История второй русской революции - Павел Милюков

Отношение финляндских партий и печати к этим проектам было различное. Социалисты относились к ним, конечно, совершенно отрицательно. Но и шведская конституционная «Столичная газета» (Hufvudstadsbladet) находила, что это решение уже не может удовлетворить большинство финского народа. Напротив, старофинские «Гельсингфорсские новости» (Helsingin Sanomat) утверждали, что на этих проектах могут объединиться все партии и что этот проект формы правления «удовлетворит наиболее крайние требования».

26 и 28 сентября проект о взаимоотношениях Финляндии и России обсуждался юридической комиссией при Временном правительстве. Докладчик Б. Э. Нольде сразу обратил внимание на ту главную особенность проекта, что он радикально изменяет права России относительно внутреннего законодательства Финляндии и, таким образом, существенно умаляет суверенитет России. Конечно, принцип внутренней самостоятельности Финляндии в ее местных делах никаких сомнений не вызывал. 1 октября комиссия юридического совещания (Б. Э. Нольде, Н. И. Лазаревский, Д. Д. Гримм, М. С. Аджемов и А. Я. Гальперн) выехала в Гельсингфорс и в двух совместных заседаниях с комиссией основных законов финляндского сената обсудила проект. Б. Э. Нольде по возвращении (5 октября) сообщил журналистам, что с обеих сторон проявлено несомненное желание столковаться и соглашение уже намечено. Русские члены согласились, что право самоопределения в области чисто внутренних дел должно быть в полной мере признано за Финляндией. Финляндские члены согласились на то, чтобы не только взаимоотношения России и Финляндии, но и образ правления не мог изменяться без согласия России. Положение президента, к которому переходили все права русского монарха, плохо мирилось с суверенитетом России. Но необходимость лица, которое бы санкционировало распоряжения правительства и являлось бы его главой, вполне признавалось. Русские члены предпочитали только, чтобы это лицо называлось «вице-президентом». Два существенных вопроса, однако, вызвали непримиримые разногласия и остались нерешенными: это вопрос о праве держать в Финляндии русские войска в мирное время и о передаче спорных вопросов на решение Гаагского трибунала. И по стратегическим, и по международным соображениям Россия не могла отказаться от права держать свои войска в Финляндии во всякое время, не только во время войны. А обращение к Гаагскому трибуналу возможно было бы лишь в случае полной независимости Финляндии, в каковом случае исчезли бы и сами спорные вопросы, вытекавшие из ее связи с Россией. Подобные вопросы, конечно, не входили в нормальную компетенцию нормального третейского суда, и Финляндия не значилась в числе 40 суверенных государств, подписавших Гаагскую конвенцию и могущих заключить между собой договоры об арбитраже. Конечно, именно этим, то есть косвенным, выводом о полной независимости Финляндии и дорожили финляндские юристы, не соглашавшиеся уступить в этих вопросах.

Через две недели, 19 октября, открылся новый сейм. Тальманом избран был младофинн (Лундсон), вице-тальманами — старофинн (Ингман) и член аграрной партии (Алькио). В предвидении возбуждения вопроса о взаимоотношениях двух стран генерал-губернатор получил указания, что все решения в этом вопросе должны приниматься в порядке, обеспечивающем их юридическую силу, то есть не односторонне, а на основе свободного соглашения, связывающего обе стороны — сейм и Временное правительство, ответственное перед Учредительным собранием. По существу правительство соглашалось на передачу дел внутреннего законодательства и управления чисто финляндским органам и настаивало на сохранении во имя непрерывности российского и финляндского права status quo в отношении общих для Финляндии и России дел впредь до окончательного их регулирования указанным порядком. 23 октября оба обсуждавшихся ранее законопроекта были в окончательном виде привезены из Гельсингфорса Некрасовым и статс-секретарем по делам Финляндии Энкелем и утверждены на заседании Временного правительства. Финляндия, сохраняя связь с Россией, получала собственное законодательство и правительство. Государственный строй Финляндии определялся как республика, в которой высшая исполнительная власть принадлежит «правителю». Вопросы войны и мира и заключение договоров оставались в компетенции России. Таким образом, перед самым выступлением и окончательной победой большевиков давнишний спор между Финляндией и Россией обещал разрешиться к взаимному удовольствию и с соблюдением обоюдных интересов. Судьба решила иное...

На Украине. На Украине, как и в Финляндии, продолжало укореняться и развиваться стремление к самостоятельности и в конечном счете независимости. Но здесь процесс шел более бурно как ввиду темперамента населения, так и ввиду отсутствия «непрерывности» права, ввиду полной невозможности опираться на правовую традицию, доказываемую практикой учреждений и основными актами государственного права. Новое государственное право, которое только что начало создаваться под давлением захватов украинских политиков, было полно недомолвок и пробелов, которые каждая сторона толковала по-своему. Само учреждение «Генерального секретариата» 4 июля было признано не в виде законодательного акта, а в виде «декларации», сообщавшей о правительственном «решении». Конечно, это было сделано не случайно. Основанная на «декларации» 4 июля «инструкция Генеральному секретариату» юридически висела в воздухе, и сенат на этом основании даже отказался опубликовать ее (2 октября) как «утвержденную без одновременного утверждения органического закона о самом секретариате, как новом государственном установлении». Далее сама инструкция в дальнейшей своей части — той, которая определяла административные полномочия Генерального секретариата, оставалась актом незаконченным. По ст. 5-й «инструкции» круг дел «местного управления», по которым Временное правительство будет осуществлять свои полномочия при посредстве генеральных секретарей, признанных в статье 3-й, должен был быть определен в «особом приложении». Это приложение не было издано, и, следовательно, административная компетенция комиссариата осталась юридически не определенной. Это не только не препятствовало, но даже помогало украинским политикам расширить компетенцию секретарей явочным порядком на всю область управления. Не говорим уже о том, что секретариат, признанный в «инструкции» «органом Временного правительства», в действительности функционировал в роли парламентарного министерства Украины, существование и состав которого зависели от «доверия» учреждения, которое уже вовсе не было оформлено юридически и оставалось вполне самочинным, — «Центральной Рады», своеобразного украинского предпарламента.

Из этих узких и тесных рамок декларации 4 июля украинцы рвались на полную свободу под несомненным давлением «самостийников», начинавших понемногу приобретать почву.

«Кроме наивных людей, — говорит в своей книге Винниченко, — никто не смотрел на инструкции серьезно. Все знали, что это не мир, а только временное перемирие, что борьба будет и должна быть. Оба лагеря, пользуясь перемирием, собирали свои силы, подсчитывали их, организовались... И ни одна сторона этого не скрывала». Если это свидетельство недоказательно для Временного правительства, к намерениям которого украинские вожди относились с чрезмерной подозрительностью, то оно вполне доказательно для того лагеря, к которому принадлежал сам автор книги. Винниченко признает, что сторонники украинской самостоятельности извлекли прежде всего выгоды и из той самой «инструкции», которая им не нравилась. «Инструкция имела для нас, — говорит он, — много положительных элементов. Это была прежде всего первая опора нашей “законной”, юридически правовой государственности, а эта “законность” имела громадное психологическое значение для широких кругов мало осведомленного, забитого, привыкшего ко всякой “законности” обывателя... Инструкция сыграла громадную агитационную, пропагандистскую роль». Ее отрицательные стороны — и особенно ограничение территории Украины, — по утверждению Винниченко, дали толчок «национальной активности», развивавшейся теперь под лозунгом «единой, нераздельной Украины». И Генеральный совет «только в одном направлении считал свою деятельность продуктивной: как можно скорее развязать себе руки». Он «решительно стал на путь расширения как своей компетенции, так и объединения всех отрезанных губерний со всей Украиной».

Мы говорили о связи «Союза вызволения Украины» с заграницей. Заграничное влияние продолжает чувствоваться и в этот период. Издававшаяся в Лозанне украинская газета «L’Ukraine» открыто высказывала очередные политические лозунги. Свобода Украины соединялась здесь с освобождением от ленинцев и с энергической защитой славян от германизма, от которой под влиянием «ленинского гипноза» отказывалась «Московия». Газета отмечала, что Ленин имеет влияние только у великороссов, тогда как у других народов России: поляков, украинцев, латышей, армян, евреев — его идеи встречают патриотический отпор. «Если только Московия не одумается, — грозила «L’Ukraine», — и не возьмет снова в свои руки защиту славян против Германской империи, то не может быть более вопроса о праве великороссов представлять славянские народы и играть среди них первенствующую роль. Эта роль, естественно, выпадает на долю самого крепкого ядра в группе государств, которые должны будут образовать федерацию. Если великороссы будут продолжать обнаруживать неисправимость, то да будет позволено украинцам требовать больше, чем автономию, и стремиться к возвеличению скипетра великих князей киевских, выскользнувшего из рук царей московских и петроградских».