Тринадцать полнолуний - Эра Рок

— Как и про тебя, моя дорогая, — Людвиг посмотрел на Ядвигу и усмехнулся, видя как её щёки вспыхнули румянцем, — не переживай так, неужели для тебя новость, что я вижу всех насквозь и любая душа для меня не потёмки. Как ты думаешь, мог бы я так здорово находить себе сторонников, если бы их помыслы и пороки были для меня покрыты тайной. Я вижу мародёра и убийцу, когда он готов отвернуться от силы тьмы и обратиться к свету. Вперёд, со всем своим красноречием и нагоняя на него ужас, я не допускаю предательства. И вижу попа, который непрочь позаигрывать со злом, чтобы испытать на себе всю сладость порока. В том и другом случае нужен разный подход и я прекрасно знаю множество методов. Я не гнушаюсь никакой «грязной работы», как о ней думают наши противники и не боюсь запачкать руки в дерьме и крови, чтобы добиться своего. Ядвига, перестань конфузиться, это выдаёт тебя. Не заставляй меня напоминать, стыд и неудобство в другом лагере, а у нас только чёткие и здравые рассуждения. Многие считают, что можно определить степень зла, не слишком очернив себя, вроде того, как «из двух зол выбирают хорошее, но нет меньшего или хорошего, из двух зол и выбирать не надо». Я давно простил тебе твою мимолётную страсть к Генри. Он не смог оценить тебя по достоинству и в этом его промах. Нельзя было такую, как ты, так резко отталкивать. С тобой надо обращаться нежно, как с хрупкой, но весьма закалённой, вещицей. Ему нужно было больше уделить тебе время, рассуждая на темы добра и света. В конечном итоге, он приобрёл бы безобидную подружку, а не ожесточённого врага.

Людвиг говорил с иронией, но вполне убедительно. Видя, как крохотная слезинка скатилась по щеке Ядвиги, он прижался губами к тому месту, где появилась мокрая дорожка и языком слезал солёную влагу. Ядвига, испуганно, съёжилась, но посмотрев на Людвига, успокоилась, не увидев в его глазах ни злости, ни какого-либо другого пугающего чувства.

— Всё совсем не так, любимый, не так, — она стала осыпать поцелуями лицо Людвига, — это было просто наваждение какое-то, а может, во мне уже зрела та сила, которая, только благодаря тебе, расцвела. Разве может этот чистенький слащавый мальчишка сравниться с тобой.

Людвиг мягко, но, настойчиво отстранил её от себя и, сделав глоток из своего бокала, сказал:

— То, что ты сама себе в этом не признаёшься, уже хорошо.

Ядвига, всё-таки, опасаясь, что Людвиг может развить эту тему дальше, решила перевести разговор на то, что её интересовало:

— Так всё-таки, что насчёт нашей жрицы? Что с ней произошло? Какая тайна её уродства?

— Ну что ж, раз тебя это так интересует, я расскажу с самого начала.

Она родилась в очень бедной семье переселенцев с чёрного континента. Они, с горем попалам, прокормили девчонку до семи лет, а потом мать отвела её в ближайший город и оставила возле ворот большого, богатого дома, сказав при этом:

«Проси милостыню, да так, чтобы хозяева пустили тебя в дом. Верёвкой вейся, рыдай, скажи, сирота, умоляй, чтобы взяли прислугой. Всё что могли, мы тебе уже дали, теперь сама выкручивайся. Скажи спасибо, что подарили жизнь». С этими словами женщина оставила рыдающую малышку возле ворот и ушла, ни разу не оглянувшись на своё дитя.

Улица была пуста в этот ранний час и плач брошенного ребёнка никого не смог разжалобить. Когда детских сил на слёзы уже не осталось и лишь редкие всхлипы-стоны вырывались из груди девочки скрипнула калитка и на улицу выбежал мальчик, лет 13-ти. Увидев заплаканную, размазывающую кулачком по щекам слёзы, в грязных лохмотьях, девчушку, он подошёл к ней и, взяв за маленькую ручку, участливо спросил: «Как ты тут оказалась? Где твои родные?» Но девочка ничего не могла сказать, а только ещё больше расплакалась. «Ну, не плач, не плач, пойдём в дом. Наверно, ты есть хочешь, тебя накормят, а потом расскажешь моему отцу кто ты и откуда». Девочка встала и покорно пошла за мальчиком. Мганга, так звали повариху этой богатой семьи, сложив руки на груди, вытирала слёзы краем передника, глядя, как голодное дитя уплетает за обе щёки еду. Как-то больно кольнуло в сердце мальчика, так стало жалко эту чумазую девчушку. Мальчик был удивлён: «это как же надо проголодаться, чтобы столько съесть?!». Но кухарка остановила этот праздник живота словами «Хватит, малышка, а то лопнешь, лучше я потом ещё тебя покормлю. Раджалун, отведи её к своему отцу, не порядок, мы ведь не знаем, откуда она». Малышка так разомлела от тепла, пищи и доброго отношения к ней, что снова стала хныкать, когда мальчик потянул её за руку. Ей так не хотелось никуда идти от этой большой доброй тёти, от которой так вкусно пахло! Но Раджлун настоял на своём. Пройдя по широким коридорам огромного дома, они подошли к двери какой-то комнаты. Мальчик постучал, ему ответил мужчина. Девочка, инстинктивно, съёжилась, испугавшись того, кто был за дверью. Мальчик, почувствовав, как напряглась её рука, успокоил девчушку «Не бойся, мой отец очень добрый».

Когда дети вошли в комнату, у девочки, широко раскрытыми глазами смотревшей по сторонам, вырвался вздох восхищения. Как же здесь было красиво! Ещё никогда она не видел такой роскоши, да и где ребёнок из нищей семьи мог такое увидеть? Она не слышала о чём говорил мальчик со своим отцом, не в состоянии оторвать взгляда от такого богатства. Вот тогда-то, первый раз она и соврала, последовав совету матери. На вопрос, как она очутилась возле их ворот, девчушка, смутившись на долю секунды, тихо прошептала «Я сирота, у меня никого нет. Чужие люди кормили меня, а потом умерли». «Бедное дитя, — тяжело вздохнул мужчина, сидевший на ковре возле небольшого столика, — Раждлун, надо покормить девочку и дать какую-нибудь одежду. Скажи Мганге, пусть даст еды». «Отец, пусть она останется, ведь ей некуда идти, неужели в нашем доме не найдётся места для сироты?» мальчик смотрел на отца своими большими карими глазами, в которых была мольба. Мужчина помолчал немного, думая о чём-то, потом оглядел девчушку с ног до головы, улыбнулся и ответил «Не знаю, по какой причине ты так проникся к этой девочке, пусть остаётся. Подрастёт, будет помогать по хозяйству». Мужчина встал, погладил девочку по грязным, спутанным, кудрявым волосам, брезгливо поморщившись, убрал руку за спину, добавил «Ну, тогда мадмуазель, мыться, мыться от макушки до пяток». Мальчик бросился на шею к отцу и, смутившись такого порыва, ведь он считал себя уже вполне взрослым, покраснел и взял девочку за руку «Спасибо, отец, вы очень хороший человек».

За всё время разговора девочка больше не произнесла ни слова, боясь верить в своё счастье. «Хоть бы меня оставили, хоть бы не прогнали, здесь так красиво, столько богатства» кричала маленька душа, а в глазах было столько страдания, что они были похожи больше на глазки затравленного зверька. Когда она поняла, что её оставляют в доме, то запрыгала на одной ноге и захлопала в ладошки. Взявшись за руки, дети выбежали из комнаты и помчались по коридору. Так началась новая жизнь у брошенной на произвол судьбы Жермины.

Отец Раджалуна год назад потерял жену. Молодая женщина никогда не отличалась здоровьем, с детских лет родители всячески оберегали от любых волнений. «Уважаемый, у вашей дочери очень слабое сердце, боюсь, что она не сможет выносить вам внуков» говорил семейный врач. Поэтому, став женой богатого и влиятельного человека, она долгое время скрывала от него свой недуг. Муж очень любил супругу, жизнь была тихой и мирной, но одно огорчало эту идиллию. Прожив несколько лет, они так и не смогли произвести на свет наследника. Супруг горевал об этом в тайне от жены, но разве от женского взгляда можно скрыть переживания? И когда небеса дали женщине знак, что в её чреве зародилась новая жизнь, то радости обоих не было придела. Сколько не отговаривали её врачи, она наотрез отказывалась прервать беременность. Через определённое время на свет появился чудный малыш, наследник огромного состояния. Мать и новоиспечённый отец были счастливы. К великому удивлению медицинских светил, приглашённых из самых разных стран, роженица чувствовала себя превосходно, беременность и роды никак не отразились на работе её сердца. «Просто чудо, этот ребёнок — посланец небес. Он принесёт счастье вашему роду». Жизнь заискрилась новыми, яркими красками.

Счастливая семейная жизнь кончилась в одночасье. Едва долгожданному сыну исполнилось двенадцать лет, мать стала угасать день ото дня, пока в один из пасмурных дней осени, её душа не отправилась в мир иной. Супруги даже не успели попращаться, утром муж, зайдя в спальню жены, нашёл её остывшее тело. Горю не было предела! Слуги, любившие свою добрую хозяйку оплакивали её, как родную мать. На хозяина было больно смотреть, он сразу постарел лет на двадцать и его пышная шевелюра поседела за одну ночь.

Именно сегодня, когда сын привёл к нему эту девочку, исполнился ровно год со дня смерти жены. «Может, это предзнаменование и я должен был поступить именно так? Кто знает, что за семья воспитывала её, что это были за люди. Но судя по всему, эта полукровка может стать хорошей прислугой, а там посмотрим» размышлял отец Раджлуна, сидя возле маленького столика, на котором он сделал чтото вроде алтаря своей покойной жены. Заказав у очень известного мастера резьбы по слоновой кости статуэтку, он постарался, как можно ярче опысать её облик при жизни. Мастер был действительно талантлив, поэтому изваяние получилось, как живое. На статутке висело колье его покойной жены. Это было настоящий шедевр ювелирного искусства. Огромный рубин, кроваво-красного цвета был обрамлён россыпью алмазов, точнейшей огранки, держащихся на ажурно-сплетёной из золотых нитей подвеске. От неё шли две широкие полосы того же ажурного золотого плетения, похожего на тоненькие ветки с крохотными листочками и маленькими соцветиями, в середине которых, по очереди, были вставлены алмазы и рубины по-меньше. Ещё, живой, жена говорила ему, что это колье очень дорого ей. Перед свадьбой мать одела его на шею своей дочери. «Это семейная реликвия, оно принадлежало ещё твоей прабабке и передаётся из поколения в поколение по женской линии. Когда твоя дочь будет выходить замуж, отдашь колье ей. Женщины нашего рода всегда были счастливы в браке, поэтому оно, как талисман для нас». После смерти супруги, Гаджимал, так звали отца Раджалуна, одел это колье на статуэтку. «Раз господь не дал нам дочери, пусть оно так и останется с ней. А если господь даст мне невестку, пусть она станет хранительницей традиции» сквозь слёзы говорил безутешный вдовец. Изо дня в день, в течении всего года, он садился на ковёр возле этого алтаря и часами говорил с изваянием. Задавал вопросы и сам же отвечал на них, пытаясь предугадать, что бы ответила его горячо любимая, но так рано ушедшая, супруга, отличавшаяся умом, добротой и порядочностью, на ту или иную ситуацию. Это скрашивало его одиночество.