Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон

href="ch2-1812.xhtml#id2131" class="a">[1812]{1434}; даже если это чревато их собственым крушением и гибелью друзей, они все равно будут состязаться, потому что не в силах остановиться, и, подобно собаке в вертящемся колесе, или птице в клетке, или белке на цепи (таковы сравнения Бюде[1813]), они продолжают карабкаться и карабкаться, не щадя усилий, но никогда не останавливаются, никогда не считают, что достигли вершины[1814]. Рыцарь жаждет стать баронетом, а потом лордом, а затем виконтом, а потом графом и т. д.; доктор богословия стремится стать деканом, а потом епископом; от трибуна — к претору, от бейлифа — к мэру; сперва эта должность, а потом та; ну, точно как Пирр у Плутарха[1815] — сначала подай им Грецию, а потом — Африку, а потом — Азию, и так раздуваются, подобно эзоповой лягушке, до тех пор, пока не лопнут или не будут сброшены, подобно Сеяну ad Gemonias scalas [вниз по лестнице Гемониана{1435}], и не сломают себе шею; или подобно дудочнику Евангелу у Лукиана{1436}, который так долго беспрерывно дул в свою дудку, что в конце концов упал замертво. Если ему случится потерпеть неудачу в своих происках, он чувствует себя словно по ту сторону преисподней, он настолько в таких случаях подавлен, что мгновенно готов повеситься, стать еретиком, турком, предателем. В порыве ярости против своих врагом он поносит их, богохульствует, стравливает их, порочит, принижает, злобствует, убивает, а что до него самого, то si appetitum explere non potest, furore corripitur, если он не в силах осуществить желаемое (как пишет Боден[1816]), то сходит с ума[1817]. Так что в обоих случаях, успеха или неудачи, он впадает в помрачение, длящееся до тех пор, пока им правит честолюбие, и в это время ему больше нечего ожидать, кроме тревог, забот, неудовлетворенности, горя и самого безумия или насильственной смерти в конце пути[1818]. Такого рода случаи можно обычно наблюдать в мгноголюдных городах и при дворах правителей, ибо жизнь придворного, как ее описывает Бюде, — это «смесь честолюбия, вожделения, обмана, предательства, притворства, злословия, зависти, гордости; двор это сообщество льстецов, приспособленцев, политиканов и пр.»[1819] или, как склонен считать Антонио Перес[1820]{1437}, «предместье самого ада». Если вам вздумается увидеть таких постоянно неудовлетворенных людей, весьма вероятно, что именно там вы их и обнаружите. И, как он заметил, говоря о рынках Древнего Рима[1821]:

Qui periurum convenire vult hominem, mitto in Comitium;

Qui mendacem et gloriosum, apud Cluacinae sacrum;

Dites, damnosos maritos, sub Basilica quaerito, etc.

[Нужен клятвонарушитель — так ступай в Комицию,

Лжец, хвастун — так отправляйся к храму Очистительной;

Дармотрателей богатых под Базиликой найдешь],

так и поныне не перевелись еще бесстыжие лжесвидетели, рыцари позорного столба{1438}, лжецы, хвастуны, скверные мужья и пр., — они все обретаются на своих местах и заняты тем же, чем занимались всегда в любом обществе.

ПОДРАЗДЕЛ XII

Φιλαργυρια{1439}, Алчность как причина Меланхолии

Плутарх, размышляющий в своей книге относительно того, что более печально — недуги телесные или душевные, придерживается мнения, что, «если вы рассмотрите все причины наших бед в сей жизни, вы обнаружите, что по большей части они ведут свое начало от упорной гневливости, этого неистового желания спорить или от такой, к примеру, злосчастной и неумеренной страсти, как алчность»[1822]. «Не отсюда ли войны и раздоры среди вас?» — вопрошает Св. Иаков[1823]. А я прибавлю к этому ростовщичество, обман, насилие, симонию, притеснение, ложь, богохульство, лжесвидетельство и пр.; и разве источником всего этого не являются алчность, одержимость наживой, упорство в сохранении нажитого, своекорыстие в расходах? Поскольку они столь порочны, «несправедливы против Господа, своих соседей и самих себя»[1824], то все происходит из-за этого. «Ибо корень всех зол — сребролюбие; предавшись ему, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли многим скорбям» (1 Тим. 6, 10). Вот почему Гиппократ в своем послании к знатоку трав Кратеву дает ему добрый совет, чтобы он, если это только возможно, «вырвал с корнем и без остатка сорняки алчности, и тогда ты можешь быть уверен в том, что одновременно с телесными сумеешь быстро излечить и душевные недуги своих пациентов»[1825]. Ибо это, несомненно, пример, воплощение, олицетворение любой меланхолии, источник всех бед, неудовлетворенности, многих забот и несчастий; «неуемная и чудовищная жажда приобретательства, желание нажить или накопить деньги», как определяет Бонавентура[1826]; или как определяет алчность Августин — душевное безумие, а согласно Григорию — пытка, по Хризостому — это ненасытное пьянство, по Киприану — ослепление, speciosum supplicium [роскошное мучение], чума, сметающая с лица земли целые королевства, семьи, неизлечимая болезнь[1827]{1440}; согласно Бюде, это скверная привычка, «не поддающаяся никакому лекарству»[1828]; ни Эскулап, ни Плутос не в силах от нее исцелить: это непрерывная моровая язва, говорит Соломон, суета и тяжкий недуг{1441}, еще одна преисподняя. Некоторые, как мне известно, придерживаются мнения, что алчные люди счастливы и обладают житейской мудростью, что приобретение богатства доставляет больше удовольствия, нежели расточительство, и что никакое другое мирское наслаждение с ним не сравнится. Такая склонность наблюдалась уже и в старину: «От чего вы никогда не устаете? От добывания денег[1829]. А что для вас самое приятное? Приобретать». Как вы полагаете, что принуждает бедняка надрываться под столь непосильной ношей, трудиться всю свою жизнь, так скудно питаться, так изнурять себя, выносить столько бедствий, исполнять со столь безмерным терпением унизительные обязанности, вставать рано и ложиться поздно, если бы не ни с чем не сравнимое наслаждение получать и накапливать деньги? Что заставляет ни в чем не нуждающегося негоцианта, satis superque domi [у которого всего вдоволь и который вполне может обойтись этим дома], рыскать по белу свету, начиная от знойных широт и вплоть до самых холодных[1830], добровольно рисковать жизнью и сносить все тяготы недоедания и грубого обращения на грязном вонючем судне, если бы не удовольствие и надежда разжиться деньгами, умеряющими все остальное и смягчающим его неустанные усилия? Что принуждает их спускаться в земные недра на глубину в сотни саженей, подвергая свою жизнь опасности, претерпевая сырость и отвратительные запахи, хотя у них уже и без того всего достаточно, умей