Эпоха бронзы лесной полосы СССР - Михаил Фёдорович Косарев

несколько десятков межовских захоронений; кроме того, отдельные межовские погребения были изучены на Подгорно-Байларском, Тартышевском I, Юрматинском, Мамбетовском IV и других могильниках. К 1981 г. было известно 108 погребений, из них 62 раскопаны на Такталачукском могильнике. «Основным видом захоронений, — по наблюдениям М.Ф. Обыденнова, — являлись подкурганные в количестве от одного до семи, но обычно один-три. 58 (53,7 %) погребений на межовских могильниках представлены трупоположениями в неглубоких могилах, размеры которых зависели от возраста и позы погребенных. Некоторые могилы были оборудованы в насыпи кургана деревянными срубами в один венец или покрыты деревом. Сверху над могилой сооружалась песчаная площадка. Можно предполагать, что ноги покойника крепко связывали. Костяки в могилах размещаются в вытянутом (28 случаев) или скорченном положении (30). В раннем Такталачукском могильнике преобладают скорченные положения, в позднем Красногорском — вытянутые на спине. Ориентировка погребенных в основном восточная (48) и частично западная (24), которая преобладает в поздних погребениях. Вторичные захоронения костей производились в могилах и на уровне горизонта под курганными насыпями. Угли в могилах редки (три случая). Выявлены три сожжения, совершенные в могилах, и одно на подкурганной площадке (могильники Подгорно-Байларский и Красногорский I). В двух случаях рядом с могилами открыты кострища. Инвентарь, сопровождающий умерших, представлен одним-двумя сосудами и единичными вещами. В 13 (11 %) погребениях встречены испорченные вещи: сломанные ножи, разбитые сосуды. Покойника снабжали заупокойной пищей; найдены кости крупного и мелкого рогатого скота, реже лошади, кости рыб» (Обыденнов, 1981, с. 7).

В свое время К.В. Сальников справедливо синхронизировал межовско-березовские комплексы с замараевскими. Устанавливая нижний хронологический предел замараевского «этапа» (XII в. до н. э.), К.В. Сальников исходил из того, что памятники федоровского типа древнее алакульских и отделены от замараевских промежутком в несколько сот лет; поэтому получилось, что начальный период существования замараевских комплексов занял хронологическое место, принадлежащее в действительности памятникам федоровского типа. Выше мы уже говорили, что, согласно новым данным, федоровские памятники в Зауралье датируются не XVII–XVI вв. до н. э., как считал К.В. Сальников, а в пределах последней трети II тыс. до н. э. В связи с этим начало существования межовских памятников должно быть поднято на два века, и тогда их следует датировать примерно X–VIII вв. до н. э., т. е. так же, как ирменские памятники лесостепного Прииртышья, которые вместе с межовскими входят в единый (межовско-ирменский) историко-хронологический пласт.

Объективности ради следует оговорить, что названная дата исходит из общей историко-культурной стратиграфии Западной Сибири, без учета стратиграфической позиции межовских памятников Приуралья. Анализ историко-культурной стратиграфии Приуральского региона позволил М.Ф. Обыденнову согласится с датой межовских (межовско-березовских) памятников, предложенной К.В. Сальниковым — XII–VIII вв. до н. э. Точка зрения М.Ф. Обыденнова представляется нам несколько противоречивой: с одной стороны, межовская культура возникла позже черкаскульской и на ее основе, а с другой стороны, она вроде бы синхронна ей, во всяком случае, в течение первых двух веков своего существования. На наш взгляд, начинать межовскую культуру с XII в. до н. э. пока нет оснований; они появятся лишь тогда, когда удастся доказать: а) что межовская культура одновременна черкаскульской и андроновской (федоровской); б) что она возникла не на зауральской (черкаскульской) основе, а на приуральской (раннеприказанской?) и пришла в Приуралье не из Зауралья, а наоборот.

Памятники эпохи поздней бронзы в Среднем Прииртышье. Этот регион расположен в пределах двух ландшафтных зон — лесостепной и таежной. Таежная часть в археологическом отношении изучена слабо. Видимо, к эпохе поздней бронзы таежного Прииртышья относится значительная, может быть, основная часть керамики Сузгуна II: круглодонные сосуды, выделенные В.И. Мошинской в IV тип (Мошинская, 1957, табл. III), фрагменты горшков, украшенных дуговидным штампом и уточками (Мошинская, 1957, табл. IV, 7, 9, 10).

С большей определенностью к эпохе поздней бронзы можно относить керамику из верхнего слоя городища Чудская Гора (рис. 113, 3, 6, 7). Она обнаруживает несомненную генетическую связь с андроноидной посудой из нижних горизонтов, которую мы рассматривали в связи с характеристикой сузгунского комплекса Чудской Горы. Как и ранее, достаточно характерны геометрические узоры — ромбы, зигзагообразные ленты, но в целом заметен упадок геометрической орнаментации. Орнаментальное поле, как и прежде, делится рядами круглых ямок. Появляются некоторые новые черты: характерность в верхней части сосудов рядов мелких насечек, образующих горизонтальную елочку; наличие заштрихованных лент, контур которых подчеркивается гладкими и гребенчатыми дуговидными штампами. Более обычным, чем на предыдущем этапе, становится разграничение орнаментальных поясов гребенчатыми или резными зигзагообразными линиями. По всем этим элементам характеризуемая посуда сходна с керамикой межовского типа Восточного Зауралья, в особенности с керамическим комплексом Мысовского поселения в Тюменском Притоболье. На отдельных черепках по шейке идет ряд «жемчужин» — мотив, характерный в это время для ирменской орнаментации. Следует отметить также присутствие в слое с описываемой керамикой некоторого количества фрагментов, орнаментированных крестовым и мелкоструйчатым штампами, что, видимо, говорит о хронологическом смыкании или даже частичном сосуществовании описываемой посуды с керамикой гамаюнско-красноозерского круга, относящейся уже к переходному времени от бронзового века к железному. Вещевой материал из верхнего слоя Чудской Горы беден и неопределим в функциональном отношении. В числе глиняных изделий найдены два предмета необычной формы со втулкой для насадки на древко (рис. 113, 8, 9).

Дата охарактеризованного комплекса определяется его сходством по ряду признаков с межовскими и отчасти с ирменскими материалами, а также его стратиграфическим положением на Чудской Горе (он лежит выше слоя с богато орнаментированной андроноидной керамикой). В целом характеризуемый комплекс укладывается, видимо, в хронологические рамки, отведенные нами для межовских памятников, — примерно X–VIII вв. до н. э. В культурном отношении рассмотренную керамику следует относить, на наш взгляд, к сузгунской культуре.

В последние годы В.И. Молодин исследовал в северо-западной части Барабинской лесостепи два поселенческих комплекса, которые он счел возможным отнести к барабинскому варианту сузгунской культуры (Молодин, 1982а, с. 20–21). Керамика этих комплексов обнаруживает значительное сходство с позднесузгунской таежного Тоболо-Иртышья. Появление в лесостепной Барабе населения с посудой позднесузгунского облика, видимо, было следствием начавшегося в первые века I тыс. до н. э. давления на юг из северотаежного Приобья атлымских групп, которые, продвигаясь вверх по Иртышу, отодвинули в сторону лесостепи часть южнотаежного сузгунского населения. Распространение на юг в конце бронзового века носителей сузгунской культуры происходило одновременно с отступлением на юг части черкаскульско-межовского населения (под давлением гамаюнцев) и еловского (под воздействием молчановцев).

Инвентарь позднесузгунских комплексов Барабы представлен бронзовыми, костяными, глиняными изделиями, предметами бронзолитейного производства, характерными для эпохи поздней бронзы, что позволило В.И. Молодину датировать эти материалы IX–VIII вв. до н. э. (Молодин, 1983а, с. 21). Основными занятиями барабинских сузгунцев, по В.И. Молодину,