Море и звезды - Гавриил Бирюлин

— А что это такое? — опросил Павел.

— Видите ли, солнечные лучи сильно напревают поверхность океана, а ветер, перемешивая воду на глубине до 50–70 метров, создает два слоя: верхний — теплый и легкий и нижний — холодный и тяжелый. Обычно между ними образуется слой резко отличительной плотности. Он-то и есть слой скачка, или жидкое дно. Фитопланктон, приспособившись парить в одной воде, с трудом попадает в другую.

— И это происходит всегда на одной и той же глубине?

— О нет, это жидкое дно все время колеблется, потому что на нем возникают внутренние приливные волны, и амплитуда таких колебаний достигает многих десятков метров. Потому-то и фитопланктон движется то вверх, то вниз.

Мастерская природы не проста. Следующим звеном этой цепи является зоопланктон-мельчайшие и просто мелкие морские животные, главным образом крохотные рачий. Точно так, как на земле без зеленых растений невозможна жизнь животных, так и они не могут жить без фитопланктона.

— Микроскопические коровы, — засмеялся Павел.

— Пожалуй, — согласилась Таня. — Сами-то они являются желанной и единственной пищей очень многих рыб, при этом самых многочисленных, например, сельдей и… самых больших на нашей планете животных — китов.

— Это уже четвертое звено цепи? — опросил Павел.

— Да, дальше начинаются хищники, имя которым легион.

— Судя по китам, добыча планктона — очень похожа на пастьбу.

— О, это как оказать. Зоопланктон в светлое время суток громадными роями опускается в глубины морей, некоторые его виды-до 800-1200 метров, и только ночью поднимается близко к поверхности-туда, где много фитопланктона.

— О-о, довольно подвижный корм, — засмеялся Павел.

— Но зато какой ценный! Каждый малюсенький рачок-эта маленькая живая бутылочка с высококалорийным и богато витаминизированным жиром. Правда, такие бутылочки украшены большими ветвистыми усами, имеют ножки, плавники и глазки-бусинки, но для рыб это только реклама-их интересует жир.

— Что ж, ничего не скажешь, рыбкам и китам живется не так плохо-всюду для них и стол, и дом.

— Вот этого я бы не сказала, — улыбнулась Таня. — Есть районы в океанах, где воды малоподвижны. Там действительно все напоминает пустыню. Зато в других местах, особенно там, где разные течения и где поверхностные воды стремительно уходят в глубину, а взамен к поверхности устремляются глубинные воды, жизнь кипит, за планктоном сюда приходят колоссальные косяки рыб и усатых китов. За мелкой рыбой приходит крупная и киты-хищники. А сверху над такими зонами в воздухе висят сотни тысяч птиц, которые также живут рыбой и планктоном.

— Не совсем ясно, почему поверхностные воды опуcкаются, — спросил Павел. — Ведь они легче глубинных вод.

— Это сложное явление, но суть его вот в чем. Если встречаются две разные водные массы, ну, например, одна холодная и несколько опресненная, а другая-теплая и очень соленая, то, перемешиваясь, они образуют новую воду, более плотную, чем те, из которых они возникли. В результате эта новая вода уходит вниз, а глубинные воды поднимаются. Этому процессу помогает динамика течений. Вот такие штормы, как сейчас, усиливают этот процесс.

— Значит, такие бури-это благо, — сделал заключение Павел.

— Конечно, — убежденно отаетила Таня, — жизнь-это форма движения; застой означает гибель не только в океане, но и всюду. В океане, в частности, это приводит к появлению сероводорода и гибели там всего живого.

— Да, — шутя сказал Павел, — теперь я по-новому понимаю слова Лермонтова: «…Как будто в бурях есть покой». Ведь большие мировые течения океанов Гольфстрим и Лабрадорское в Атлантическом океане, экваториальные и Куросио здесь, в Тихом океане, всегда располагаются в одних и тех же местах глобуса.

— Это так и не так, — ответила Таня. — На картах действительно они занимают всегда одно и то же Среднее положение, но это среднее. В действительности, в зависимости от деятельности атмосферы, все системы течений сдвигаются то в одну, то в другую сторону, и меняется их интенсивность. Вот поэтому и промысловые районы меняют овои места.

— Вы говорите, это зависит от атмосферы, — оживленно спросил Павел. — Но ведь деятельность атмосферы…

— Да, да, — улыбнулась Таня, — как и деятельность океана зависит от нашей звезды-от солнца, именно оно создало океан, жизнь в нем и в конце концов любовь на земле. Поэтому, изучая океан, изучая звезды, мы понимаем самих себя.

Таня встала и прошлась по залу.

— И, может быть, наши чувства? — добавил Павел.

— Ну, что же, будем надеяться, что океан и звезды расскажут нам и об этом.

— Только жаль, — сказал Павел, — что капиталисты были так жадны, что беспощадно уничтожали все. Я, например, читал, что в свое время, несмотря на запрет, они едва не полностью уничтожили морских исполинов — китов.

— Так было, но теперь совсем иначе, — ответила Таня. — Вы ведь знаете, что теперь в определенное время года в арктические моря вылетают самолеты и рассеивают там биогенные удобрения. Вскоре там появляется колоссальное количество планктона; в таких количествах сам океан произвести его не может. Затем в эти районы приходят десятки судов. Мощные насосы прокачивают через эти коробки воду, и при этом планктон выделяется из воды и поступает в центрифуги с большим числом оборотов. В них жир отгоняется и стекает в отстойники. Полученный продукт-ценнее жира китов и используется как пищевой жир. Ну, а китам отдали антарктические воды. Теперь численность китов снова увеличилась:

Павел выглянул в иллюминатор.

— А ведь уже давно рассвело, выйдем?

Над островом стояла мирная, спокойная тишина.

С ясного неба светило нежаркое утреннее солнце. Небольшие покорные волны виновато облизывали пологий берег плстжа.

«Устоял! Устоял остров!» — обменявшись взглядами, без слов поняли они друг друга.

— Океан покоряется людям! — .вслух торжественно и серьезно оказала Таня.

Глава шестая

Лунная соната

Герда проснулась рано. С особой ясностью перед ней, как продолжение сновидения, проносились события последнего времени. Себя и свои действия Герда видела как бы издалека. Ей казалось, что кто-то добрый и справедливый говорил ей, где она права и где ошиблась.

«Что же сейчас представляет собой моя жизнь? — думала Герда. — Я — жена ученого, преданного своей идее и своему делу. Павел сидит там, в Индонезии, над своими зелеными листочками и мучается; через день шлет телеграммы, я отвечаю на каждую пятую или десятую… Он, конечно, добрый, сильный и хороший…»