузена Чарльза» с его тетей, леди Камнор. Он был неким сэром Чарльзом Мортоном, сыном сестры леди Камнор: обыкновенным человеком тридцати пяти лет с рыжеватыми волосами; неимоверно богатым, очень благоразумным, неуклюжим и замкнутым. Он питал хроническую привязанность, длившуюся много лет, к своей кузине, леди Харриет, которая совсем его не замечала, хотя этот брак настойчиво навязывался ей ее матерью. Леди Харриет, тем не менее, была с ним в дружеских отношениях, приказывала ему и говорила, что делать, что оставить несделанным, даже не сомневаясь в его готовности к послушанию. Она подала ему намек относительно Молли.

- Ну, Чарльз, девушка хочет развлечься, не причиняя себе трудностей. У нее слишком хрупкое здоровье, чтобы быть очень активной умом и телом. Просто присмотри за ней, когда в доме будет полно гостей, и усади ее туда, где она сможет услышать и увидеть всех и каждого, без шумихи и недоразумений.

Поэтому сэр Чарльз начал этот день, взяв Молли за ланчем под свою молчаливую защиту. Он мало говорил с ней, но то, что он сказал, было полно дружелюбия и сочувствия, и Молли начала, как леди Харриет и рассчитывали, испытывать к нему приятное доверие. Тем же вечером, когда остальное семейство сидело за ужином — после выпитого чая Молли с часок прилегла отдохнуть, Паркс пришла и переодела ее в какое-то новое платье, подготовленное для визита к Киркпатрикам, уложила ей волосы в какую-то новую и милую прическу, что когда Молли взглянула на себя в псише,[138] она едва ли узнала в элегантной даме себя саму. Леди Харриет проводила ее в гостиную, которая в детстве представлялась Молли бесконечной. В дальнем конце комнаты сидела леди Камнор с вышивкой в руках. Свет огня и свечей, казалось, всецело сосредоточился на этой яркой части, где сейчас леди Харриет готовила чай, дремал лорд Камнор, а сэр Чарльз вслух зачитывал отрывки из «Эдинбург Ревью» трем дамам, сидящим за шитьем.

Отправляясь ко сну, Молли вынуждена была признать, что пребывание в Тауэрсе в качестве гостьи очень приятно. Она пыталась примирить старые впечатления с новыми, пока не уснула. Прежде чем ожидаемые гости начали пребывать вечером, прошел еще один относительно спокойный день. Леди Харриет взяла Молли на прогулку в своем небольшом экипаже, и впервые за многие недели Молли начала чувствовать прилив сил и возвращение здоровья на свежем воздухе, который очистился дождем в предыдущий день.

Глава LVIII

Воскресшие надежды и радостное будущее

- Если не будешь чувствовать усталости, дорогая, спустись сегодня к обеду. Ты увидишь, как гости прибывают один за одним, вместо того, чтобы неожиданно встретиться с толпой незнакомых людей. Холлингфорд тоже здесь будет. Надеюсь, обед окажется для тебя приятным.

Поэтому Молли появилась на обеде в тот день и узнала, по крайней мере, в лицо, некоторых из самых знаменитых гостей Тауэрса. На следующий день, в четверг, была назначена свадьба Синтии; какой бы она ни была в Лондоне, для деревни это было блестящее и роскошное торжество. Когда Молли спустилась к позднему завтраку, ее ожидали несколько писем от домашних. Каждый день, каждый час она набиралась сил и здоровья и не желала больше, чем необходимо, придерживаться своих привычек больной. Она выглядела настолько лучше, что сэр Чарльз упомянул об этом леди Харриет; и некоторые гости отзывались о ней этим утром, как об очень милой, воспитанной и привлекательной девушке. Это было в четверг. А в пятницу леди Харриет рассказала ей, что некоторые гости — ближайшие их соседи — останутся до воскресенья, но не упомянула их имен, и когда Молли спустилась в гостиную перед обедом, она почти испугалась, заметив Роджера Хэмли в центре группы джентльменов, которые горячо беседовали, и как ей показалось, сделали его объектом своего внимания. У него произошла заминка в разговоре, он не понял смысл вопроса, адресованного ему, ответил довольно поспешно и направился к месту, где сидела Молли, немного позади леди Харриет. Он слышал, что она гостит в Тауэрсе, но был почти так же удивлен ее присутствием, как и она его неожиданным появлением, поскольку видел ее только пару раз с тех пор, как вернулся из Африки, и то не здоровой. Теперь она была в прелестном вечернем платье, с красиво уложенными волосами, ее утонченное лицо вспыхнуло от застенчивости, хотя движения и манеры свидетельствовали о спокойствии, Роджер едва узнал Молли, хотя признал в ней знакомые черты. Он начал испытывать то восхищенное уважение, которое чувствуют молодые люди, разговаривая с очень милой девушкой: желание завоевать ее доброе мнение, нечто большее, чем его прежнее привычное дружелюбие. Он рассердился, когда сэр Чарльз, под особой опекой которого находилась Молли, подошел, чтобы отвести ее к обеденному столу. Он не вполне понял улыбку обоюдного понимания, которой обменялись эти двое, каждый из них знал о плане леди Харриет защитить Молли от необходимости говорить, и действовал в соответствии с ее желаниями, так же, как и с их собственными. Роджер чувствовал себя озадаченным и время от времени наблюдал за ними во время обеда. И снова вечером он искал ее, но нашел занятой разговором с одним из молодых людей, гостивших в особняке, у которого было преимущество — два дня обоюдного интереса и знакомства с ежедневными событиями, шутками и заботами семейного круга. Молли желала прервать весь этот обыденный разговор и освободить место для Роджера. Ей так хотелось расспросить обо всем, что происходит в поместье. Эти последние два месяца, даже больше, он оставался для них всех совершенно незнакомым человеком. Но хотя им обоим хотелось поговорить друг с другом больше, чем кому-то еще в зале, все, казалось, складывалось так, чтобы помешать этому. Лорд Холлингфорд отвел Роджера к группе мужчин среднего возраста, ему хотелось, чтобы тот высказал свое мнение по какой-то научной теме. Мистер Эрнульфус Уотсон, молодой человек, упомянутый выше, занял свое место рядом с Молли, самой прелестной девушкой в зале, и почти ошеломил ее своим нескончаемым потоком светской болтовни. Она выглядела такой усталой и бледной, что наблюдательная леди Харриет послала сэра Чарльза на выручку, и Роджер заметил, как сказав несколько слов леди Харриет, Молли покинула комнату. Уловив пару фраз, которыми леди Харриет обменялась со своим кузеном, он понял, что Молли отправилась в спальню. Эти фразы несли для него другое истолкование, нежели очевидное.