Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина

— Да?

— Ага. Агнешка умерла восемь лет назад. Вот так.

— Правда?! — Кристо даже выпрямляется, словно для того, чтобы взгляд получился ещё более требовательным.

— Да.

— Вот дела! А… по-«волчьи»! Да?!

— Да. Кто-то ей забыл рассказать, что она — не человек.

— Да ведь никто же не знал! У неё и мать была с волосами, как у меня, а при том совсем не «волчица», и Агнешка такая же была, ну, вылитая мать. Блондинка и блондинка… И никто же думать тогда не думал, что Ванда гуляет с упырём. А задним числом уже не стали вспоминать, кем должна была родиться Агнешка. Ох, бедная девчонка… А я ведь, знаешь, был уверен, что ты её именем назвалась от того, что успела с ней повидаться и увидела, что вы похожи. Умерла… Лилян, только не подумай, что я дурак, но знаешь, что?

— Что?

— Давай мы, когда вернёмся, про её смерть расскажем, а про то, что на дороге ты машину ловила — не будем? Посмотрим, какое лицо у цыгана, что тебя подвозил, будет, а?

Я соглашаюсь не из желания по-идиотски пошутить. Потому, что тогда историю про то, как Два Стакана подвозил мёртвую Агнешку, цыгане будут многие поколения пересказывать друг другу — и будет о ней хоть такая память. Иначе про незаконную дочь незаконной дочери одного из «волков» просто забудут, когда умрут те, для кого связь польской крали и будущего императора Батори была свежей сплетней. Пусть лучше вот так.

А ещё я понимаю, что ни за что не расскажу Ловашу, каким именем называла себя в Польской Республике.

— Чего кричали-то? — вдруг спрашивает нас мягкий мужской голос, и мы с Кристо вскакиваем от неожиданности.

За нами пришёл Адомас.

Глава XII. Новости тёмного леса

В хате у Никты натоплено хорошо, жарко. Обувь мы с Кристо конфузливо стянули и поставили в сенях, увидев, как хозяйка дома босиком бродит по половицам и половичкам. С особым удовольствием я в сенях же скидываю рюкзак. Несмотря на то, что я сутки отсыпалась у Вайткусов и ещё столько же наслаждалась их гостеприимством, в теле всё равно слабость и спина побаливает, так что даже лёгкая кладь — килограмма три-четыре, не больше — мучает и тянет к земле. Кристо свой рюкзачище, набитый не только моим альпинистским снаряжением, но и закупленными продуктами, тяжело бухает рядом.

Конечно, я уже рассказывала Кристо про Никту — я ему вообще все свои приключения рассказала, умолчав, правда, некоторые детали касательно Марчина и тайны Айдына Угура — но таращится он на неё так, будто совершенно не представлял подобное чудо. Никта, усмехаясь, приглашает к столу. Естественно, за чаем с блинами мне приходится пересказывать свои приключения по второму разу.

— Вот так, — раздумчиво говорит ведьма, медно поблёскивая глазами. Гядиминас взирает на меня со сдержанным, приличным мужчине любопытством, и обсасывает низку маминых бус. — Вот так. Трёх чародеев ты обезоружила, двух — она.

— Она? Люция?

— Да. «Волчица».

— Она у тебя была?

— Она — нет. Был Сенкевич.

— Кто?

— Твардовский не говорил тебе?

Да что ж такое, почему мне постоянно кто-то что-то не говорил?!

— Мой родственник?!

Никта взглядывает на меня удивлённо:

— Нет.

— Родственник Марчина? Почему он должен был сказать мне?

— Ещё один жрец, воюющий с Шимбровским.

— Вурдалак? — уточняет Кристо.

— Вурдалаки трупы кушают, — просвещает Никта «волка». — Из могилок. А Стефан Сенкевич — мёртвый жрец.

— Вурдалаки существуют?!

— Нет! — отвечают мне разом Никта, Адомас и Кристо.

— Я просто спросила.

— Вурдалаки — сказочные персонажи, — Никта, впервые на моей памяти, улыбается. — Вроде мавок.

— Ясно. Я поняла. Так Стефан Сенкевич — на нашей стороне?

— Ну, это как сказать. На моей — да. На твоей — вряд ли. Он вступил в ритуальный брак с вашей Люцией.

Как всегда, Никта выдаёт самые невероятные новости с абсолютно безразличным видом, между делом.

— Подожди, она теперь что — живой жрец?

— Да. Так.

Мы с Кристо переглядываемся. Люция Шерифович и сама по себе — противник опасный, а уж с неизвестными нам дарованными способностями…

— Она ведь стала жрицей той же сущности, что Твардовский, да?

— Да. Так. Равно как и Сенкевич.

Адомас опять что-то изготавливает в уголке на скамеечке: то ли пращу, то ли уздечку. Что-то из множества тонких ремешков. Вид у него при этом, как всегда, очень довольный. Вот ведь существуют счастливые люди!

— Значит, способности будут примерно такие же, как у Марчина. Это не скорость — люди Шимбровского неповоротливы, как… как люди. Это не…

— Не гадай. Притяжение ключей к тайнам.

— Не поняла?

— Я понял, — когда Кристо смотрит вот так, в упор, мне всегда становится немного не по себе. — Старую тайну вилк… этих… «волков» из ныне живущих жрецов открыли только Шимбровский, Твардовский и Сенкевич. И, видимо, независимо друг от друга?

Он вопросительно взглядывает на Никту.

— Да. Так.

— Подожди, а Никта? Она посвящена другой сущности!

— Она получила знание вместе с цыганским духом, и все дела. Смотри на факты дальше. Все трое открыли тайну чародейских могил, каким-то образом притянув к себе нужные ключи. Очень может быть, и на тебя Шимбровский с Марчином твоим наткнулись от того, что ты была ключом к какой-то тайне. Они тебя «притянули».

Всё так ровно сходится, что я чуть было не выкрикиваю, к какой, собственно, тайне я оказалась ключом, но вовремя сдерживаюсь. Но, увы, не так уж вовремя — Кристо и Никта уставились на меня, словно ожидая, что я заговорю. Я машу рукой:

— Ладно, а что дальше? Если мы встретим Сенкевича, он, получается, попробует меня убить ради, э, ритуальной жены?

Никта пожимает плечами.

— Ну, хорошо. Это мы с Кристо потом обмозгуем. А с тобой я хотела поговорить по важному делу. Я хотела попро… кх-м-м, а предлагать в лесу можно?

— Можно, — у Никты мерцающие глаза лесной кошки. Всё-таки, у Твардовского были плюсы: приятно иногда видеть рядом глаза самые обычные, человеческие, не сияющие ни синим, ни медно-зелёным.

— Я хотела тебе предложить сделать кое-что для меня. Во-первых, отвести нас к усадьбе Твардовских-Бялылясов. Хочу посмотреть, доехал ли Марчин, и ещё у нас с собой еда для Ядвиги. А два… у тебя есть какая-нибудь возможность получать почту?

— Мы получаем почту. Для нас оставляют письма и посылки в деревне у отца Адомаса.

— Отлично! Я