«Мой бедный, бедный мастер…» - Михаил Булгаков

— А, черт возьми! — ответил Азазелло.— Не за границей он! Ну, а повидать его? — искушающе шепнул он.

— Все, все отдам за это! — страстно зашептала Маргарита.— Скажите, как? Как? Теперь я верю вам… Вы все знаете почему-то…

— Попросите сегодня ночью,— сквозь зубы сказал Азазелло,— у меня есть предчувствие, что это дело выйдет…

— Еду! — с силой воскликнула Маргарита.— Куда угодно!

Прохожий удивленно оглянулся на Маргариту.

Азазелло, отдуваясь, откинулся на спинку скамейки, закрыв спиной вырезанное слово «Нюра».

— Трудный народ эти женщины,— заговорил он, засовывая руки в карманы,— а у нас манера кого попало посылать к ним. Пусть Бегемот бы ездил по этим делам, он обаятельный…

Маргарита сказала, криво и горько улыбаясь:

— Перестаньте вы меня мистифицировать и мучить вашими загадками… Я ведь человек несчастный, и вы этим пользуетесь. Лезу я в какую-то странную историю… Но ведь вы же знаете, из-за чего?

— Без драм, без драм,— сухо отозвался Азазелло,— в мое положение тоже нужно входить. Надавать администратору по морде в уборной или выставить дядю с лестницы — это просто и прямая моя специальность, но разговаривать с влюбленными женщинами — слуга покорный! Ну-с, еще раз попрошу внимания, а также прошу не высказывать никакого удивления, так как сейчас будет самое главное.

Приведенная в состояние полной покорности, Маргарита жадно смотрела в глаза таинственному собеседнику.

— Первым долгом о губной помаде,— озабоченно заговорил он и указал на губы Маргариты,— эту дрянь,— он указал на сумку,— выбросить ко всем чертям.

Маргарита торопливо открыла сумку.

— Потом, потом,— морщась, сказал Азазелло. Маргарита закрыла сумку.

— Потрудитесь получить,— предложил Азазелло и вытащил из карманчика золотой продолговатый футлярчик, причем Маргарита увидела, что из карманчика пиджака у Азазелло торчит куриная обглоданная кость.

Ничему уже не удивляясь, Маргарита приняла футлярчик.

— Засим это…— тут Азазелло вытащил и вручил Маргарите плоскую, круглую и тоже несомненно золотую коробочку.— Здесь крем… Вы порядочно постарели за последние полтора года, бедная Маргарита Николаевна!

«Рыжая грубая сволочь!» — вспыхнув, подумала Маргарита, но вслух ничего не осмелилась сказать.

— Прячьте, прячьте,— приказал Азазелло,— а то глазеют на нас прохожие. Ровно в половину десятого вечером сегодня потрудитесь, раздевшись догола, намазать губы помадой, а все тело, начиная с лица и до пальцев ног, натереть этим кремом. Это непременно. Затем можете одеться во что хотите, как хотите — это не важно. Делайте что хотите — это тоже не важно. Но ждите, ждите, не отходя от телефона. Я позвоню вам в десять и все, что нужно, скажу. Вам ни о чем не придется заботиться. Вас доставят, вас отправят, вам не причинят никакого беспокойства. Понятно?

Азазелло поднялся со скамьи и глянул вверх, ища солнце. Поднялась и Маргарита. Крепко сжимая в руках сумку, она сказала торжественно:

— Вещи эти чистого золота…

— Да уж конечно, не самоварной меди, как ваш футляр,— сказал наглый Азазелло.

— Да, да… Я прекрасно понимаю, что меня подкупают,— продолжала Маргарита,— и тянут в какую-то темную историю. Но я иду на все! Из-за него иду! Потому что ни на что больше у меня нет надежд. Хочу вам только сказать, что если вы меня погубите, вам будет стыдно! Стыдно! Я погибаю из-за любви! — И, стукнув себя в грудь, Маргарита глянула на солнце.

— Отдайте обратно! — даже визгнул Азазелло.— Отдайте! И к чертям все это! Пусть Бегемота посылают!

— О, нет! — вскрикнула Маргарита, отпихивая руку Азазелло.— Согласна погибнуть! Не отдам!

— Ба! — вдруг заорал Азазелло, тыча пальцем по направлению к решетке сада.— Действительно оригинально!

Маргарита глянула туда, куда указывала рука в крахмальной старомодной манжете, и остолбенела. За решеткой топталась дама в одном белье. Она выкатывала сама на себя глаза, что-то шептала и приседала. Под Манежем тотчас залился свисток. Прохожие, открыв рты, глядели на раздетую.

«Что же это такое? — подумала Маргарита.— Стало быть, Наташа не врала?.. Вот денек!..»

Прохожие, сбежавшись к решетке, закрыли даму от Маргариты. Она обернулась к Азазелло и ахнула. Того не было возле нее. Можно было предположить, что в те несколько секунд, что Маргарита, отвернувшись, смотрела на раздетую, он растаял под солнцем в Александровском саду.

Маргарита, сломав замок сумки, заглянула в нее и радостно и облегченно ахнула. Золотые коробка и футляр были на месте.

Тогда Маргарита торопливо побежала из сада вон.

Глава XX

Крем Азазелло

Вечер настал не жаркий, не душный, а редкий для Москвы — настоящий весенний, волнующий вечер.

Луна висела в чистом небе полная, разрисованная таинственным рисунком, и настолько залила сад, в котором был особняк, что отчетливо были видны кирпичики дорожки, ведущей к воротам. Липы, клены, акации разрисовали землю сложными переплетами пятен. Загадочные тени чередовались с полями зеленого света, разбросанными под деревьями.

Трехстворчатое окно в фонаре, открытое и задернутое шторой, светилось бешеным электрическим светом.

В комнате Маргариты Николаевны горели все лампы, какие только можно было зажечь. Под потолком люстра, на трюмо у зеркального триптиха два трехсвечия, два кенкета по бокам шкафа, ночная лампочка на столике у кровати.

Огни, и сами по себе яркие, да еще отражающиеся и в туалетных зеркалах и в зеркале шкафа, освещали полный беспорядок. На одеяле кровати лежали сорочки, чулки, белье. На полу валялись белье, только что снятое и сброшенное Маргаритой, и раздавленная в волнении каблуком коробка папирос. Туфли стояли на ночном столике рядом с недопитой чашкой кофе и пепельницей, полной окурков, на спинке стула висело черное платье. Все флаконы на туалете были открыты. В комнате носились волной запахи духов, к которым примешивался запах раскаленного утюга, тянущийся из комнаты Наташи.

Выбежав тогда из Александровского сада в опьянении, Маргарита Николаевна побежала не прямо домой, а в Кузнецкий переулок, в парикмахерскую. Ее хорошо знали там, и всякими правдами и неправдами ей удалось завиться вне очереди. После этого, ни на секунду не разжимая руки на заветной сумке со сломанным замком, Маргарита в таксомоторе уехала в Замоскворечье к одной даме, занимающейся маникюром и приведением женских лиц в порядок {237}.

К восьми часам вечера Маргарита была дома. За все это время метаний по Москве она ничего не пила и не ела, отчего у нее ныл теперь левый висок. Отказавшись от давно перестоявшегося обеда, Маргарита Николаевна объявила изумленной Наташе, что едет сегодня в гости, что спешит безумно, что в половину десятого должна быть готова.

Волнение Маргариты Николаевны настолько бросалось в глаза, что у Наташи сразу сделался заговорщический вид, и тут и началась вся эта кутерьма. Бегая из кухни в спальню, Наташа бросалась то к плите, на которой кипел кофейник, то к гладильной доске, то носила на деревянных плечиках платья из своей комнаты в спальню.

Теперь несколько поутихло.

Маргарита Николаевна сидела возле трюмо в одном купальном халате, наброшенном на голое тело, и в замшевых черных туфлях. Браслет с часами лежал перед Маргаритой Николаевной рядом с двумя золотыми вещами, полученными от Азазелло, и Маргарита Николаевна не сводила глаз с циферблата. Ей казалось, что часы сломались и стрелки прилипли, не идут. Она три раза звонила по телефону, проверяя время. Часы оказались совершенно правильными, но тащились почему-то слишком медленно. И все-таки они пришли вовремя к половине десятого.

Когда наконец длинная стрелка упала на двадцать девятую минуту, Маргарита холодной рукой открыла футляр. Сердце ее так стукнуло, что пришлось отложить футлярчик и несколько секунд посидеть, прижав руку к груди. Справившись с собой, Маргарита тронула пальцем конец красного карандаша, выглядывающего из золотой оболочки. Карандаш был жирен, легко мазался и ничем не пахнул. Неуверенной рукой Маргарита провела по губам карандашиком, и он тотчас вывалился из ее руки и упал тяжело на подзеркальный столик, прямо на стекло часов, и оно покрылось трещинами. Охнув, Маргарита глянула в зеркало, отшатнулась от него, закрыла лицо руками, глянула опять и буйно захохотала.

Ощипанные по краям пинцетом днем в Замоскворечье брови сгустились и легли черными ровными дугами над зазеленевшими глазами. Тонкая вертикальная морщинка, перерезавшая переносицу, появившаяся тогда, когда пропал без вести мастер, и с тех пор печалящая Маргариту, бесследно пропала. Исчезли желтенькие тени у висков, как и две начинающиеся сеточки у наружных углов глаз. Кожа щек налилась ровным розовым цветом, лоб стал бел, чист, не раз крашенные волосы сделались черными, блестящими, и парикмахерская завивка развилась.