Сорок изыскателей. Повести. - Сергей Михайлович Голицын

своей пионервожатой уселись и улеглись на травке. Георгию Николаевичу была поручена ответственная роль: так захватить своими рассказами юных артистов, чтобы лица их то весело светлели, то хмурились, то сверкали бы от смеха.

Он начал с воспоминаний детства, как любил бабочек ловить.

Толя, подбадривая его радостными кивками головы, наставлял киноаппарат то на слушателей, то на него.

— Не получается у вас, — вдруг оборвал он съемку. — Нагнетайте либо страх, либо смех.

— Не могу придумать ничего страшного. Бабочки-то не кусаются, не жалят, — оправдывался Георгий Николаевич.

Ребята невольно засмеялись. Толя тут же начал надвигать на них киноаппарат; успел заснять крупным планом одну, другую, третью улыбающиеся рожицы.

— Смейтесь, смейтесь, черт возьми, во весь рот! — кричал он.

— А почему меня не снимаешь? — сердито спросила его пионервожатая, поправляя свою высоко взбитую прическу.

Толя даже не обернулся — он наконец заставил ребят смеяться более или менее естественно, — но бросил Георгию Николаевичу короткое:

— А вашей трактовкой образа писателя-рассказчика я не удовлетворен.

Георгий Николаевич собирался обидеться. Но его отвлекло другое: с того места за калиткой, где он сейчас стоял, вся заросшая травкой улица, все разноцветные прелестные домики тихого Радуля были хорошо видны. Никогда ему не надоедало любоваться ими. Но сейчас он не обратил на них никакого внимания, его встревожило не на шутку совсем иное…

«A ведь что-то случилось в нашем селе».

Еще раньше, когда пионеры рассаживались на лужайке, он увидел радульского рыжеволосого мальчишку Леньку, за свою обезьянью вертлявость прозванного Лешонком, то есть маленьким лешим. Откуда-то тот примчался и пронзительно засвистел, зазывая друзей. Мальчишки собрались, перекинулись отрывистыми словечками и помчались на дальний конец улицы к церкви. Потом бабушка Дуня быстро-быстро затопотала по ступенькам своего крыльца, побежала к соседке; вместе они достучались до третьей соседки.

— Ганька! Не слыхала, что ль? — крикнула бабушка Дуня.

Все трое заторопились опять-таки к церкви.

«Что случилось? Пожар?» — спрашивал самого себя Георгий Николаевич.

«Такое несчастье — тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! — говорила бабушка Дуня, — такое несчастье было в селе в последний раз, когда горел боярский терем лавочника Суханова. Но тогда крыши соломой крыли».

«Что же случилось? Утонул кто? Может быть, у юных археологов вспыхнул какой-то скандал? Подрались с деревенскими мальчишками?»

Георгий Николаевич начал беспокоиться.

Он вспомнил, что вот и Алеша Попович не проезжал мимо его дома на своем коне. Почему застрял бульдозер? А где Федор Федорович? Неужели уехал не простившись?

Где уж тут рассказывать о детстве! Георгий Николаевич заикался, покашливал. Да и как его рассказ мог идти плавно, когда он вдруг увидел самого Илью Михайловича. Тот выскочил из своего дома с лопатой в руках и также заспешил по направлению к церкви.

«Ну, уж если сам Илья Муромец побежал, — заволновался Георгий Николаевич, — значит, и правда что-то серьезное. Побежал с лопатой, значит, не из-за утопленника. Так что же такое стряслось?»

Тут бригадир Иван Никитич вышел из своего дома, поспешно завел мотоцикл, посадил жену на багажник, младенца перед собой и умчался в том же направлении. Жена Ильи Михайловича бабушка Агафья с мотыгой на плече тоже побежала к церкви, но раздумала и повернула к дому Георгия Николаевича. Почему с мотыгой? Он мучился в догадках.

Старушка была маленькая, кругленькая, она проворно семенила ножками и при этом пыхтела, как убежавший самовар. Шариком катила она по улице и казалась ребятам очень смешной. Они вдруг захохотали, держась за животики, разинув рты.

— Вот так смейтесь! Вот так хохочите! — радостно закричал Толя и сам очень смешно запрыгал со своим киноаппаратом.

Старушка просеменила мимо пионеров прямо в дом, где Настасья Петровна готовила соус для сцены «Пир».

Тут раздался новый взрыв хохота юных артистов. Ликующий Толя совал киноаппарат в нос одному, другому…

В этот момент Машунька незаметно пробралась к Георгию Николаевичу и протянула ему записку.

— Дедушка, тебе от бабушки письмо, — пропищала она.

Издали он увидел Настасью Петровну и бабушку Агафью. Они поспешно спускались с крыльца, собираясь куда-то идти, лица их были явно встревоженные.

Георгий Николаевич надел очки и прочел записку:

«Твои питомцы сзади кладбища откопали двух мертвецов».

Он прочел еще раз. У него подкосились колени, екнуло сердце…

— Придется киносъемку прекратить, — произнес он окаменевшим голосом.

— Как — прекратить? Почему прекратить? Да вы что? — Побледневший Толя схватил его за руку. — Еще сцена «Пир».

Пионервожатая вскочила. За ней вскочили недоумевающие пионеры.

— Никаких пиров! — прохрипел Георгий Николаевич сквозь зубы и протянул Толе записку.

— Ну и что такое? Ну, нашли трупы. Это дело милиции. При чем тут вы? Вы хотите лишить меня «Омеги»? — кипятился Толя, не выпуская руку писателя из своих цепких пальцев.

— Пустите меня! — вопил Георгий Николаевич.

Толя держал его руку изо всех сил.

— Не пущу! — вопил Толя. — План лагерных мероприятий! Встреча с интересными людьми! Я получу пионеров только через две недели! Вермишель протухнет! Вы срываете киносъемку!

Убедительных доводов, чтобы сжалиться, набралось предостаточно, к тому же Георгий Николаевич обладал, в общем-то, покладистым и мягким характером. Сердился он редко, но если вспыхивал, то настолько страшно и бурно, что мог напугать других. Сейчас он силился вырвать свою руку из Толиных пальцев и вот-вот готов был рассердиться вот эдак — страшно и бурно.

Кровь застучала в его висках, разгневанное лицо покраснело. Он заговорил громовым голосом:

— Юноша, я вдвое вас старше! Если вы сейчас же не оставите мою руку, то…

— Простите меня, — пробормотал Толя и разжал свои пальцы. Кажется, он не на шутку испугался гневных очей Георгия Николаевича. — Мы тогда к вам придем через две недели. Можно? — жалобно попросил он.

— Можно, — буркнул тот и повернулся к пионерам, которые с недоумением и любопытством столпились вокруг. — Ребята, извините меня, пожалуйста, — сказал он им, — но я спешу по очень важному делу. До свидания.

— До сви-да-ни-я! — хором проскандировали пионеры.

Пионервожатая отдала команду строиться, а Георгий Николаевич скорым шагом, не оглядываясь, заторопился к тому песчаному склону, где, по его расчетам, московские юные туристы должны были закапывать шурфы.

Глава 15

 И была у них любовь, как у сокола с соколицей…

Когда желтоволосый киношник Толя увел Георгия Николаевича, Федор Федорович завершил свой рассказ о князе