Манипуляция сознанием - Сергей Кара-Мурза

Ведь автор той статьи нигде не сделал даже такой оговорки: на нас, дескать, в связи с рыночными реформами накатывает неминуемая беда; я, как узкий специалист, не берусь обсуждать реформу, я лишь говорю о том, что при всех наших усилиях мы не сможем сократить число потерпевших несчастье сограждан ниже 20 миллионов; чтобы оно не было выше, надо сделать то-то и то-то. Нет, социолог благожелательно ссылается на Милтона Фридмана (подчеркивая что он — Нобелевский лауреат), который выдвинул теорию «естественного» уровня безработицы: «При снижении уровня безработицы ниже естественного инфляция начинает расти, что пагубно отражается на состоянии экономики. Отсюда делается вывод о необходимости поддерживания безработицы на естественном уровне, который определяется в 6%». Шесть процентов — это для США, а нам поклонник Милтона с помощью золотого сечения вычислил 13%, которые, хоть кровь из носу, «необходимо поддерживать».

Мы говорили о масштабах страданий, которые нам предполагали организовать политики с целой ратью своих экономистов и гуманитариев. А какого рода эти страдания, какова их интенсивность? Социолог их прекрасно знает, они регулярно изучаются Всемирной организацией труда, сводка печатается ежегодно. В США, например, рост безработицы на один процент ведет к увеличению числа убийств на 5,7%, самоубийств на 4,1%, заключенных на 4%, пациентов психиатрических больниц на 3,5% (эти данные он сам бесстрастно приводит в своей статье)254.

Некогерентность рассуждений.Вынужденная безнравственность всего дискурса наших пришедших к власти либералов в отношении безработицы обнаруживает следующий родовой признак манипуляции сознанием, который служит надежным и едва ли не самым простым для выявления симптомом — некогерентность дискурса. Мы применяем здесь эти введенные исследователями манипуляции термины из уважения к их науке, а на нормальном языке это означает, что манипуляторы в своих построениях поневоле вынуждены вступать в глубокое противоречие с теми принципами, которые они сами же декларируют.

Размахивая знаменем свободы и гражданского общества, наши либеральные философы постоянно мусолили имена его отцов-первооткрывателей, Локка и Канта (а потом их современного продолжателя — Поппера). Хорошо. И вдруг — пропаганда социально-инженерного проекта по переустройству нашего общества так, чтобы в нем возникла безработица. Возникает вопиющее и неразрешимое противоречие с самыми главными положениями и Локка, и Канта, и Поппера. Полная некогерентность дискурса!

Вот, Н.Шмелев пишет: «Мы обязаны внедрить во все сферы общественной жизни понимание того, что все, что экономически неэффективно, — безнравственно и, наоборот, что эффективно — то нравственно». Он вынужден был сказать эту чушь, чтобы, восхваляя безработицу, не выглядеть безнравственным. Кто же поверит идеологу, который буквально заявляет: я, мерзавец, призываю вас к тому-то и тому-то нехорошему. Вот и приходится выкручиваться.

Итак, Н.Шмелев (а он, заметьте, один из самых приличных в этой компании) представляет экономическую эффективность («пользу») фундаментальной категорией, а нравственность — вторичной, производной от пользы. Это противоречит не только всем нашим знаниям о человеке и здравому смыслу, но и всей философии гражданского общества.

Нравственность — фундаментальное основание бытия человека (обезьяна стала человеком именно обретя нравственность). Выгода, тем более «экономическая эффективность» — явления исторически обусловленные, преходящие. Локк, философ либерального общества, у которого мы вроде бы обязаны сегодня учиться жить, специально ставил вопрос о том, является ли выгода фундаментальным основанием бытия, однопорядковым нравственности. Ответ его был таков: «нравственность действия не зависит от пользы». И разъясняет, что «естественный закон» бытия не сводится к выгоде и не нравственность определяется пользой, а, наоборот, польза есть один из результатов нравственности. Польза (выгода, эффективность и т.д.) — вторична.

Конечно, если бы А.Н.Яковлев, Н.Шмелев и прочие прорабы вдруг сказали с экрана: «Все эти свободы, нравственность и гражданское общество — чушь. Человек человеку волк — вот наша правда! Тащи, ребята, кто что может, и погуляем напоследок», — то это было бы честно, но нецивилизованно. Этого ни наши либералы, ни Запад не любят, поэтому пришлось включить машину манипуляции.

В отношении Канта в некогерентность, граничащую с шизофренией, впали уже не только идеологи реформы, но и широкие круги нашей образованной интеллигенции. Редко сейчас встретишь гуманитарный журнал, где бы не поминался моральный императив Канта: «поступай с другими так, как ты хочешь чтобы поступали с тобой». Ссылаясь на эту максиму, я уже давно (с начала 60-х годов) спрашиваю, когда могу, интеллигента, ратующего за безработицу: «Ты сам хочешь стать безработным?». Ни разу я положительного ответа не услышал. Самые совестливые (а это были мои приятели по лаборатории) отвечали уклончиво, примерно так: «Я бы и не против ради общего блага, но ты же знаешь, у нас сейчас научно-техническая революция, а я научный работник; так что никак у меня стать безработным не получится, ты уж извини. Безработица — это для рабочих, ну, избыточных колхозников». Тут, как нам теперь известно, маленько промахнулись наши либеральные интеллигенты — сами стали жертвой очень примитивной манипуляции сознанием. Сантехники нужны даже в колонии, а вот научные работники — только в державном государстве, которое они разрушали.

Что же касается Поппера и его концепции «открытого общества», то тут некогерентность наших реформаторов скандальна. Они устроили нам «революцию сверху». Шутка ли — организовать за год приватизацию по Чубайсу и планировать безработицу в 20 миллионов. А из философии Поппеpа следует важный практический вывод — запрет на кpупные изменения в обществе. Социально-инженерные pешения не должны быть кpупными. Знание пpиpащивается эволюционно, не быстpее, чем обpазуется обpатная связь чеpез пpовеpку результата. Не быстpее, чем пpиpащение знания, должны пpоизводиться и изменения в обществе. Быстрые изменения, независимо от намерений социальных инженеров, неизбежно ведут к избыточным страданиям людей. Поэтому «революции сверху» (о «революциях снизу» говорить нечего, поскольку это всегда взрыв, катастрофа) философией Поппера теоретически запрещены255. Наши идеологи перестройки и реформы, надев маску либералов, ни в коей мере либералами не являются. Вся их риторика есть часть огромной, исторического масштаба манипуляции сознанием.

Мы использовали тему безработицы просто как пример для практикума, не вдаваясь в саму проблему. Независимо от того, является ли читатель сторонником безработицы или уважает право на труд, ему полезно знать, что тот способ, который реформаторы избрали для убеждения граждан в благе безработицы, есть не доказательство, а манипуляция.

Помимо перечисленных пяти признаков, выпукло торчащих в этой струе промывания мозгов, есть и другие, о которых не будем распространяться, они почти тривиальны. Это, например, назойливое использование авторитета науки. Тут тебе и Нобелевский лауреат Фридман, и «кривые Филлипса», и тензорное исчисление. И личный авторитет ученого — многие наши демократы дали им попользоваться. Вот, энтузиаст безработицы академик Н.Амосов. Ну какое знание о вопросе дала ему его научная деятельность — хирургия сердца? Никакого. Просто ему нравится безработица, и он хочет высказаться. На здоровье! Но тогда подписывайся: гражданин Амосов (или уж Николай Амосов, эсквайр). А то ведь: академик! Ослиные уши манипуляторов так и торчат.

Как говорилось в гл. 11, «размягчение» морали и нравственности — важный этап в разрушении всего культурного ядра общества и снятии психологических защит против манипуляции. Потому и говорят — устои. Антрополог К.Лоренц сформулировал почти как экспериментальный закон: «Радикальный отказ от отцовской культуpы — даже если он полностью опpавдан — может повлечь за собой гибельное последствие, сделав пpезpевшего напутствие юношу жеpтвой самых бессовестных шаpлатанов. Юноши, освободившиеся от традиций, обычно охотно пpислушиваются к демагогам и воспpинимают с полным довеpием их косметически укpашенные доктpинеpские фоpмулы».

С конца 80-х годов в России ведется большая и хорошо разработанная программа по релятивизации, а потом и снятии нравственных норм и запретов и внедрению ценностей радикально аморальных. Главное, конечно, в том, что во многом аморальной стала сама реальность разрушаемого общества, но здесь для нас важно использование этой объективной аморальности как средства воздействия на сознание. Эта безнравственность возводилась средствами массовой информации в норму. Вот самый поверхностный слой морали — нормы приличия в человеческих отношениях. Вряд ли кто-то не согласится, что тот стиль политической «критики», который был принят на телевидении во время выборов в Госдуму в 1999 г., означал разрыв с общепринятыми ранее нормами приличия. Наиболее полно этот разрыв выразил С.Доренко в своих издевательствах над Е.М.Примаковым и Ю.М.Лужковым. Это совершенно не связано с проблемой обоснованности критики, речь именно о приличиях. В начале 90-х годов нарастающее хамство еще воспринималось как выражение страсти реформаторов, их клокочущей ненависти к коммунистам (и, как ни странно, казалось поэтому объяснимым и чуть ли не оправданным). Но теперь это было хамство по отношению к своим. Иными словами, хамство как моральный принцип.