В бурях нашего века (Записки разведчика-антифашиста) - Герхард Кегель

В лагере беженцев в Дрездене им высказали недовольство тем, что власти в Котбусе направляли людей из Силезии в Дрезден, где все разрушено. Кроме того, беженцы из Силезии входят в компетенцию Котбуса. Очень жаль, но они должны возвратиться в Котбус. Им дали денег и продовольственные талоны на четыре дня. Но на обратный путь из Дрездена в Котбус им потребовалось теперь девять дней - они уже очень ослабели. И чтобы не умереть с голоду, им снова пришлось воровать картошку.

Когда они добрались до Котбуса, силы оставили их совсем. Их снова хотели послать в Дрезден. Но какой-то врач выдал им справку, что они нетранспортабельны. Так они остались в Котбусе, получив временное разрешение на жительство, благодаря чему им выдали продовольственные талоны и немного денег. В больницах не было мест. Им пришлось поселиться в переполненной общей квартире. В конце концов мать нашла записную книжку, в которой оказался котбусский адрес давнего друга ее младшего сына. Она разыскала этих людей, которые приютили ее. Затем следовал котбусский адрес. В заключение мать писала, что ее последняя надежда в том, чтобы через брата из Рансдорфа разузнать что-нибудь обо мне. Может быть, я уже вернулся в Берлин.

Я должен был немедленно ехать в Котбус. Но на урегулирование формальностей и получение пропуска для поездки на автомашине в Котбус и обратно ушло несколько дней. Этот пропуск СВАГ еще хранится в моих бумагах. Он датирован 15 сентября 1945 года и содержит упомянутую уже важную пометку: "Конфискация автомашины запрещается".

Когда я приехал в Котбус, то оказалось, что сообщавшийся в призыве матери о помощи адрес неверен. Но в результате расспросов и розысков мне наконец повезло. Разыскивавшаяся мною семья действительно проживала на улице, которую мне назвали.

Прежде чем позвонить, я немного подождал у двери, переводя дух от волнения. Мне открыла молодая женщина. Она смотрела на меня вопросительно. Когда я назвался и сказал, кого я надеюсь здесь увидеть, она очень удивилась. "Не может быть! - воскликнула женщина. - Входите же, входите. Ведь это прямо как в сказке! Как же обрадуется ваша мать!"

Из соседней комнаты послышался слабый голос: "Кто там пришел?" "Ей очень плохо, - шепнула мне молодая женщина. - Ваша мать совершенно безнадежна, она ко всему безразлична. Будьте осторожны!" И она открыла мне дверь в комнату больной.

Мать, ужасно похудевшая и выглядевшая совершенно больной, с недоверием подняла на меня глаза: "Герхард! Мальчик мой! Неужели все это правда?" прошептала она. Потом мать безудержно зарыдала от радости. Глубоко тронутый, я со смущением гладил ее волосы: "Перестань плакать и скорее поправляйся! Ты ведь так нам нужна! Шарлотта и дети уже в Берлине. Все они шлют тебе привет. Они велели мне обязательно привезти тебя к ним. Шарлотта хочет как можно скорее приступить к учебе на медицинском факультете университета. Я по горло занят на работе. А за хозяйством присматривать некому. Нужно, чтобы ты как можно скорее встала на ноги".

"Дорогой мой! Как же я доберусь до Берлина? - спросила она. - Ведь я не могу ходить!" "Но у подъезда стоит автомобиль, - ответил я. - Мне нужно лишь сначала посоветоваться с врачом. Ведь рисковать мы, конечно, не будем. Я хочу узнать у врача, выдержишь ли ты переезд в Берлин. Иначе я лучше приеду за тобой через несколько дней".

В приемной врача ожидало множество больных. Сестра, к которой я обратился, заявила мне, что раньше чем через два или три дня на визит врача рассчитывать не приходится. Если же я хочу поговорить с доктором здесь, то мне придется пару часов подождать. Я ведь должен видеть, сколько людей передо мной ждут своей очереди.

О результатах этих своих усилий я рассказал матери. Не остается ничего иного, сказал я ей, как дождаться визита врача, а я снова приеду через четыре или пять дней. Но больная решительно запротестовала: я ни в коем случае не должен оставлять ее здесь, и если ей суждено умереть, она может умереть в машине сына. Однако она уверена, что выдержит переезд. Во имя всего святого, молила она, не надо оставлять ее здесь.

В конце концов я подумал, что мой отъезд, действительно, может привести к серьезному ухудшению ее здоровья. Сейчас же ее апатия прошла. Она хотела жить, это чувствовалось в каждом ее слове. Жизнь вновь обрела для нее смысл. Ее общее состояние явно не допускало переезда, но разлука совсем подорвала бы ее волю к жизни, а это казалось мне большим риском.

Я сердечно поблагодарил семью, столько сделавшую для оказавшегося в беде старого человека. Потом я взял на руки мать. Когда-то это была рослая и - как принято говорить - видная женщина, а теперь она весила 35, самое большее - 40 килограммов. Я снес ее вниз по лестнице и усадил в машину.

Когда мы подъехали к границе Берлина, было уже темно. Столица магически притягивала к себе беженцев и всех тех, кто потерял семью и дом. Но из-за сильных разрушений в городе не имелось возможности обеспечить всем кров и пристанище. Поэтому на контрольных пунктах тщательно проверяли документы и были установлены строгие ограничения на въезд. В принципе в город могли въехать и жить там лишь те, кто жил в Берлине до окончания войны. Исключения допускались лишь по специальному разрешению.

Я забрал у матери ее документы, в которых последним постоянным местом ее жительства значился Бреслау. Я предупредил ее: в случае проверки документов она должна говорить, что потеряла свои документы где-то на дороге во время долгих странствий вместе с беженцами, а я скажу, что до войны она проживала вместе со мной в Берлине. Дело в том, объяснил я ей, что прежде всего нам обязательно надо проехать в Берлин. Все остальное мы выясним потом.

В Бисдорфе все было готово к приезду матери. Мы оборудовали для нее отдельную комнатку. Утром пришла женщина-врач, поставившая диагноз: полное истощение, возможно, и тиф. Необходима полная дезинфекция. Кризис болезни, вероятно, уже позади, но жизнь еще в опасности. Нужна госпитализация.

Врач - в то время она по договору обслуживала наших сотрудников - сразу же забрала мать в больницу. Там подтвердилось, что у нее тиф. Последствием этого явилась наряду с прочим основательная дезинфекция нашей квартиры и автомашины, в которой я привез мать.

Да, кризис болезни, казалось, уже миновал. Но истощение, вызванное голодом, мытарствами на дорогах и бесконечными переживаниями, да еще тиф грозили бедой. Для поправки требовалось время. Выздоровлению помогла, пожалуй, прежде всего пробудившаяся вновь воля к жизни.

Через пять или шесть недель мать выписали из больницы, и она поселилась у нас в Бисдорфе. Поначалу она была очень слаба, однако тем не менее полна жажды деятельности. Она сразу же взяла во владение кухню и небольшой огород. Скоро она уже разводила кур и кроликов.