Потенциальная жертва - Светлана Алешина

Итак, сказать, что Лео Шехтер был красивым малым, было так же пошло и невыразительно, как обзывать «красивым антиквариатом» шедевр античности.

Он был прекрасен, этот парень. Честно говоря, на его месте я бы не стала зарабатывать на жизнь скромным переводчиком, а потребовала, чтобы мне платили за посмотр! Просто полюбоваться на такое совершенство — и все. Думаю, желающих было бы достаточно для его безбедного существования!

После этого глубочайший интерес этой «мамзельки» к скромному моему достоянию в виде Пенса был куда как странен!

Пенс, бедняга, рядом с красавчиком Лео померк. Впрочем, он, как я заметила, вовсе не был этим озабочен. Ему явно было наплевать, моему меланхолично-молчаливому другу, что он померк. Сомневаюсь, что Пенса вообще что-то может вывести из себя, а если это случится, он постарается не показывать вида, что внутри него бушуют страсти.

— Этти! — воскликнул Лео с порога и бросился к ней, после чего состоялись непременные и пламенные объятия. Потом эта парочка принялась болтать по-французски, вызывая у Ларчика недовольное недоумение.

Я их беседу прекрасно понимала, поэтому была спокойна. Ничего криминального они не выдавали, просто трещали о любви, о том, что Этти не следовало приезжать, поскольку здесь ей угрожает опасность.

Ларчик незаметно подобрался ко мне поближе и спросил:

— О чем они?

— О любви, — пожала я плечами. — Аmour, мой друг…

— Так долго? — поразился он.

— «Принц, всех болтливей парижанки, — процитировала я возлюбленного моего Франсуа Вийона. — Им первенство принадлежит. Хоть и речисты итальянки, но и Париж не лыком шит!»

Лео обернулся ко мне с интересом.

Быть объектом его внимания было лестно, но я сделала вид, что не заметила легкого блеска в этих восхитительных голубых глазах, ясных, как летнее небо, и легкого взмаха густых черных ресниц, и этой изумленной полуулыбки, слегка раздвинувшей совершенные по форме губы.

— Она тоже любит Вийона, — рассмеялся он, причем последняя фраза адресовалась Этти.

Та сразу посмотрела в мою сторону и неожиданно широко улыбнулась.

— Это потрясающе! — проговорила она. — Значит, мы похожи не только внешне? Редко кто любит этого поэта. Для большинства он малопонятен, так как его поэзия полна парадоксов…

«Спасибо за лекцию, — кисло улыбнувшись, подумала я. — Где уж нам тут, в стране медведей, понимать высокую поэзию, а уж тем более «исполненную парадоксов»! Чтобы мы вообще поделывали без учителей с Запада?»

Впрочем, я тут же устыдилась своих негативных мыслей, отнеся их все-таки к последствиям ревности, потому что Этти улыбалась мне с таким дружелюбием и радостью, что грешно было заподозрить ее в высокомерии.

— Наверное, — согласилась я. — Но сейчас меня волнует другое… Почему вы, Лео, только что сказали, что Этель нельзя было сюда приезжать?

— Как? — удивился Лео. — Я думал, что мсье Мальпер вам все рассказал… Или я ошибся? Этель действительно угрожает опасность, и я не знаю, что нам теперь делать дальше!

«Мне плевать, какими ты занят делами, — думала Галина Смирнова, идя по заснеженным улицам. — Или не так. Лучше будет сказать, что эта французская девчонка, как и все твои любовницы, меня не интересует. Но я не хочу ждать, когда ты выйдешь из тюрьмы, и не хочу быть женой уголовника!»

Галина Николаевна готовила обвинительную речь, которую намеревалась произнести сразу по возвращении в свой дом. Честно говоря, ее решительный уход в очередной раз не произвел на супруга должного впечатления, и она теперь возвращалась, как побитая собака, поскольку снова убедилась в том, что ей совершенно некуда податься. Не задалась ее жизнь, что ни говори! Ни друзей, ни родственников, ни самой захудалой подруги, способной выдержать ее присутствие хотя бы один день!

— Вот когда мы жили в этой вонючей коммуналке, и то было легче, — вздохнула она. — Хоть с тем ненормальным можно было поболтать! А теперь…

Она обречена на такое беспросветное одиночество, что хочется, как волчице, выть на луну.

Может быть, по этой причине ее выходки не производили впечатления на мужа — Иван знал, что она никуда не денется. Куда ей было деваться, кроме могилы?

А может, он вообще втайне мечтал, чтобы она куда-нибудь делась, но она всегда возвращалась, к его горькому сожалению?

«Что ж, — усмехнулась она. — Пусть хоть такая радость. Хоть такая — мелкая, злобная радость причинить ему неудобства».

Она уже почти приблизилась к дому и была даже рада этому, потому что очень замерзла — она больше привыкла к автопрогулкам, чем к пешему моциону. На улице шел снег, но при этом было холодно, все портил промозглый и сырой ветер, забирающийся ей под шубу.

Оказавшись в подъезде, она с облегчением вздохнула. Слава богу, сейчас она окажется в своей теплой квартире, разогреет чайник, сварит кофе и включит телевизор, забравшись с ногами в кресло и укутавшись в плед. Можно не обращать внимание на присутствие Ивана — да скорее всего этот паразит сейчас уже смылся на работу!

Вставив ключ в замок, она несколько раз повернула его, потом открыла второй замок и вошла в дом.

— Иван? — позвала она.

Никто не отозвался. Значит, его нет, с радостью подумала она. Значит, моему заслуженному отдыху ничто и никто не помешает.

Она стянула с себя сапоги и уже была готова спрятать их в стенной шкаф, как вдруг замерла, испуганно смотря на ботинки, стоявшие в этом шкафу.

Иван же не мог уйти без ботинок! Тогда почему он не отзывается?

«Может быть, он спит?»

— Иван! — уже громче позвала она.

Ответа по-прежнему не было.

Еще не ощущая страха, но уже испытав его первые уколы, Галина быстро прошла в комнату и распахнула дверь.

И замерла на пороге.

— О боже, — простонала она, чувствуя, как тошнота подступает к горлу, а в глазах становится темно и вся она куда-то падает — в темную пропасть, без красок и огней.

— Значит, вам ничего не известно?

Он хлопал своими ресницами и не сводил с меня вопросительного взгляда.

— Нет, нам известно, что мадемуазель Мальпер вознамерились похитить.

— Ну да… Кто-то предупредил Мальпера об этом, — кивнул он.

— А кто? — поинтересовался Лариков. — Вы тоже не знаете кто?

— Почему я должен об этом знать? Мне известно только о звонке, который потревожил господина Мальпера среди ночи. Я же не прослушиваю его телефон, правда?

— Какая-то дребедень получается, — вспыхнула я. — Сам Мальпер утверждает, что ему этот человек неизвестен. Все играют в сложные шарады, а мы должны быстро во всем разобраться, да? Если бы я случайно не столкнулась в баре с Жабой…

— С кем? — переспросил Лео.

— С одним психом, который как раз и собирается, судя по записке, заняться похищением вашей возлюбленной, — пояснила я.

— Господи, — вздохнул Лео. — Какой еще Жаба? Я не знаю никакого Жабы! Откуда он мог взяться? Кто это такой, вы можете мне сказать?

— Так, — вздохнула я, поняв всю безнадежность нашего положения. — Похоже, нет у нас другого выхода, босс! Придется мне разыгрывать из себя Этель, а Этель будет торчать тут. Потому что пока мы не обнаружим человека, заинтересованного в похищении Этель и связанного с Жабой, — поскольку наверняка должен быть заказчик, — ничего мы не добьемся! Кроме того, что потеряем кучу времени, вследствие чего нас тут найдут и украдут уже всех! А выкуп заплатят только за Этель, поэтому я бы не назвала такую перспективу блестящей для всех оставшихся!

— Послушай, Сашка, а если Пенс прав и Жаба тут ни при чем?

— А записка? — напомнила я. — Ведь это именно он послал мне такую любезную записочку, в которой сообщил впрямую о своих намерениях! О чем же мы тогда разговариваем? Если Жаба тут ни при чем, то с какого перепугу он начал предупреждать меня о последствиях ночных прогулок? Он отличается безграничным человеколюбием? В любом случае даже если предположить такой абсурд, то остается тот неоспоримый факт, что об опасности, грозящей Этти Мальпер, Жаба весьма и весьма осведомлен, раз пишет такие послания! Что, согласитесь, все-таки указывает на некоторую его причастность к этому делу!

— Подождите-ка, — взмолился Лео. — Я не могу понять, что происходит? И уж тем более не могу понять, что вы намереваетесь делать?

— Ничего противозаконного, — пожала я плечами. — Мы до отвращения законопослушны. Просто сейчас вы возьмете меня под руку, и мы с вами выйдем из этого подъезда, весело и непринужденно болтая по-французски. Вы будете называть меня Этель, и я буду одета вон в ту куртку и Пенсову идиотскую шапку. На всякий случай. Конечно, я не в восторге от этого колпака, но придется потерпеть — вдруг Этель в этом колпаке уже где-то нарисовалась. Дальше мы мирно и спокойно поедем к моему дорогому «папочке», где я с восторгом паду в «родительские объятия». Только сначала позвоню маме и все-таки сообщу ей, что господин Лариков отправил меня в область по какому-нибудь незначительному делу. Чтобы моя родительница не слегла с обширным инфарктом от излишних треволнений за мою судьбу.