Болеутолитель - Уэйн Сэлли

Шум улицы почти совсем затих. Хейд понял, что для нее настало время соединиться с его Богом.

Глава 14

Ну, значит так: ты уже был готов успокоиться и расслабиться, — принять колесико успокоительное, слышь, а тут этот дешевый пижон Коновер подходит и говорит: «Парень! — знаешь, таким гнусавым свинячьим голоском, так вот и говорит — Парень, я, — говорит, тебя предупредил, а в случае чего — с дерьмом смешаю!» И вот Ти стоит и скребет в затылке, весь обчесался, будто в его стриженой башке вшей полно… Тут появляется Брат-Проповедник. Помощь ему, дескать, нужна, слышь.

Братишке этому, который с Луны свалился, приспичило посмотреть, чего это там с бабкой у театра, все ли в порядке, что-то он нехорошее почуял. И вот он, значит, попросил Ти, который еще не отошел от разборки с долбаным копом, присмотреть за микрофоном. Ти пообещал присмотреть и Братишка, значит, ушел.

Ух, как же ухмылялся этот говноед Коновер, когда Мэфер вышел из закусочной. А потом ухмылялся Ти, когда, взяв в руки микрофон, пробормотал: «Мать твою так, „серое мясо“», и сплюнул. Затем с блаженной улыбкой обратился к толпе прохожих:

— «Отец наш, сущий на небесах…»

Хейд больше не ощущал сопротивления хрупких плеч старухи. Они мялись в его руках, как сосиски, которые дядя Винс приносил к пиву по пятницам.

— Сынок, — похоже, что Вильма потеряла чувствительность. Но в глазах ее он заметил понимание, они сверкали, как хромированные части кресла.

— Скоро вы будете дома, — голос его звучал как-то волнообразно, ему было трудно сохранять определенную громкость. Все мышцы напряглись. Хейд стиснул зубы.

Женщина посмотрела на него.

— Сынок, — прошептала она в последний раз.

По правой щеке старушки скатилась слеза и исчезла в серых складках жакета. Отодвинувшись чуть назад, он подготовился к финальному рывку ее тела в свою грудь. В землю обетованную. Мои легкие — это голубые небеса, подумал он.

И тут послышался голос. Нет, это не был голос Отца. Он звучал не внутри его, он звучал за спиной, хриплый и тревожный.

— Мэм? Вы здесь, мэм?

Похоже, что женщина узнала этот голос, подумал Хейд. Они стояли напротив двойных дверей, мусорные баки источали вонь. Дверь была заклеена плакатами, приглашающими посетить бар «Нолен Войд».

Он легко толкнул кресло и покатил его к этой помойке, бросив взгляд за спину.

У меня неприятности, Отец!

Маленькая женщина в кресле казалась каким-то комическим персонажем; она дергалась в его руках, подпрыгивала, как будто уже испытывала восторг.

ОТЕЦ!

Если камень, на который он наткнулся колесом, был знаком свыше, то это был, разумеется, дурной знак. Возможно, это испытание, которое он не сможет пройти.

В пятидесяти футах сзади показался Брат-Проповедник. Он с трудом различал очертания кресла и склонившейся к нему фигуры.

Хейд от досады прикусил щеку. Отец предупреждал его, что пока еще нельзя допускать присутствия посторонних при сотворении чуда и, о БОЖЕ! левое колесо коляски наткнулось на камень. Он упал вперед, позабыв о силе своих рук.

Из-за этого падения он стиснул плечи Вильмы Джерриксон и тут же сломал ей ключицу. Ее правая лопатка треснула в его тисках. В тисках Болеутолителя. Будучи не в силах разжать пальцы, он проник ими под кожу, разрывая дряблые мышцы и сухожилия.

Хейд почувствовал, как горячая человеческая плоть кипит в его пальцах.

Крови не было. Но седой пушок женских волос, тот, что так напоминал лунное сияние, задымился, коснувшись груди Хейда.

Преподобный Лэтимор вспомнил эти страшные передовицы в газетах, почувствовал запах паленого мяса и побежал быстрее.

Хейд смотрел на женщину сверху вниз с восторженным любопытством. Секунды ее последних мучений на пороге блаженства тянулись так, что запоминались все подробности. Когда ключицы сломались, ее голова вывернулась вправо и наполовину вошла в его грудь. Он никогда раньше не видел лиц жертв своего болеутоления.

Теперь он слышал за спиной прерывистое дыхание приближающегося человека. Пока лицо женщины растворялось в нем, Хейд сумел коленями втиснуть кресло между двумя мусорными баками.

Кости черепа Вильмы ломались с тихим хрустом. Исчезли глаза, и Хейд с надеждой подумал, что там, внутри, ей предстанет обворожительное зрелище, и тогда, быть может, тело ее прекратит так ужасно дрожать. Волосы вспыхнули напоследок голубым сиянием.

— Все будет хорошо, — прошептал Хейд старушке и ему показалось, что дряблый уголок губ, напоминавший спущенный воздушный шарик, погружаясь в раскаленную грудь, улыбнулся.

— Бабушка, где вы? — голос проповедника прозвучал очень отчетливо; Хейд понял, что тот сейчас все увидит.

Лэтимор остановился у первого бака и положил руку на крышку, переводя дух. В эту секунду Фрэнсис Хейд упал животом на туловище Вильмы Джерриксон. Ее торс вжался в него, как будто она была мягкой резиновой куклой. Затем он развернулся и сел в кресло.

— Эй, ну-ка остановись, парень! Бабуля, с тобой все в порядке? — проповедник шагнул вперед, вглядываясь в полутьму, готовый вступить в драку, если понадобится.

— Меня в жизни, конечно, называли по-разному, мистер, но вот бабулей — никогда! — Хейд надеялся, что его голос прозвучал убедительно.

Лэтимор растерянно оглядел, подслеповато щурясь, мужчину с пепельными волосами и серым незапоминающимся лицом, сидящего в инвалидной коляске.

— Я очень… э-э… очень извиняюсь… и, э-э, прошу меня простить, — проповедник ничего не понимал. — Дело в том… что тут была… э-э-э… эта женщина… и я… э-э… подумал…

Хейд улыбнулся.

— Да, — сказал он, — всегда найдется какая-нибудь женщина, но сегодня здесь только я.

Хейд уже успокоился. Его ладони-сковородки быстро остывали.

— Конечно, конечно, — священник был смущен. — Еще раз прошу простить, что потревожил вас.

— Ничего, — сказал Хейд.

— Я — преподобный Чарльз Лэтимор, вы, может быть, слушали мои проповеди? Я читаю их здесь на углу, а иногда в другом месте…

— Да, — Хейд чувствовал себя в кресле очень неуютно. Оно было слишком маленьким для него; он надеялся, что священник этого не заметил… — Ну, что ж…

Проповедник отступил на шаг.

— Сегодня будет холодно, так что может быть вам лучше провести эту ночь в нашей миссии на Пасифик-Гарден?

— Зовите меня Винс.

Черт побери, почему он так назвался?

— Ладно, Винс. Так как же?

— Нет, спасибо, со мной все в порядке. — Хейд заерзал в кресле, незаметно для собеседника заталкивая ногой ногу старушки за ближайший мусорный бак. — Спасибо за вашу заботу.

Преподобный Лэтимор знал, что если уличный бродяга отказывается от крыши над головой, тогда никто, ни священник, ни даже полицейский с дубинкой не могут заставить его изменить свое решение. Бездомные — самые упрямые люди…

Но он был готов поклясться, что видел, как похожий на этого мужчину человек вез старую женщину из «Марклинна» на инвалидной коляске сюда!

— Что ж, да благословит вас Господь, — мягко сказал святой отец.

— О, он уже сделал это, спасибо.

Священник пожал плечами в ответ на такой цинизм по отношению к Богу.

После того, как он ушел, Хейд досчитал до двадцати, потом издал вздох облегчения и вытолкал из-под себя еще одну старушкину ногу — остаток от стопы до колена.

Хейд почувствовал, что где-то потерял ботинок, но только сейчас заметил это. Ботинок валялся рядом. Хейд чувствовал себя обессиленным, но был по-прежнему напряжен, поскольку ушедший священник мог возвратиться. Он решил еще посидеть, подождать. В кончиках пальцев он ощущал покалывание, а посмотрев на руку, поразился тому, как судорожно сжимал подлокотники кресла.

Где-то прогремела электричка, потом снова наступила тишина; Хейд зачем-то принялся подталкивать ботинок, соскочивший с ноги старухи, взад-вперед, играя с ним.

Глава 15

«Глупец! — Проповедник мысленно выругал себя. Зрение сыграло с тобой дурную шутку, старина!»

Он покачал головой. Никогда раньше не видел этого Винса. А ведь он вроде бы должен помнить в лицо местных инвалидов.

Боже милосердный, интересно, какие там гадости изрыгает в микрофон Ти! Проклятье, как же здесь холодно…

Двигаясь широкими шагами, проповедник уже выходил на свою улицу, когда наступил на что-то маленькое и квадратное. Черная книжечка, чуть больше записной. Обложка была гладкой, буквы в названии — полустертыми. Лэтимор подошел поближе к неоновой рекламе у здания театра. Прищурившись, священник прочел: «Мои псалмы на каждый день.» Тут он услышал сирену полицейского автомобиля и понадеялся, что это не связано с Ти и микрофоном. Если повторится то же, что и в прошлый раз, то, честное слово, он воткнет в него вилку.