Ночной карнавал - Елена Крюкова

— Праздник Вина!.. Праздник Вина!.. — кричали мальчишки, подпрыгивая и сивстя. — Все на Праздник Вина!.. Небывалое веселье!.. Невиданные вина!.. Королевство вина!.. Выберем короля вина!..

— А с ним и королеву!..

— Пусть осушит до дна заздравный кубок!..

— И не свалится при этом наземь!..

Сбросив пожитки в отеле — было даже странно, что в такой провинции посреди старинного городишка возвышался роскошный, похожий на сливочный торт отель, с номерами люкс, с обслугой по высшему разряду Эроп, с горничными, знающими чужеземные языки, — они побежали глядеть праздник. А он разгорался все ярче. Все неистовей. Темнело, и всюду зажигались огни, и хозяйки подвешивали к распахнутым окнам цветные фонари со вставленными внутрь свечками и лампами, выставляли на подоконники бутыли с разномастным вином; девушки водили на улицах хороводы, взявшись за руки; на площадях, за лотками и прилавками, кричали виноделы, зазывая к себе, махая руками, разливая вино из толстопузых и длинных бутылей в узкие стеклянные и хрустальные бокалы, сработанные местными стеклодувами в честь Праздника Вина:

— А вот попробуйте моего муската!.. А мускателя!.. Аромат — как от тысячи роз!.. Не оторветесь!..

— А мой херес!.. Херес!.. Продаю оптом, сто монет ящик!.. Пробуем бесплатно!.. Подходи!.. Налетай!..

— О, господа, только перед Праздником вытащил из подвала, из закромов, бочки со старым Сен-Жозефом!.. Утонченнейшее вино — лучшее в мире!.. Ваше обоняние и вкус будут праздновать праздник вместе с вами!.. Вино — это музыка!.. Выделать вино — то же самое, что обточить драгоценный камень!..

— А мои бриллианты!.. А мои аметисты!..

— Типун тебе на язык, Жерар, ведь аметист — это камень трезвенников… лучше крикни, какой там камешек носил на пальце Бахус!..

— Должно быть, рубин, Герра, рубин!.. ведь он красен, как вино Русанна…

— Или сапфир!.. ведь он синий, как отборная изабелла… и пахнет Луарой… морем, куда она впадает… жарким, южным морем…

Мадлен озиралась, восхищенная. Какое чудо этот Праздник! Румяные, потные лица крестьян. Гортанные крики торговцев вином. Девушки в ярких юбках с тысячью оборок вертятся туда и сюда, улыбаются ослепительно, белые кинжалы улыбок сверкают на смуглых лицах. В этом краю все черноволосы и темнокожи; Солнца здесь много, это да. Февраль, а здесь уже цветет миндаль. Правда, и в Пари уже проклевывается травка на газонах, где припекает. В Булонском лесу… Булонский лес… Она вспомнила свое январское купанье в ледяном ручье, завтрак на природе, взгляды мужчин, блуждающие по голым телам ее и Кази. Это было недавно. Казалось, сто лет прошло.

Деревенские тетки, переваливаясь, как утки, с боку на бок, несли в мощных руках наперевес корзины, из которых торчали во множестве горла бутылей; облитые красным воском сырные головы; рыжие, золотые бока апельсинов, мандаринов, персиков, айвы. С Южного моря везли сюда фрукты на баржах. Капитаны каботажного плавания доставляли свежие плоды манго и померанцы Алжира и Туниса прямо к столу перигорцев. А свои абрикосы и персики поспевали уже к июлю, едва успевали собирать урожай. Благодатная земля Эроп. Мадлен не знала тебя. Мадлен сидела сиднем в своем Пари, а Пари, оказывается, был далеким Севером в сравнении с цветущим, бесшабашным Перигором.

— Как хорошо, Куто. — шепнула она графу, — здесь мне нравится. Давай начнем пробовать вино! Нальют сколько душеньке угодно!

— О да!.. Ты права. Пора. Господин Жерар… — Рядом с каждым виноделом торчала табличка, на ней неловкой, полуграмотной рукой было накарябано имя владельца виноградников, совпадавшее чаще всего с названьем вина, знаменитым на весь мир. — Плесните, прошу вас, нам немножко вашего «Господина Жерара!» Чуть-чуть…

— Да уж, чуток, — ворчливо вскинулся Жерар, наливая в бокалы прозрачного желтого, как медовый топаз, вина, издающего сильный аромат, — мое вино гениально! Это симфония!.. Это опера!.. Там запахи поют на разные голоса!.. И сливаются в одну гармонию!.. Не оторветесь!..

Они и впрямь не могли оторваться. Граф выложил на прилавок монету, и они попробовали еще и еще. Щеки их вспыхнули, глаза затянуло поволокой радости, из их оживившихся, посветлевших лиц летели искры на прилавки с бутылями, в лица встречных празднующих людей, в вечереющий воздух. Они бродили по крытому рынку рядом с ратушей и пробовали, пробовали вина — и бесплатно, и за плату, если им нравилось, а вкуса они не могли разобрать, смакуя под языком одну драгоценную каплю. Закуски не было никакой, кроме фруктов. Они бросали монеты в толпу торговцев, а оттуда, смеясь, им, как мячи, швыряли золотые шары апельсинов, колючие, похожие на ежей ананасы, огромные, с голову ребенка, яблоки; однажды швырнули дыню, и Мадлен поймала ее, пошатнувшись, чуть не упав под тяжестью плода.

— Куто, у тебя есть нож?..

— Какой же мужчина без ножа, Мадлен. На! Держи!

Граф отмахнул от дыни ножом несколько кусков. Она ела, опьяненная и вином, и Праздником, и теплом, и Югом, и любовью графа, бесконечной, как море, и столь же опасной, и вспоминала, как он протянул ей нож там, близ храма Нострадам. Куто любит красивые жесты. Он притворщик. Он игрок. Он жесток, как ребенок, и любит ее, как ребенок. Она замучается с ним. Он от нее не отлипнет. «Милые бранятся — только тешатся», - процедил, насмехаясь, барон.

Погружая зубы и нос в ломти тающей во рту, сахарной дыни, с мокрыми, перепачканными вином и соком щеками, она ни на минуту не забывала о том, что произойдет сегодня вечером. Позже. Через час. Через два.

Интересно, где прячется маг.

Ну, Мадлен, ты, видно, до смерти не избавишься от надсмотрщиков. Тебе это на роду написано — жить под невидимым глазом.

Она изогнулась в любовном порыве, обернув разрумяненное, веселое лицо к Куто:

— Давай попробуем еще вон то!.. светлое… игристое…

— Ах ты, моя игривая кобылка, — ласково сказал граф и погладил Мадлен по голой руке, чуть ниже короткого рукава шерстяного платья, похожего на крестьянское. — Ты моя игрунья. Никакого игристого. Отдыхаем. Пляшем. Видишь, уже начинаются пляски. Я слышу, как от топота ног гудит земля. Снега здесь не бывает, это Юг; и земля прокалена Солнцем насквозь. Ты ударишь в нее ногой — и она отзовется, как бубен. Спляшем, Мадлен! Когда еще нам доведется плясать, пьяным и счастливым, на Празднике Вина!

— Спляшем, Куто!

— Мне с тобою, Мадлен, и вся жизнь — один праздник…

— А твоя невеста?..

— Забудь о ней. Забудь о ней так же, как я о ней забыл.

Он подхватил ее за талию и вытащил на вольный воздух из-под деревянных балок крытого рынка.

А толпа уже вихрилась и вертелась! Огрузлые и худые, как жерди-слеги, крестьяне, толстощекие матроны — как в танце потешно тряслись их щеки, покрытые красными жилками, где текло все выпитое вино!.. — юные мальчики с лицами Ангелов, что поют на фреске в деревенском храме, столпившись близ органа, и Осанну и Аллилуйю, румянощекие упитанные девушки, кровь с молоком, выращенные на вкуснейшем свином мясе, жаренном на каминных решетках, на угольях, на картошке, испеченной в золе, на густых сливках от красных перигорских коров, на свежих персиках, от которых летом ломятся деревья в здешних садах, — прекрасные девушки, не знающие, что такое изнурять себя диетами и режимом, бессонными ночами и дурными книжонками, знающие, что любовь — здорова и прекрасна, и придет в свой черед, так, как приходит зима и весна, как сплетаются по весне тела жуков и змей, коров и быков, коз и козлов; здоровенные деревенские парни в шляпках набекрень с торчащими в них гусиными перьями, в куртках, пахнущих свежевыделанной кожей, — скорняки расстарались, пошили им куртки из козлиной и телячьей замши по случаю Праздника Вина, а Праздник Вина лишь раз в году, в дни Святого Венсана, и только в Перигоре, только здесь, и больше нигде в Эроп!.. — лукавые девочки в фартучках, с кошачьими мордочками, с бантиками на шейках, в тяжелых деревянных сабо, и даже старухи, даже старики, на ладан дышащие, в ладошку кашляющие, — и те нацепили свои лучшие наряды, вытащили из сундуков, пахнущие лавандой и мятой, чтоб моль не завелась!.. — вся огромная, цветная, потная, смеющаяся, пьяная толпа плясала на ратушной площади, стуча ногами, обутыми в сабо, по мостовой, и играл деревенский оркестр, гремели скрипки, наяривали, склонив головы, старательные сельские скрипачи — то зажигательную фарандолу, то развеселую гальярду, то медленную павану, то, как с цепи сорвавшись, ударяли по струнам, и народ пускался, взявшись за руки, в бешеный пляс, и закручивалась толпа спиралью в один огромный, как гигантская змея, хоровод — держись, держись, Мадлен, Праздник только начался!.. ночь наступает!.. пляши!.. крепко держи руку графа, не отпускай ее, иначе ты упадешь, и чужие ноги в веселой пляске затопчут тебя… ах, как играют музыканты!.. Крик рвется из груди!.. Ведь это пляшут арлезиану, арлезиану это пляшут, самый безумный из всех безумных танцев Эроп, стремительней тарантеллы, горячей ригодона, — держись, Мадлен, ведь это вихрь жизни, вихрь любви! Он сметет тебя! Унесет! Я пьяна! Но я не из таковских! Я все помню! Все знаю! Куто! Держи меня!.. Какой ветер несет меня!.. Я уже оторвалась от земли! Я лечу!..