Полиция России. История, законы, реформы - Иван Тарасов

Относительно частных лиц, потерпевших от неправильных действий полиции, в Судебных уставах, в ст. 1316 Устава гр. суд., постановлено было, что все должностные лица, в случае причинения их нерадением, неосмотрительностью или медленностью убытков частным лицам, могут быть привлекаемы к судебной ответственности. По поводу этой статьи министерство внутренних дел полагало, что вопрос о наличии нерадения, неосмотрительности или медленности должен подлежать предварительному обсуждению высшего в губернии начальства, так как действия, которыми нанесен убыток частному лицу, могли быть вызваны распоряжением начальства обвиняемого, а потому и преследование перед судом не могло бы доставить должного удовлетворения потерпевшему. Против же всякого излишнего снисхождения потерпевшие лица имеют достаточно обеспечения а праве обжалования. Но Государственный Совет рассуждал по поводу той же статьи следующим образом: «Не подлежит сомнению, что действия сих чинов бывают весьма часто принудительные, и что чины эти во многих случаях находятся в необходимости действовать не по одному указанию закона, а по инструкции и даже по словесному приказанию своего начальства. Точно в такой же мере не подлежит сомнению, что никакое административное начальство не имеет права давать подчиненным инструкции или словесные приказания на совершение действий, недозволенных законом или причиняющих частному лицу вред или убытки. По сему, для того, чтобы всякое должностное лицо административного ведомства действовало в пределах законности и не только само не делало бы распоряжений противозаконных, но и не уполномочивало бы подчиненные себе лица на распоряжения, в чем-либо нарушающие права частных лиц, необходимо, чтобы все распоряжения чинов администрации подлежали рассмотрению в случае принесения на них жалоб со стороны тех, чьи права теми распоряжениями нарушаются. Чтобы такое рассмотрение было беспристрастным и привело к справедливому разрешению, необходимо предоставить оное не самому административному начальству, по предписанию или инструкции которого действовало административное лицо и которое поэтому не может быть судьей в своем деле, а суду, и притом суду в особом присутствии, в котором, кроме чинов судебных, участвовали бы и чины администрации для того, чтобы обсуждение распоряжения административного лица могло происходить и с полным беспристрастием, при уравнительном участии элементов судебного и административного, и с полным знанием свойств сделанного административными лицами распоряжения… Когда жалобы на административных чинов стали бы рассматриваться начальством, число подаваемых жалоб не только не могло бы от того уменьшиться, но скорее увеличилось бы, ибо отказ непосредственного начальства повлек бы новые жалобы высшему начальству и т. д.» Вообще же Государственный Совет пришел к тому заключению, что «по коренным гражданским законам и по тем началам, по которым, согласно воле Государя Императора, должна быть произведена судебная реформа, предъявление исков к должностным лицам о вознаграждении за причиненные их действиями вред или убытки должно зависеть лишь от усмотрения лица, понесшего вред или убытки; отступления же от этого порядка не могут быть допускаемы».

Так определена ответственность полиции в порядке суда гражданского; что же касается уголовной ответственности чинов полиции, то Судебные уставы оставили в полной силе прежнее коренное правило нашего законодательства, на основании которого предание суду должностных лиц за упущения и преступления по службе во всяком случае зависит от начальства. Поэтому ответственность полиции вообще оказалась нормированной таким образом, что она служит не столько к обеспечению правильности действий полиции, сколько к еще большему усилению и без того уже непомерной власти высшего полицейского начальства, вследствие чего, как мы указывали уже однажды по поводу вопроса об ответственности администрации вообще, нередко органы полиции изображают собой как бы двуликих субъектов, одно лицо которых, обращенное к начальству, запечатлено страхом и раболепием, другое же лицо, обращенное к гражданину и обществу, выражает дерзость и пренебрежение. В результате же, как это все знают или чувствуют, наша чрезвычайно многочисленная и пестрая полиция, снабженная огромной властью, не стоит на высоте своей задачи, в ущерб своему достоинству и условиям общей безопасности.

Заключение

В первом отделе нашего исследования, после предисловия, мы указали как на те цели, которые имелись в виду при реформе полиции, так отчасти и на избранные для этого средства. Следующий отдел посвящен был исследованию, в какой мере избранные средства были выдержаны в отношении к городской, уездной, губернской и жандармской полициям, и в какой мере достигнуты были намеченные цели, причем вопрос об ответственности полиции рассмотрен был особо. В том и другом случае получился ответ безусловно отрицательный. Внутренняя политика, касавшаяся предмета нашего исследования, отличалась замечательной, чуть ли не беспримерной неустойчивостью, знаменующейся резкими переходами к радикально противоположным началам; цели же оказываются, в большей части случаев, не только не достигнутыми, но, кроме того, искаженными самым прискорбным образом до такой степени, что поступательное движение, прогрессивное начало делаются неуловимыми в густом тумане непримиримых противоречий и внутренней политики «от случая к случаю».

Этот ответ, как результат научного исследования, вполне совпадает с таким же ответом, к которому приведено было правительство исследованием практики и который дважды формулирован был официально: при назначении сенаторской ревизии в 1880 г. и при учреждении так называемой Кахановской комиссии. Тем более в таком ответе, имея в виду, что он касается оценки результатов реформенной деятельности, нельзя не видеть явления необычайного, чрезвычайно знаменательного в истории вообще, в истории же полиции – в особенности. Искать объяснения этому явлению, как это делали и делают некоторые, в афоризмах, что «слишком поспешный опаздывает так же, как и слишком медленный», или что «стремясь к лучшему, часто губим мы и хорошее», по меньшей мере, ненаучно, так как вместо объяснения предлагается одно только голое порицание, нисколько не содействующее раскрытию тех именно внутренних и внешних причин, которые привели к отрицательному результату, формулированному в данном отрицательном ответе.

Внутренние причины явились прямым порождением тех условий, при которых разрабатывались все реформы прошлого царствования. Нет и не было никогда реформ совершенных, а потому не только не удивительно, а совершенно естественно, что в быстро следовавшие одно за другим реформенные законоположения вкрались более или менее существенные ошибки, которые обусловливались, с одной стороны, бюрократическим порядком разработки большей части этих законоположений, с другой – явным и тайным противодействием со стороны тех лиц и общественных групп, интересы которых существенно затрагивались этими реформами, или же – независимо от интересов и вообще своекорыстных видов – взгляды которых не согласовались с началами, положенными в основании реформ, так как при одинаковом стремлении к добру можно резко расходиться в выборе средств для достижения общей цели. Влияние этих чреватых последствиями условий было, разумеется, весьма различно, но во всяком случае ими порождены те погрешности, которые с самого начала выразились в реформах и которые заключались в неудачных компромиссах, отступлениях от основных начал, непрактичности некоторых законоположений, смешении разнородных принципов, неравномерности разработки частей и т. п. Отрицательное воздействие этих погрешностей, конечно, неизбежно до тех пор, пока они остаются незамеченными и не устраненными; но в настоящее время, благодаря энергическим усилиям единичных лиц, общества и правительства, погрешности эти найдены, на них указано и отчасти изысканы средства для устранения их. Поэтому, упомянув только о существовании этих внутренних причин, мы пройдем их мимо, а остановимся на причинах второй категории – на причинах внешних, тем более, что воздействие их, будучи более интенсивным и экстенсивным, оказывает на реформы наиболее пагубное влияние, до такой степени, что от реформ могут остаться только принципы, парящие над жизнью, но не проникающие в нее; а так как принципы эти были облечены в форму закона, то всё более и более отступающая от них практика окрашивается всё гуще и гуще оттенком незакономерности. Отсюда неизбежные неудовольствие, шатание, резкие противоречия и нетерпеливая погоня за лучшим, не изведав еще хорошего…

В числе внешних причин, т. е. не в самих реформах заключающихся, первенствующее место принадлежит, несомненно, тому самому явлению, господством которого с удивительной последовательностью ознаменовывается всё историческое развитие русской полиции, начиная с момента возникновения ее в 1718 г. и кончая началом эпохи реформ. Явление это заключается в признании за полицией значения не столько учреждения с определенной задачей[50], сколько известной формы действия, которой приписывается такое огромное положительное значение, что, с одной стороны, ей постоянно отдается предпочтение перед всеми другими формами действия, с другой же – на нее уполномочивается возможно большее число органов не только полиции, но и администрации и даже судебного ведомства. Полицейскому предупреждению и пресечению и, в особенности, полицейской репрессии неизменно отдается преимущество перед всеми другими средствами борьбы со злом, и чем интенсивнее зло, тем большее значение придается полицейской форме действия – именно полицейской, а не судебной или какой-либо другой, причем вера в безусловную целесообразность этой формы и во все преимущества ее до того незыблема, что никакие указания опыта не могут поколебать ее. Обнаруживается зло: тотчас же ему противопоставляется полицейская форма действия – полицейские предупреждение и пресечение и полицейская репрессия; зло не исчезает, а усиливается: усиливается та же форма действия; зло делается еще интенсивнее и экстенсивнее: то же делается и с полицейской формой действия и т. д., как бы упуская из виду, что есть еще другие, несравненно более действенные и менее опасные средства борьбы со злом, и что самое усиление последнего могло быть вызвано именно преимущественным применением этого обоюдоострого орудия борьбы.