Нострадамус. XX век: новейшая дешифровка - Неустановленный автор

Одиссей отправился один на охоту в глубь острова. Как только греки напали на любимцев бога солнца, нимфа Лампетия известила Гелиоса об этом. Тот разгневался и пожаловался Зевсу на то, как оскорбили его спутники Одиссея, грозясь навсегда спуститься в царство мрачного Аида и никогда больше не светить богам и людям, если грешники не будут наказаны. Чтобы умилостивить разгневанного Гелиоса, Зевсу пришлось обещать разбить перуном их корабль и погубить всех, кроме достойного Одиссея. Как и ранее, тут в легенде присутствуют привязки к астрономическим цифрам, происходящим от продолжительности года: месяц ждали погоду голодные греки, неделю истребляли быков. Месяц – это 1/12 часть года, а на седьмой день после месячной голодовки и шести дней пиршества установилась погода. Кроме того, «Тринакрия» переводится как «трехвысот-ная». Так что числа 3, 6 и 12 снова присутствуют – вспомним предыдущий эпизод: у Сциллы было шесть голов (по три ряда зубов в каждой) и она забрала шестерых товарищей Одиссея. И хотя перед этим Одиссей избежал приближения к Харибде, направив корабль мимо Сциллы, после кораблекрушения он все-таки вынужден был пройти и это испытание. Всего же из-за того, что он причалил к острову Тринакрия, Одиссей пережил три беды: смертельный голод на острове, едва не утонул при потере корабля с товарищами, едва не погиб от Харибды. Отсюда я узнал наконец происхождение слова «Тринакрия» – три высоты взял Одиссей в борьбе за жизнь в трех испытаниях, связанных с быками Гелиоса. Показателен и отрывок с богом солнца. Лучезарный Гелиос выражает недовольство действиями спутников Одиссея верховному богу. Оказывается, тут внимательные греки демонстрируют нам не просто «жалобу» одного сверхчеловека другому на нерадивых подданных. Сам Гелиос весьма ограничен в возможностях наказать всех «обнаглевших» греков, за исключением стойкого Одиссея. Он не может самостоятельно наслать на них испепеляющую жару – то есть даже просто приблизиться на своей небесной колеснице к итакийцам он не смеет – из-за своего высокого положения. Но у лучезарного Гелиоса, благодаря слагателям этих, очень логичных религиозных сказаний, есть эффективное средство воздействия на самого Зевса. Он грозится: в случае, если смертным сойдет с рук их преступление, навсегда спуститься в аид, где солнечного света отродясь не было. Зевс без раздумий обещает умертвить путников, по причине голода напавших на стада Гелиоса (обратите внимание, бог вряд ли испытывает перебои с пищей, так что вопрос, скорее всего, стоит о простой неприкосновенности божественной «частной собственности»), лишь бы светлый бог успокоился и не ставил под угрозу все мироустройство, поддерживаемое громовержцем. Кстати говоря, любопытно, что древние греки, как и славяне в свое время (с IX–X вв. н. э.), считали главного бога громовержцем. В Киевской державе единственной государственной религией было язычество (старое название – «православие», на которое позже наложили «христианское православие»), а пантеон его богов возглавлял громоносный первобог Перун, явно как-то связанный с «прародителем» Зевсом, метавшим перуны-молнии. Перун был покровителем воинов и князей, а Зевс в «Одиссее» кому покровительствует? Точно – воину и царю Итаки. Впрочем, происхождение первичного православия является отдельным вопросом, как и его функции, обращу внимание лишь на причину предпочтения греками и славянами эффектного природного явления – молнии с громом – другим природным явлениям, часто связываемым с главными богами другими культурами. Нередкая для Греции и Руси облачность, скрывающая солнце, представлялась эллинам и руссам более могущественной силой, чем небесные светила – ведь видимость светил напрямую зависела от прозрачности неба. Отсюда возникало впечатление, что облака, тучи и молния с громом главенствуют над светилами, а потому и гнев Зевса или Перуна не контролируется никем, даже солнцем. Далее закономерным умозаключением древних стало то, что главный на небе тот, кто своими ударами оглушает всех смертных. А у древних египтян, например, по причине постоянной видимости солнца и светил, крайне редкое явление природы главенствовать никак не могло, зато получила развитие астрономия, ставшая основой религии. Возвращаясь к Гелиосу, закончу мысль: его «жалоба» Зевсу – не что иное, как сокрытие в мифе сцены из реальной жизни, когда один представитель высшей власти просит другого (выше по статусу) наказать неких граждан, до которых он сам «не дотягивается» в силу каких-либо причин, например, территориальных или из-за отсутствия нужных полномочий.

Дальше девять дней носило Одиссея по безбрежному морю и наконец прибило волнами к острову нимфы Калипсо – Огигии, за которым начиналась быстрая река Океан. Здесь волшебница Калипсо долгие годы продержала его у себя, соблазняя бессмертием в обмен на то, что он забудет родную Итаку и останется на ее острове и с ней навечно. За эти годы они нажили четверых сыновей, однако, несмотря на чары волшебницы, царь Итаки не забывал родину и постоянно сокрушался по поводу своего несчастья. Несмотря на старания Калипсо скрыть своего пленника от глаз богов, Зевс-громовержец прознал про Одиссея и послал к нимфе Гермеса. Быстрый, как мысль, Гермес принесся с Олимпа на прекрасный остров волшебницы, утопающий в разнообразной растительности. Нимфа Калипсо жила в прохладном гроте, а когда Гермес вошел в него, она ткала на ткацком станке золотым челноком покрывало с дивным узором. Одиссея там не было, он одиноко сидел на утесе у самого берега моря, устремив взор в морскую даль, и ронял слезы, вспоминая о родной Итаке – так он проводил целые дни, уже сомневаясь в том, что предсказание Тиресия исполнится. Гермес передал нимфе волю царя богов и людей. Калипсо опечалилась, узнав, что должна она расстаться с Одиссеем. После разговора с Гермесом нимфа сказала вернувшемуся Одиссею: «Не сокрушайся более, Одиссей. Я отпускаю тебя на родину. Иди, построй крепкий плот, на котором отправишься в путь, а я пошлю тебе попутный ветер. Если это угодно богам, ты вернешься на родину». Одиссей недоверчиво ответил: «Калипсо, не возвращение на родину готовишь ты мне, а что-то другое. Разве могу я на утлом плоту переплыть бурное море? Его не всегда благополучно переплывает и быстрое судно. Я лишь в том случае решусь взойти на плот, если ты дашь нерушимую клятву богов, что не замышляешь погубить меня». Калипсо воскликнула: «Одиссей, ты действительно умнейший и самый дальновидный из смертных! Водами Стикса клянусь, что не хочу твоей гибели». Тем не менее, она вновь стала уговаривать царя остаться у нее, суля бессмертие. Несгибаемый Одиссей на следующее же утро приступил к постройке плота. Четыре дня он трудился: рубил деревья, обтесывал бревна, связывал их веревками и сбивал досками. Наконец плот был готов. Установили мачту с парусом. Калипсо дала Одиссею припасов на дорогу и простилась с ним. Плот вышел в море.

Посмотрим внимательно на этот эпизод. Продолжительность пленения Одиссея на острове Огигия нимфой Калипсо в разных версиях мифа разная – пять или семь лет. В этот раз освобождение царя целиком зависело от воли богов, поскольку на краю земли ему не приходилось рассчитывать на проходящий мимо корабль, как и на самостоятельную постройку небольшого корабля, которым он сможет управлять в гордом одиночестве – ситуацию полностью контролировала бессмертная волшебница Калипсо. Нимфы – второстепенные богини, олицетворявшие

силы природы. Но высшие бессмертные на совете решили, что Афина должна помочь Одиссею невредимым вернуться на родину и не дать новым женихам Пенелопы, жены героя, напасть на него по возвращении. Калипсо повинуется воле Зевса, как и все боги, поскольку на Олимпе царит жесткая иерархия, и любой воспротивившийся Зевсу может быть обречен на какие угодно посмертные страдания. Одиссей же рвется от вечно молодой и прекрасной Калипсо, поскольку для него нет ничего лучше его несовершенной родины и дорогой возлюбленной. Никакие посулы, вроде вечной жизни на всегда прекрасном острове, не держат его рядом с нимфой, пусть даже та по-настоящему в него влюблена. Богов не оставляет равнодушной такое упорство, тем более что им хорошо известно – Пенелопа хранит верность мужу многие годы. Поскольку под присмотром справедливых богов должен не только демонстрироваться, но и действовать принцип «каждый в жизни получает то, что заслуживает», измученный Одиссей не становится исключением из этого правила. Тот факт, что Одиссей не хранит жене верность на острове Огигия, богов нисколько, естественно, не смущает, поскольку они сами в этом плане ничем не лучше смертных людей, да и древнегреческие устои, в условиях которых создавался миф, не отличались предоставлением женщинам таких же прав и свобод, какие числились за сильным полом. Ничего не знающий о решениях богов Одиссей заподозрил нимфу в коварстве, когда та неожиданно, ни с того ни с сего, отпустила его. И тут вновь единственным оружием не знающего подробностей о высшей воле героя становится его хитрость – он берет с нимфы клятву, которую не нарушают даже боги, и лишь после этого доверяет ей.