Отомщенный любовник - Дж. Уорд

– Хекс, скажи что-нибудь, чтобы я знал, что ты жива.

айЭм никак не сможет миновать дверь или дематериализоваться внутрь, чтобы проверить, дышит ли она. Комната была сейфом из стали, непроницаемой. Вокруг дверных косяков была тонкая сетка, такая, что он не сможет просочиться даже в образе тени.

– Хекс, мы сегодня уже потеряли его, если ты добавишь к списку еще и себя, я убью тебя снова.

– Я в порядке.

– Никто из нас не в порядке.

Не удостоив айЭма ответом, она услышала, как мужчина выругался и отошел от двери.

Может, позднее она сможет им помочь. Они, в конце концов, единственные, кто понимал ее чувства. Даже Бэлла, потерявшая брата, не знала изощренной пытки, с которой они вынуждены жить до конца своих дней. Бэлла считала Рива мертвым. И значит, могла пройти этап скорби, и, каким-то образом, вернуться к своей жизни.

А Хекс, айЭм и Трэз? Они застряли в лимбе[191], зная правду, и неспособные ничего изменить… а Рив при этом будет подвергаться пыткам принцессы, пока дышит.

Подумав о будущем, Хекс усилила хватку на рукояти ножа.

И еще сильнее, когда поднесла лезвие к коже.

Стиснув губы, чтобы удержать боль внутри, она пролила свою кровь вместо слез.

Но, разве была какая-то разница? Симпаты плакали кровью.

Глава 61

Разум Рива вновь включился на слабой волне дрожащего сознания. Оно вспыхивало, угасало и вновь разгоралось, распространяясь от основания черепа к лобной доле.

Плечи горели. Оба. Голова убивала с тех пор, как тот симпат рукоятью меча отправил его видеть сладкие сны. Странно, но остальную часть тела он не чувствовал вообще.

По другую сторону опущенных век, вокруг него мерцал свет, окрашиваясь в его сознании темно-красным цветом. А значит, дофамин полностью вышел из организма, и теперь Рив превратился в того, кем останется навсегда.

Вдохнув через нос, он почувствовал запах… земли. Чистой, влажной земли.

Он не сразу был готов осмотреться, но, в конце концов, ему нужна была какая-то точка опоры помимо боли в плечах. Открыв глаза, Рив моргнул. У дальней стенки чего-то, походившего на пещеру, стояли длинные, как его ноги, свечи, дрожащие язычки пламени, кроваво-красные на концах, отражались от стен, которые казались текучими.

Не текучими. На черном камне что-то ползало… ползало по всей…

Его взгляд резко опустился вниз, на свое тело, и он с облегчением обнаружил, что ноги не касались двигающегося пола. Рив посмотрел наверх, и… его держали свисавшие с волнообразного потолка цепи, зафиксированные… замками, проходящими через грудь, под плечами.

Он был подвешен посреди пещеры, его обнаженное тело болталось над и под мерцающими, пульсирующими каменными границами.

Пауки. Скорпионы. Его тюрьма кишела ядовитыми стражами.

Закрыв глаза, он обратился к своей симпатской половине, пытаясь обнаружить других собратьев, намереваясь пройти через стены к разумам и чувствам, которыми можно было манипулировать, чтобы освободиться. Может, он и останется в колонии, но это не значит, что ему обязательно болтаться, словно люстре.

Вот только, Рив чувствовал лишь средоточие шума и гама.

Сотни тысяч отголосков окружали его, формируя непроницаемое ментальное одеяло, кастрирующее симпата в нем, не пропускающее ничего внутрь или из пещеры.

Гнев, а не страх, ударил его в грудь, Рив потянулся к одной из цепей и дернул ее, используя свои крепкие грудные мышцы. От боли он задрожал с головы до пят, тело задергалось, подвешенное в воздухе, но привязь совсем не сдвинулась, как не сместился и засовочный механизм, проходящий сквозь его плоть.

Снова выпрямившись, Рив услышал движение, будто позади него открылась дверь.

Кто-то зашел, и он знал, кто именно, учитывая, насколько силен был воздвигнутый ментальный блок.

– Дядя, – сказал он.

– Именно.

Вошел король симпатов, шаркая своей тростью. Пауки расползались в стороны, уступая ему дорогу, а затем смыкая за ним свои ряды. Тело его дяди под этими кроваво-красными царскими мантиями было тщедушным, но мозги на вершине этого искривленного позвоночника – невероятно сильными.

Доказательство того, что физическая сила не являлась главным оружием симпатов.

– Как поживаешь в своем парящем покое? – спросил король. На его ярко-красную царскую прическу падал свет свечей.

– Я польщен.

Брови короля взмыли над его пылающими красными глазами:

– Как так?

Рив огляделся:

– Ты посадил меня под солидный замок. Значит, я более могущественен, чем тебе это нравится, или ты слабее, чем тебе хотелось бы.

Король улыбнулся с безмятежностью того, кому совершенно ничего не угрожало:

– Знаешь,  твоя сестра хочет стать правителем.

– Сводная сестра. И меня это не удивляет.

– На какое-то время я по своей воле предоставил ей желаемое, но потом понял, что меня неуместным образом сместили, и все изменил. Вот для чего нужны были твои десятины. Она использовала их, чтобы вести дела с людьми. С людьми, представляешь. – Выражение лица короля предполагало, что такой бизнес сродни приглашению крыс на чью-то кухню. – Одно это указывает на то, что она совершенно не достойна королевского трона. Страх гораздо эффективнее в мотивации подчиненных – деньги не первостепенны, если некто хочет добиться власти. А мое убийство? Она думала, что так сможет обойти меня в престолонаследии, но намного переоценила свои способности.

– Что ты с ней сделал?

Опять та же безмятежная улыбка:

– Что и следовало.

– Как долго ты собираешься держать меня здесь в таком состоянии?

– Пока она не умрет. Знание о том, что ты у меня, к тому же живой, – часть ее наказания. – Король глянул на пауков, и нечто похожее на истинную привязанность вспыхнуло на его белом лице в стиле Кабуки. – Мои друзья будут хорошо тебя охранять, не волнуйся.

– Я и не волнуюсь.

– Ты будешь. Обещаю. – Взгляд короля вернулся к Риву, его гермафродитные черты преобразились в нечто демоническое. – Мне не нравился твой отец, и то, что ты его убил, даже доставило мне удовольствие. Но, хочу сказать, со мной у тебя такого шанса не будет. Ты живешь, только пока жива твоя сестра, а затем я последую твоему примеру и сокращу количество своей родни.

– Сводная. Сестра.

– Ты так стремишься отдалиться от связей между тобой и принцессой. Неудивительно, что она так тебя обожает. Для нее недосягаемое всегда будет представлять наибольшее очарование. И, опять же, только поэтому ты жив.