Requiem - Евгений Елизаров

Таким образом - постепенно открывается мне - полная сфера существования всего вещественного нашего мира отнюдь не ограничивается чем-то однолинейным, действительная метрика физического времени не может быть исчерпана одной единственной координатой.

Человеческая фантазия в сущности уже давно породила представление о принципиальной возможности многомерной структуры нашего мира. Есть величественное и плавное течение мировой истории, начинающейся с сакраментальной "точки сингулярности" (чем бы сознание земных смертных людей ни наполняло ее: внезапным первотолчком чудовищного взрыва какой-то сведенной в точку чудовищной массы, или столь же взрывным импульсом, преобразующим абсолютное Ничто единым животворящим Словом Создателя), и завершающейся где-то там, в неизвестности. Но параллельно с ней в рисуемом умозрительностью ином измерении бытия протекает какая-то иная история уже какого-то иного мира, могущего насквозь пронизывать собой наш и вместе с тем оставаться принципиально неосязаемым нами. И таких измерений, сплошь заполненных параллельно существующими мирами, которые развиваются по действующим лишь в них законам, может быть сколь угодно много до бесконечности... Столь ли абсурдна такая структура физической реальности? Ведь если предположить, что все множество этих параллельных, насквозь пронизывающих друг друга миров организовано по какому-то единому непререкаемому закону, если допустить, что единым этим законом является строгая последовательность развития чего-то Одного, и это Одно - есть живая пульсация взыскующей совершенства творческой мысли Qngd`rek, то именно такое фантастическое представление о многомерности бытия и будет способно приблизить сознание смертного к пониманию скрытой логики подлинного Творения.

Стоит предположить все это и сквозь кракелюры физических запретов мы явственно различим, что конспективно очерченный Священным Писанием акт Творения не есть простая прелюдия земной истории, давно завершившаяся седьмым днем отдыха где-то там, в глубоком прошлом. Каждое движение мысли Создателя, спроецированное на ось времени созданного Им мира вещественности, озарит собой сразу всю протяженность истории всей нашей Вселенной, и Шестисловие Писания предстанет не как предшествие становлению человека, но как иносказание какого-то глобального процесса, непрерывно развертывающегося вообще за пределами того физического Гольфстрима, который и осознается нами как время.

Таким образом - открывается мне - восточная притча об алмазной горе красива, но убога: вся сфера бытия никак не может быть сведена к чему-то простому как вектор. Само время должно иметь какую-то вторую координату... должно существовать Время самого времени.

Стоит предположить все это и нам откроется, что тотальность Творения отнюдь не исчерпывается однолинейным потоком нашей далекой от идеала действительности, что наличествующее в нашей жизни зло не есть атрибутивный элемент начального замысла Творца, что неспособность полного постижения добра человеком не есть неспособность самого Создателя до конца провидеть результат... Мы обязаны будем осознать, что сокрытость смысла нашего несовершенного бытия как в ипостаси рода, так и ипостаси отдельно взятого индивида вовсе не означает собой полного его отсутствия, ибо этот смысл до конца может раскрыться только в завершенном континууме Творения...

Удостоверяемый жертвой собственного Сына, именно поиск какойто высшей нравственной гармонии является нерушимым залогом того, что и там, во всех иных измерениях бытия, которые формируются второй координатой времени, каждое новое движение мысли Создателя сохраняет всю логику истекающей на наших глазах истории, залогом того, что причина и следствие не могут меняться местами и в этом таинственном течении Времени времени. Следовательно, и там, в сокрытом от нас потоке единой метаистории куда более многомерного, чем это рисуется обыденному сознанию, Универсума, героями все той же вселенской драмы должны оставаться все те же, кто заполняет плоскость нашей грешной действительности.

(А значит, и там, в трансцендентном, в едва различимых лишь предельным напряжением абстрагирующей мысли бесчисленных отражениях земного, бесчисленно воспроизводится великая жертва Отца и Сына. А значит, воспроизводится и светлое служение, и трагическое угасание разума этой всю жизнь хранившей меня женщины. А значит, и там, в трансцендентном, бесчисленно воспроизводится и моя путаная судьба, и моя так внезапно возникшая потребность в покаянии, и мой ставший много сильней меня порыв к познанию Бога...)

Ведь в противном случае каждое новое Слово, зачинающее и завершающее какую-то новую Вселенную, означало бы, что драма предшествовавшей ей, так и не вместив в себя искомого совершенства, подобно препарированной лягушке безжалостно отброшена прочь. А значит, безжалостно отброшен прочь и многовековой поиск мятущейся познать Бога твари. Но совместимо ли такое с жертвой собственного Сына?

Даже преображая облик всего мира, пусть и не может единый этот поиск совершенства затронуть причинно-следственную связь между отдельными событиями нашей жизни. Пусть. Но ведь и подлинное содержание всех наших действий определяется вовсе не физической сутью творимого человеком в земной его ипостаси. Я уже говорил о том, что без исключения любое слово, сказанное нами, втайне содержит в себе все накопленное каждым из нас в духовном нашем восхождении. Но каждое произнесенное слово - это только знак скрытого движения нашей души, между тем, лишь ее импульс способен придать нужное значение всему произносимому. Но ведь точно таким же знаком является в сущности и каждый наш шаг, сделанный на этой земле, а следовательно, и каждый наш шаг может (и должен) быть разложен на сокровенный его смысл и облекающую этот смысл вещественность. И, как полное значение слова всегда аккумулирует в себе все впитанное индивидом достояние человеческого духа, нравственная природа любого когда-то свершенного нами поступка сохраняет следы всех тех сил, которые, по метафоре Достоевского, ведут нескончаемую борьбу за овладение нашей душой.

Поэтому если даже вещественность однажды свершенного движения плоти и обречена остаться неподвластной нам и в этой жизни, и в любом ином измерении единого потока Творения, то неизменность физического содержания застывающего в вечности действия, как обнаруживается, вовсе не исключает возможности преобразования того, что когда-то служило одухотворяющим его началом, не исключает возможности принципиального изменения всей его нравственной природы.

А значит, можно изменить все.

Нетленным во всем этом потоке преображения может быть только то, что создается чистой любовью. Ведь абсолютная тождественность ее той стихии, которая вела Отца и Сына, означает, что восхождение к ее вершине равносильно снятию временных оков нашего мира и внезапному прорыву в полный континуум Творения.

Впрочем, даже не так: восхождение к вершине любви есть прямое слияние с Богом. Ведь все вершимое ею непосредственно вплетается в единую ткань Творения. И здесь человек со всей дарованной ему свободой воли уже больше не стоит между Его замыслом и результатом: Творение мира и созидательный подвиг человеческой любви - оказываются просто разными именами Одного. Человек ли становится Богом, Бог ли воплощается в озаренном любовью человеке - нужно ли искать точную формулу этих имен? Да и есть ли она вообще?..

А это значит, что все вершимое любовью бесчисленно воспроизводится сразу во всех отражениях посюстороннего, раз и навсегда образуя собой узлы кристаллической решетки без исключения всех граней зазеркалья, что формируется незримым потоком Времени времени.

...И обет, однажды приносимый женщине здесь, бесчисленно отражается там, во всех измерениях Универсума, обязывая нас к его исполнению во всех пронизывающих друг друга мирах, через которые в своем восхождении к Богу нам еще суждено будет пройти...

Навсегда замкнутому в семантической структуре какого-то одного Слова, в каком-то одном из всех измерений Творения, обыденному сознанию человека открыта всего лишь одна его грань. В этом нет ничего парадоксального и невозможного: подавленное рутиной, сознание, образно говоря, одномерно, и только вспышка любви способна раскрыть перед ним его подлинную - полную метрику. Возможность удержания в памяти мелькнувшего вдруг ng`pemh означала бы собой возможность сохранения полной метрики при единственной координате. Но, увы, - не будучи в состоянии вместить его в себя, линия даже не подозревает о существовании объема, и если вдруг каким-то немыслимым топологическим чудом она на мгновение преобразуется в трехмерность, то, вернувшись к исходному состоянию, она все равно будет не в силах удержать в себе то, что заполняло внезапно открывшееся ей пространство... Однако как пережитое во сне чувство, несмотря на полное забвение всей сопровождавшей его интриги, остается с нами на весь день так и содеянное вспышкой истинной любви, даже не находя рационального оправдания, навсегда входит в нашу жизнь и память как нечто такое, за что каждый из нас готов дать немедленный ответ перед любой даже самой высокой инстанцией...