Закон оружия - Силлов Дмитрий Олегович sillov

Кузьма плюнул на палец, растер слюну, подняв руку, попробовал ветер и, положив ладонь на спусковой рычаг крепостного самострела, приник к ложу, ловя острием болта приближающуюся одинокую фигуру.

– Погоди, Кузьма.

На плечо воина легла ладонь в боевой рукавице.

Кузьма раздраженно сплюнул.

– Чего годить-то? Не вишь, со стороны Степи гость пожаловал. А воевода ясно сказал…

Стоящий сбоку молодой воин приложил к поднятой стрелке шлема ладонь, сложенную козырьком.

– У него, кажись, мешок какой-то поперек седла…

– Во-во, – буркнул Кузьма. – А ты, Егор, не подумал – вдруг в мешке том громовое зелье, которым пришлый иноземец давеча воз разворотил? Ворота-то у нас открыты, и мост опущен. Загонит коня в ворота, трут поднесет зажженный к мешку…

– Да погоди ты, говорю! Тебе лишь бы рубить да стрелять, все равно в кого!.. Слышь, Кузьма, кажись, это наш.

– Ага, с ордынской стороны – они все наши. Будут скоро, – не успокаивался Кузьма, не снимая руки со скобы самострела.

Но более молодой сторожевой хоть и против солнца, но выглядел большее.

– Эх ты! – воскликнул он удивленно. – Глянь-ка, да это ж Семен!

У Кузьмы от удивления аж шлем приподнялся на густых бровях.

– Какой Семен?!!

– Да наш, Семен Василич, купец. И ордынец у него через седло перекинут!

Всадник был уже недалеко. Даже Кузьма сейчас разглядел, как тяжко, но упрямо тащит степная коняга на себе грузного купца Семена Васильевича вместе с его трофеем.

– Да я и сам теперь вижу… – растерянно протянул Кузьма.

– А за ним погоня, – спокойно произнес Егор.

Действительно, из-за лесистого холма вылетел десяток вооруженных всадников и припустил за беглецом, на ходу снаряжая стрелами луки.

– Успеет?

– Должон успеть, – рассудительно произнес Кузьма, вновь прилаживаясь к самострелу. – А первый щас точно нарвется.

Один из всадников вырвался вперед остальных и, подняв лук, выпустил стрелу навесом.

Описав широкий полукруг, стрела ударила в высокую луку деревянного седла позади всадника и расколола ее. Вслед за лукой по всему седлу зазмеилась широкая трещина. С башни Кузьме было видно, как побелело от напряжения лицо беглеца, – сейчас он изо всех сил сжимал ноги вместе, и только благодаря этому усилию седло не разваливалось на две части. Случись такое – все! Ноги коня обязательно запутаются в спавших подпругах, а вторая стрела довершит дело по упавшей наземь мишени – в неподвижную цель степняк не промахнется.

– Давай, Кузьма, – прошептал молодой витязь.

– Не время…

Степняк на скаку выдернул из колчана вторую стрелу, наложил на лук, натянул тетиву… но стрела ушла в небо.

Болт русского самострела ударил в грудь кочевника, вмял в доспех из кожаных пластин железную нагрудную бляху и вышиб всадника из седла. Случись такое чуть ближе к крепости – и бляха вышла бы из спины стрелка. Сейчас же болт тоже был на излете, потому кочевник лишь шлепнулся спиной в грязь, и духи степи на время забрали себе его сознание.

Остальные преследователи круто повернули коней. Один из них метнул волосяной аркан, захлестнул ногу незадачливого стрелка и потащил его по грязи, подальше от опасного места.

– Кажись, попал, – довольно осклабился Кузьма.

– С почином! – хлопнул его по спине Егор…

Семен Васильевич въехал в ворота и, сбросив связанного пленного на руки подбежавших дружинников, соскочил с коня. Сзади него плюхнулись в лужу половинки седла, расколотого ордынской стрелой. Всхрапнув, конь прянул назад и тут же запутался передними ногами в стременах и подпругах.

– Тихо, тихо, родимый!

Молодой парень поймал повод и похлопал коня по шее. Породистый скакун покосился на человека – и как-то сразу успокоился. У человека были сильные руки и необычное лицо, обрамленное короткими густыми волосами, – таких лиц конь не видел в Орде. А еще от него шла волна доброты. Конь мгновенно успокоился и позволил человеку освободить ноги от пут. Он как-то сразу понял, что новый хозяин никогда не станет его бить и обижать…

Рот Тэхэ был заткнут его же собственным поясом. На затылке сотника наливалась синевой изрядная шишка. Кровь стучала в висках, а лицо немилосердно терлось об звенья трофейной кольчуги – здоровенный дружинник нес его на плече, словно мешок, в который грязные рабы, следующие за Ордой, собирают навоз для кизяков[105]. Но Тэхэ терпел. Видит Тэнгре, если надо, он вытерпит и не такое…

Рядом с Митяем, который тащил пленного легко, словно ребенка, шагал Семен. За ними бежали ребятишки, радостно визжа:

– Ордынца, ордынца поймали! Дядька Семен ворога изловил!

В воротах детинца, скрестив руки на груди, стоял воевода. Спрятав довольную улыбку, Семен подошел и кивнул на пленного:

– Вот, Федор Савельич, не обессудь за самоуправство, но я тут, кажись, ихнего сотника в полон взял. Судя по пайцзе.

– По пайцзе?

– Ну да, – кивнул Семен, щелкая ногтем по бронзовой пластине, свешивающейся с пояса, который до сих пор никто не удосужился вытащить изо рта Тэхэ. – Такие штуки у них в Орде сотники носят.

– А ты про то откель ведаешь? – как бы между делом спросил Федор Савельевич.

– Что ж, когда я в походы с торговыми поездами ходил, ордынцев не видел? – пожал плечами Семен. – Я тут намедни пораскинул умишком и рассудил, что коль на нас такая сила прет, то нелишне про ту силу заранее вызнать. А поскольку ты б все равно одного не пустил, я украдкой ночью из города ушел.

– Верно рассудил, – смягчился воевода. – Лихо, Семен Васильевич, лихо. И как удалось?

Семен самодовольно ухмыльнулся.

– Он коня поил на рассвете. Тут я ему по башке кулаком и засветил. Ну, мой кулак все знают.

В собравшейся толпе послышался одобрительный ропот.

– Эт так, – произнес кто-то. – Смотри-ка, наш Семен не только на ярмарке горазд кулаками махать.

Семен снова усмехнулся.

– Я тут смотрел-смотрел да и подумал, что крепкий тын да высокий вал, оно, конечно, хорошо, но вражий язык – это завсегда вражий язык, – громко сказал он, не то для воеводы, не то для собравшегося вокруг народа. – А ежели тому языку ишшо пятки маненько прижечь – так мы зараз про ордынское войско все доподлинно знать будем.

– Дело говоришь, Семен Васильевич, – кивнул воевода. – От града и от меня лично – благодарствую. Великую ты службу сослужил. Только насчет пятки прижигать – это мы, думаю, обойдемся. Похоже, он уже и без того созрел.

Воевода кивнул на пленника.

От висения вниз головой плоское лицо кочевника налилось кровью, словно брюхо разъевшегося комара, – того и гляди лопнет. Он было начал корчиться, но Митяй деловито хлопнул пленника по мягкому месту – виси, мол, не рыпайся! И сейчас Тэхэ лишь неистово вращал глазами, боясь лишний раз пошевелиться, – рука у Митяя была тяжелая.

– Неужто сказать чего хочет? – подивился воевода. – Вот ведь нынче развелось иноземцев, что по-нашему разумеют!

Семен захохотал:

– Как насчет ихних пяток или чего повыше беседа начинается – они все враз на любом языке говорить начинают. Хоть на птичьем, хоть на славянском.

Он протянул руку, ухватился за пайцзу и дернул. Пояс вывалился изо рта Тэхэ. Сотник закашлялся, его лицо стало багровым.

– Пятка не нада. Все скажу, – прохрипел он.

– Во-во, что я говорил? – хмыкнул Семен.

– Переверни, – приказал воевода.

Митяй легко, будто тряпичную куклу, стряхнул с плеча пленника и поставил на ноги. Тот разинул рот и задышал, словно сом, вытащенный на берег.

– Кто языку обучал? – спросил воевода, когда пленник немного пришел в себя.

– Никто не обучал, – мрачно ответил Тэхэ. – Рязань брал. Коломна брал. Владимир брал. Много урусский земля гулял. Сам язык узнавал.

Тень пробежала по лицу воеводы.

– Башковитый попался, – сквозь зубы процедил он. – Прям самородок. Ну, вои, ведите самородка в детинец, толковать с ним будем.

Митяй положил руку на плечо сотника и слегка подтолкнул. И тут же придержать пришлось, иначе не миновать бы тому падения носом в лужу – Митяй порой силушку не рассчитывал. Особо когда про сожженные русские города слышал от того, кто принимал в том сожжении не последнее участие.