Так далеко, так близко... - Барбара Брэдфорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сделайте это! – воскликнул он, впиваясь в меня глазами.
– Что сделать? – спросила Мадлен, подходя к нам с тарелкой.
– Не твое дело, – огрызнулся он.
– Ладно, ладно, не ворчи. Давай-ка поедим, а?
– Брось эту манеру, я не ребенок, – буркнул он.
Я быстро встала.
– К сожалению, мне нужно поговорить кое с кем… из «Фонда Лока», – сказала я. – Извините, Мадлен, Сирес, я скоро вернусь.
Сбежав от них, я направилась к Эллану Фаррелу, который беседовал с Джорданом Нардишем, своим коллегой из «Фонда». Я сказала Эллану, как меня растрогала его речь. Джордан согласился, что она, действительно, была весьма трогательной, и мы поговорили немного о Себастьяне, а потом, извинившись, я отошла. Я медленно обошла гостиную, поблагодарила всех, кого знала, поговорила с каждым. Мы делились воспоминаниями о Себастьяне, с грустью говорили о его преждевременном уходе.
Я направилась было к Сиресу, когда передо мной неожиданно возникла Люциана, преграждая мне путь.
– Это что-то новенькое, – сказала она. – Лицо ее было холодно, темно-карие глаза смотрели жестко.
– Прости, я не понимаю, что…
– Не прикидывайся! – воскликнула она голосом, не допускающим возражений. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Крутишься здесь, изображаешь из себя хозяйку дома, ведешь себя, как убитая горем вдова. Ты уже больше семи лет как разошлась с ним, слава Богу, и успела еще раз побывать замужем. Зато какое удовольствие! Ты опять в центре внимания!
– Удовольствие? – в изумлении пролепетала я. – как ты можешь такое говорить? Себастьян умер, и ты думаешь, что я испытываю удовольствие!
– Конечно, испытываешь! Я же наблюдаю за тобой. Подлизываешься к Сиресу, разгуливаешь тут, охорашиваешься, – выпалила она, и ее узкое лицо исказилось от ненависти. – В конце концов, тебе до моего отца нет никакого дела!
Я пришла в ярость. Задыхаясь от гнева, я приблизилась к ней вплотную схватила за руку и твердо посмотрела на нее.
– А теперь ты выслушай меня, выслушай очень-очень внимательно, – сказала я тихо и резко. – Не надейся, что тебе удастся завести со мной склоку. Ты не сможешь этого сделать! Я не допущу! И не позволю тебе устраивать сцены на похоронах Себастьяна, как ты ни старайся. А есть ли мне дело до Себастьяна или нет, то ты знаешь, я любила его всю жизнь. И всегда буду любить. Теперь, когда его не стало, жизнь станет гораздо беднее, мир – теснее. Дальше. Ты лучше бы вела себя так, как полагается дочери. Ты просто валяешь дурака, кидаясь на меня. Попробуй вести себя с достоинством, Люциана. Стань же, наконец, взрослой!
Я отбросила ее руку и быстро ушла, а она осталась стоять одна.
Пройдя через длинный холл, я поднялась наверх. Меня била дрожь, в глазах стояли слезы. Нужно было побыть одной, чтобы успокоиться.
8
Дверь в кабинет Себастьяна была приоткрыта. Я вошла, радуясь, что убежала от толпы гостей, и намереваясь придти в себя после стыки с Люцианой.
Сколько же в ней ненависти! Она ничуть не изменилась; когда мы были детьми, она то и дело говорила мне гадости, пытаясь сделать мою жизнь несносной. Очевидно, эта потребность сохранилась у нее до сих пор.
Я подошла к окну, отвела кружевную занавеску и стала смотреть на сад и конюшни. И тут же, при яркой вспышке памяти я увидела нас на дворе у конюшни – Джека, Люциану и себя.
Мы уже сидели верхом и ждали Себастьяна, который садился на своего мерина. Внезапно мой Файербранд понес, чуть не сбросив меня, и сбросил бы, если бы я не повисла на нем, вцепившись в него изо всех сил. Себастьян помчался за мной и помог мне справиться с лошадью.
Позже, в тот же день, Джек сказал мне, что во всем виновата восьмилетняя Люциана. Он видел, как она несколько раз сильно стегнула Фаейрбранда своим хлыстом, отчего он взвился, как молния. Я вполне могла убиться насмерть.
Но хотя мы с ним оба были потрясены ее злобным и рискованным поступком и считали, что ее нужно за это наказать, мы ничего не сказали Себастьяну. Мы просто не решились. Он пришел бы в ярость и задал бы ей хорошую взбучку. Это стало нашей тайной, одной из многих тайн, которые были у нас с Джеком в те годы. Мы с ним по-настоящему дружили, он всегда защищал меня, всегда брал мою сторону. Он тоже много вытерпел из-за Люцианы и поэтому всю жизнь вел себя с ней осторожно.
Много лет спустя я поняла, что у Люцианы было множество проблем, связанных с отцом, в том числе – ревность и необыкновенное чувство собственничества. Даже в смерти. Мне с это стало совершенно ясно. Проще говоря, ей не хотелось, чтобы я присутствовала на похоронах. В глубине души ей не хотелось, чтобы и Джек присутствовал. И ее муж.
Глядя в окно, я думала, как грустно и безжизненно выглядит двор у конюшни. Когда-то здесь было полно лошадей, собак, грумов, конюхов и снующих повсюду детей. Но все это уже много лет заброшено.
После смерти моей матери в 1976 году страсть Себастьяна к лошадям угасла. Год спустя он начал продавать их и продал почти всех. К тому времени, как мы поженились, он перестал разводить племенных лошадей и сохранил всего нескольких, чтобы мы могли прокатиться верхом, приезжая на ферму в выходные дни.
Как раз в это время Себастьяна серьезно увлекла благотворительная деятельность, увлекла настолько, что он постоянно был ею занят. У него на руках были «Лок Индастриз» и «Фонд»; мы все больше и больше ездили – делать добро, помогать людям стало главной страстью Себастьяна.
Элдред, его дворецкий, умер в 1981 году. После этого на ферме все изменилось. Ко времени нашего развода лошадей там уже не оставалось. То, что некогда было процветающим известным конным заводом, превратилось просто в еще один очаровательный старый фермерский дом посреди огромного земельного владения.
В последние годы здесь поселилась миссис Крейн, исполнявшая должность экономики, когда Себастьян жил на ферме, и присматривающая за домом в его отсутствие. К моему появлению вся прежняя прислуга уже исчезла, кроме Хэрри Блейкини, специалиста по деревьям. За садом ухаживали несколько садовников, время от времени приезжавшие из местного питомника, чтобы поддерживать его в надлежащем состоянии.
Отвернувшись от окна, я подумала: нет ничего постоянного, все меняется. Но когда я стала осматривать кабинет поняла, что я поспешила с выводами.
Эта комната выглядела точно также, как в тот день, когда я закончила оформлять ее одиннадцать лет тому назад. Здесь ничего не изменилось. Темно-красные стены, темно-зеленый ковер; старинные английские вещицы, которые я собрала по всей ферме, все еще стояли там, где, по моему мнению, им полагалось стоять. Должно быть, Себастьян тоже так считал, иначе не оставил бы все как есть.
Перейдя в соседнюю комнату, которая когда-то была моей, я обнаружила, что и она выглядит точно также, как и прежде. Смесь синих тонов на ярко-желтом фоне стен и черная лаковая мебель в китайском стиле – все было таким же, как при мне.
Заинтересованная, я прошла в хозяйскую спальню. И нисколько не удивилась, что здесь тоже ничто не изменилось. Вроде как в «Ребекке», пробормотала я про себя, вспомнив этот старый фильм и задаваясь вопросом – как отнеслась к моему декоративному творчеству последняя жена Себастьяна.
Если память мне не изменяет, Бетси Бетьюни не много времени проводила на ферме. Она была известной пианисткой и обычно давала концерты в столицах разных стран, Себастьян же в это время, как правило, находился где-нибудь за тысячи миль, в странах третьего мира. Вот почему они и разошлись в конце концов. Они почти не виделись, почти не жили вместе, и Себастьян говорил мне в то время, что продолжать такую «семейную жизнь» не имеет смысла.
На старинном французском комоде, стоящем между двух окон, я заметила свою фотографию в серебряной рамке. Подойдя к комоду, я взяла ее в руки и стала рассматривать.
Это был увеличенный снимок, который он сделал во время нашего медового месяца в Африке. Я была в свое обмундировании в стиле «сафари» и широкополой войлочной шляпе. На фото я улыбалась. Внизу стояла надпись, сделанная рукой Себастьяна: «Моя любимая Виви у подножия Килиманджаро».
Я рассматривала ее еще с минуту, потом поставила на место, удивленная и растроганная, что он хранил ее все эти годы.
– Можешь взять. Если хочешь, – сказал Джек, и я вздрогнула от неожиданности.
Я быстро обернулась.
– Боже мой, нельзя же так подкрадываться! Как ты напугал меня!
Джек прошел через всю комнату и стал рядом со мной. Взяв в руки фотографию, он с минуту изучал ее, потом протянул мне.
– Возьми. Это твое.
– Спасибо. Очень мило с твоей стороны. Но ты уверен, что я могу это сделать?
Он кивнул.
– Это я сохранил ее. У меня есть твои фото получше. А Люциана не станет держать ее здесь. – Рот его искривился, и он попытался подавить смешок. Но ему это не удалось, и он засмеялся. Я засмеялась вместе с ним.
– Она только что налетела на меня, как фурия.