Пламенный клинок - Крис Вудинг

Неужели Гаррика уже привязали к стулу в каком-нибудь пыточном застенке? Неужели наградой за тридцать лет борьбы стали отчаяние и смерть?

К Килю Арен чувствовал лишь отвращение. Неудивительно, что Клиссен так охотно отпустил Арена: он знал, что в запасе у него есть еще один предатель, если с первым ничего не получится. Арен полагал, что ему удалось обхитрить Железную Длань, но у верховного охранителя имелся туз в рукаве.

Как мог Киль совершить такое с Гарриком?!

Но Арен понимал как. Он сам был на волоске от подобного поступка.

— Я думала… — начала Вика и осеклась, понурившись. — Я считала его заступником… Единственным, кто мог захватить Пламенный Клинок… — Скирда прижала уши и заскулила, а друидесса сокрушенно покачала головой. — Неужели Истязатели и вправду со мной говорили? Или я говорила сама с собой?

— Граб иногда говорит сам с собой, — участливо влез скарл.

— Заткнись! — огрызнулся Кейд.

ГЛАВА 52

Прижав колени к подбородку, Арен сидел на подоконнике в пустой комнате на верхнем этаже высокого старого дома. Здесь не было ни светильников, ни ковра, ни обоев — только потрепанный тюфяк и углу. За окном протекала река, посреди которой сверкал Государев остров, а за ним поблескивали огни на южном берегу. Арен смотрел сквозь стекло и ничего не видел, охваченный горем.

Снизу раздавались голоса: Мара и Вильхам что-то обсуждали. Люди Вильхама топали по лестницам, хлопали дверьми и разгоряченно переговаривались. Известие о том, что Гаррика схватили, переполошило соратников. Об Арене и остальных в суматохе позабыли, поэтому юноша потихоньку ускользнул, чтобы привести мысли в порядок.

Оказавшись наконец наедине с собой, он усилием воли подавил тревогу, но на ее месте обнаружил пустоту и оцепенение. Гаррика больше нет. Пламенного Клинка больше нет. Даже отца больше нет; прошлой ночью он словно умер заново. Арену было свойственно упорство, но слишком часто жизнь ставила ему подножку. И на этот раз ему не хотелось подниматься. Какой смысл?

Он услышал, как скрипнула дверь, и на половицы легла косая полоса света из коридора, а в ней показалась тень. Фен. Она вошла, затворила дверь и села на пол у подоконника, прислонившись спиной к стене.

— О чем они говорят? — спросил Арен.

— Обсуждают, не вызволить ли Гаррика, — ответил Фен. — Вильхам против. У нас не так много людей, чтобы взять приступом главное управление Железной Длани, даже если Гаррик действительно там. Другие хотят выследить Киля, допросить его и учинить над ним расправу. Мара горюет о своих ученицах, оставшихся без наставницы, и о слугах, за которых теперь некому заступиться.

— А Пламенный Клинок?

Фен пожала плечами.

— О нем никто и не вспоминает. Это был замысел Гаррика, не их.

Арен ничего не почувствовал. Слова проваливались в пустоту внутри него и там исчезали. Последовало долгое молчание.

— Ты, наверное, заметил, что я боюсь высоты, — наконец произнесла Фен.

— Заметил.

— Я никогда не рассказывала почему.

Арен не ответил. Он понял, что она собирается с духом.

— Когда умерла матушка, — начала она, — отец изменился. Не было на свете людей, которые любили бы друг друга сильнее. Потеря надломила его, и он больше не ведал радости. В тот день, когда мы похоронили мать, он сказал, что мне придется научиться самой заботиться о себе. Он бросал меня в лесу или в горах, чтобы я отыскивала дорогу домой. По нескольку дней мне приходилось выживать в одиночестве. Мне было одиннадцать или двенадцать… Не знаю. Так продолжалось пару лет. Однажды я заболела и чуть не умерла. А как-то меня едва не задрал медведь.

Ее рассказ всколыхнул Арена, вывел из отчаяния. Фен еще никогда не говорила так откровенно. Это напомнило ту ночь в Скавенгарде, когда они ждали чудище. В самые мрачные минуты девушка тянулась к Арену.

— «Ни к чему не привязывайся, Фен. Ни к местам, ни тем более к людям, — так он мне говорил. — Иначе, когда они сгинут, ты сгинешь вместе с ними». На самом деле отец имел в виду себя. Но я его не слушала. Я выполняла его задания, только чтобы угодить ему. Надеялась, что когда-нибудь мы всё станем делать сообща.

— Он был твоим отцом, — сказал Арен. — Ты просто хотела быть рядом. Я знаю, каково это.

— Однажды мы отправились на восток, в горы. Чем круче делался подъем, тем более опасный путь выбирал отец. Дважды он протягивал мне руку, помогая забраться выше. А в третий раз…

Голос у нее дрогнул: она то ли плакала, то ли пыталась сдержать слезы. Арен не видел ее лица; она сидела ниже, у его ног. Не раздумывая, он свесил руку с подоконника, и девушка рассеянно взяла его ладонь, сжав его пальцы своими.

— В третий раз он отпустил меня, — глухо продолжила она. — Нарочно, чтобы преподать урок. Иногда мы беспечно предаем собственную жизнь в чужие руки, и он… Он хотел показать мне, как это опасно. — Она крепче сжала его ладонь, и Арен понял, что она снова падает, что она всегда будет падать. — Я сломала обе ноги, — сказала Фен. — Лежала и вопила. Думала, что это случайность, ждала, что отец меня спасет. Но он так и не пришел. Бросил меня. Поэтому вскоре я перестала кричать: смысла не было. Я бы только привлекла волков и медведей.

— Как ты выжила? — осторожно спросил Арен.

— Ползком добралась до дому.

«Ползком добралась до дому». Арен и представить не мог, сколько мучений скрывалось за этими скупыми словами. Несколько часов, а то и дней она, изнемогая от боли, волочила за собой изувеченные ноги. И все это время сознавала, что отец уронил ее нарочно, однако у нее не было иного выбора, кроме как вернуться к нему. Откуда у нее взялись силы двигаться вперед?

— Когда я оказалась дома, отец был там, — продолжала Фен. — Пьяный, но не слишком, так что он сумел положить меня в повозку и отвезти в город. Лекарь приладил на место сломанные кости, чтобы они правильно срослись, и мне пришлось долго отлеживаться в постели. Очень долго. Отец меня кормил. Наверное, исполнял свой долг передо мной. Но я больше никогда в жизни с ним не разговаривала.

Она всхлипнула. Значит, все-таки плакала. Она еще острее, чем Арен, чувствовала отцовское предательство. Однако не сдалась и упорно двигалась вперед, пока однажды их дороги не пересеклись. Ему стало стыдно. Какое право он имеет предаваться унынию, когда у Фен для этот больше оснований?

— Что с ним произошло? — спросил