В «игру» вступает дублер - Идиллия Дедусенко

— Ещё бы! — полушутливо отозвался Зигфрид. — У меня такая восхитительная учительница!

Анна покраснела и в растерянности молчала, не зная, что ответить на такой комплимент. Она видела, как он посмотрел на неё — почти с нежностью, и оттого смутилась ещё сильнее. А Зигфрид мягко провёл тёплой ладонью по её голове и сказал тихо:

— Вы умница.

Потом быстро вскочил, улыбаясь, вскинул руку в знак приветствия и вышел.

Шагая по переулку, представлял растерянное и смущённое лицо девушки. Она, безусловно, чиста, честна и преданна, но и ей он пока не мог открыться полностью. Зигфрид ждал: возможно, наш агент, который должен был связаться с ним через Морозова, как-то выйдет на связь с центром, и оттуда поступит шифровка с его координатами. Тогда бы он мог с его помощью прощупать Шкловского: а вдруг действительно через него можно внедриться в какое-либо немецкое подразделение? Но только в центре будут решать, нужно это или не нужно. Анне лучше пока ничего не знать, хотя он и желал бы в дальнейшем работать с ней.

О Морозове до сих пор не удалось ничего узнать. Сидит ли он в городской или в гестаповской тюрьме или его давно расстреляли? Даже Петрович, начавший искать среди тюремщиков хотя бы малость знакомых, пока ничего не добился.

Арест Морозова очень осложнял Зигфриду выполнение задания, которое он получил из центра перед тем, как влиться в разведгруппу. Связь с агентом, прерванную год назад, восстановить пока не удаётся. Возможно, он и прибыл уже сюда вместе с немецкой армией, но как его различишь среди множества офицеров и солдат? А может, он выдаёт себя за какого-нибудь делового человека или торговца?

Что-то уж много неудач на старте. План рушится из-за нелепых случайностей, которые, впрочем, могли оказаться совсем не случайными. Зигфрид согнал с лица озабоченность: театр уже близко, и туда идёт Сергей Ларский, хороший парень с уживчивым характером, но немного легкомысленный любитель приволокнуться за симпатичной женщиной, правда, из чисто эстетских побуждений. А это вовсе и не возбраняется молодому человеку такого возраста и такой привлекательной наружности.

Шарады, извлечённые из огня

Анна помнила, что ей сказал Зигфрид: быть предельно осторожной. Она, как всегда, заперла входную дверь, вынула ключ и положила в сумочку. Отперла дверь на веранде, приготовила рядом плащ и только после этого извлекла из тайника «Юрку», стала настраиваться на волну.

В эфире был страшный бедлам — неслась русская и немецкая речь, слышались чьи-то позывные. Наконец, вот они, те, которые ей нужны. Она послала вызов. С той стороны её услышали, и Анна быстро начала работать, изредка взглядывая через раскрытую дверь её комнаты в окно зала, откуда переулок виден почти до конца. Сегодня она работает одна, и наблюдать приходится самой.

Она уже затолкнула «Юрку» на место, когда услышала шум мотора на улице. Одним движением придвинула кровать, схватила плащ и, на ходу надевая, выскочила через дверь на веранде. Быстро повернула ключ и побежала за сараем вдоль стены к тому месту, где два ствола яблони образовали естественную лестницу, по которой можно подняться и перемахнуть на другой двор, тоже за сарай, спускаясь по уступам каменного забора.

Здесь тоже пробежала, скрываясь за сараем, до лазейки в деревянном заборе. А дальше был проходной двор, из которого можно выйти в центр или на улицу, соседствующую с их переулком. Тут было привычно видеть чужого человека, и никто бы не смог сказать, с какой стороны и куда он идёт, потому что задняя сторона двухэтажного дома была почти глухая и, к тому же, закрывалась близко и густо растущими деревьями.

Анна заставила себя успокоиться: здесь бежать уже нельзя да и не надо. От неё требуется самое естественное поведение: она возвращается из города домой.

Девушка свернула в свой переулок и увидела машину с пеленгатором, стоявшую недалеко от крайних домов. Около неё суетилось несколько солдат. Сердце у Анны билось гулко и часто, и она боялась, что солдаты это заметят. Один из них остановил Анну, преградив дорогу автоматом. Анна достала аусвайс и медленно сказала по-немецки:

— Я иду домой.

Солдат озабоченно посмотрел на пропуск, прочитал, что он выдан переводчице городской управы Анне Вагнер, и, возвращая документ, сказал:

— Я должен вас проводить.

— Прошу вас, — ответила Анна и пошла к дому в сопровождении солдата.

Дверь открывала медленно, чтобы придать движениям естественную плавность и тем скрыть дрожь в руках. Солдат молча наблюдал и так же молча вошёл в дом. Быстро прошёлся по комнатам и, никого не обнаружив, спросил:

— Кто живёт здесь вместе с вами?

— Мой отец Питер Вагнер, он служит на вилле господина Клейста, — с достоинством ответила Анна и постаралась придать лицу горделивое выражение, понимая, что сейчас служба отца у командующего немецкой армией — её главный козырь.

— Прошу прощения, — отчеканил солдат и вышел.

Только заперев за ним дверь, Анна дала себе волю расслабиться. Она стащила с себя плащ и упала ничком на кровать. «Нервы, нервы! — кружились в голове мысли. — Надо больше выдержки. Пусть они нас боятся, а не мы их». Понемногу она успокоилась и к приходу отца уже была обычной милой Анечкой, деловито разогревающей ужин.

Отец медленно стащил ватник, сапоги, шапку. Он опять прибаливал и потому тепло одевался, хотя в октябре выпадало достаточно ясных, солнечных дней. Анне стало очень жаль старика. Она подошла к нему и прижалась к седой голове.

— Ну, ну, — сказал Пётр Фёдорович, — я здоров.

— Я же вижу, папа…

— Я тоже… кое-что вижу…

Анна отстранилась и выжидающе смотрела на отца.

— Вижу, как ты… бумажки прячешь…

Анна побледнела.

— Ну, ну, — успокоил её Вагнер. — Разве я тебе не отец? Только кто же так прячет? Взял книгу — они и вывалились.

Анна схватила томик Тургенева — бумаги, которые она принесла вчера из управы, были на месте. С некоторых пор она стала приносить домой копии тех документов, которые ей приходилось переводить и перепечатывать на машинке. Делала для себя лишнюю закладку. До прихода Зигфрида держала их в книге. Он прочитывал тексты и иногда извлекал из этих «безобидных» документов весьма интересную информацию, уж если не для разведгруппы, то для себя. И как это отец догадался? Что же теперь будет? А Вагнер вытащил из кармана носовой платок, развернул его, вынул несколько обожжённых обрывков и подал дочери:

— Может, и эти сгодятся?

— Что это? — удивилась Анна.

— Солдат приносит в котельную корзины с мусором. Там много всяких бумаг, которые я должен сжечь. Он ждёт, когда я брошу их в топку. Так я ухитрился… Брошу и разгребаю кочергой в стороны. Глядишь, то, что подальше от огня, и уцелеет. А солдат думает, что я мешаю, чтобы лучше горело.

— Папа! Ты у меня золото!

— Ну, ну, золото… Спрячь пока подальше. Потом посмотришь. Ужинать пора.

Отец сегодня был на редкость словоохотлив. Сидя за столом, стал рассказывать:

— Генерал фон Клейст то всё музыку вечерами слушал или с собакой играл. Дог у него. Такой ва-а-ажный… А теперь собаку на адъютанта сдал, музыку не включает, некогда ему: офицеры у него допоздна сидят. Я вчера из камина выгребаю, а они уже пришли. Слышу, говорят, говорят… Города наши называют. Наверное, что-то готовят.

— При тебе говорили?

— Да я уже заканчивал, когда они пришли. Но, видно, невтерпёж. Клейст рукой только махнул мне: скорее, мол. Ну, я и ушёл, совсем немного слышал.

Анна быстро просмотрела обрывки бумаг и сказала:

— Наоборот, ты даже не представляешь, как много слышал и как всё это важно. Кажется, у немцев плохи дела под Сталинградом.

Анне не терпелось увидеть Зигфрида: столько информации надо ему передать! Но он придёт только через четыре дня, а информация очень важная, ждать не может. Как известить Зигфрида? Идти к нему в театр нельзя, он это запретил. И вдруг осенила мысль: а не сходить ли на кладбище? То, что Петрович был там и при немцах не то сторожем, не то рабочим, она знала. Вот там его обязательно встретит. Он и сам её заметит, как тогда, в первый раз. В случае чего есть и алиби: пришла навестить могилу матери.

На следующий день, в субботу, ей не нужно было идти в управу. И как только отец ушёл в котельную, Анна вышла из дома. Около кладбища она увидела грузовую машину. Солдаты молча стаскивали с неё гробы и несли за каменную ограду. Анна, не ожидавшая такой встречи, остановилась, зажав в руке две астры. Но ей так нужно было повидать Петровича!

Она прошла в ворота и медленно двинулась вслед за солдатами, которые несли гроб за ограду, где ровными строчками тянулись кресты с касками. Их было уже довольно много. «Значит, их дела на фронте не так хороши, как они трубят об этом, — подумала Анна. — Вон уже сколько могил! А ведь здесь хоронят только офицеров. Наверное, идут тяжёлые бои». Солдаты свернули, а Анна стала медленно подниматься по дорожке. Она почти подошла к могиле матери, когда услышала резкий голос: