Империя страха - Юлиан Бардин

Второй, напротив, оказался скуластым сухопарым здоровяком с ввалившимися глазницами — этот больше походил на оживший скелет.

— Ну что, очухался? — подал голос Клоун; в прозвучавшем вопросе не чувствовалось ни злости, ни неприязни — только праздное любопытство.

— Вы кто такие? — в свою очередь поинтересовался Чижов.

На этот раз заговорил Скелет— слова вылетали из его горла с противным скрипом несмазанной телеги, и казалось, что прежде, чем достичь слуха, они усиливаются невидимым громкоговорителем:

— Мы, в отличие от тебя, законопослушные граждане, — пробасил он, — но я бы тебе советовал поменьше спрашивать и побольше отвечать на наши вопросы, чтобы не подорвать здоровьице.

Иваныч брезгливо поморщился и едва сдержал жгучее желание смачно харкнуть в эту самоуверенную рожу. Ему вдруг нестерпимо захотелось подняться на ноги, но руки и ноги оказались ватными, как если бы принадлежали совершенно постороннему человеку.

От круглолицего не укрылись жалкие потуги их пленника, и он, улыбаясь, проговорил:

— Если дашь слово, что будешь вести себя хорошо и не раздражать нас понапрасну, то мы тебя развяжем, правда, Леха? — Последний вопрос относился к долговязому детине, который в ответ лишь угрюмо кивнул.

Что такое дать слово неизвестным негодяям, Чижов откровенно не понимал, но на всякий случай согласно кивнул:

— Даю…

Оказалось, что похитителям вполне достаточно этой короткой реплики, да и не нужно им было никаких обещаний, потому что оба незнакомца были слишком уверены в собственных силах — вопрос же был задан просто так, для проформы.

Мускулистые руки легко подхватили связанного пленника и одним мощным, слаженным движением поставили Чижова на ноги.

Поняв, что какое-то время каскадер не сможет самостоятельно поддерживать равновесие, круглолицый сказал, обращаясь к приятелю:

— Тащи его в кресло, а то, не дай Бог, свалится и отобьет себе мозги, — Клоун опечалился, как будто в самом деле беспокоился о целостности Иваныча.

Тот, кого назвали Лехой, с видимым усилием донес онемевшее тело трюкача до мягкого уголка и с громким выдохом опустил его на матерчатую обивку кресла, при этом не преминув отметить:

— Тяжелый, зараза.

Ваня натянуто улыбнулся и в свою очередь произнес:

— Вы так весело между собой переговариваетесь, как будто я уже труп.

За спиной каскадера послышался негромкий щелчок, и в следующую секунду он увидел в руках Скелета блестящие никелем наручники.

— Слышь, Рома, — обратился долговязый к своему напарнику, — он еще и шутит.

Только сейчас Чижов смог как следует осмотреться по сторонам. Квартира, в которую его доставили, не испросив на то персонального согласия похищенного, оказалась обычной двухкомнатной «хрущевкой».

Естественно, что экскурсию Иванычу никто не предложил, но с подобной планировкой он был хорошо знаком, так как неоднократно бывал в точно таком же жилище у одного из своих приятелей.

Тесноватая гостиная была обставлена с примитивной, мещанской роскошью: мягкая мебель, обязательная «стенка» из полированных древесно-стружечных плит, сервант, набитый крупнокалиберным хрусталем, — все, как и у многих советских граждан.

Но что-то во всем этом было не так, отовсюду сквозило фальшивой вульгарщиной. Присмотревшись повнимательнее, Иваныч понял, что квартира долго стояла необитаемой, о чем красноречиво свидетельствовал толстый слой многодневной пыли на всех гладких поверхностях.

— Ребята, кто вы такие, — не удержался от вопроса Чижов, — и что вам от меня нужно?

Пристально посмотрев в глаза каскадеру, Клоун по имени Рома (если верить долговязому Скелету) уселся напротив Ивана и медленно заговорил:

— В принципе мы не имеем к тебе никаких претензий. Нас интересует только одна ничтожная вещица, которая когда-то принадлежала вашей семье.

— Ну так спрашивай, — не выдержал Иваныч, — может, я и вспомню.

Круглолицый нервно пожевал губами, как будто пробуя на вкус предстоящий вопрос, а затем отчетливо проговорил:

— Картина…

Громкий хохот не дал ему продолжить — Ваня смеялся искренне весело, не в силах совладать с навалившимся на него приступом хохота.

— Что ты услышал смешного? — не понял Рома.

Наконец Иваныч взял себя в руки и, утирая с глаз подкатившие слезинки, медленно процедил:

— Значит, из-за этих картин вы собирались меня пришить? Вы что — конченые дебилы или начинающие идиоты? — Он не скрывал злой иронии. — Если какой-то дурак вас навел на меня, как на хранителя бесценных сокровищ средневекового творчества, то вы будете здорово огорчены…

Скуластый Леха недоуменно посмотрел на товарища и тихо спросил:

— Может, ты его слишком сильно саданул по башке, что у него чердак сдуло? О чем он говорит, я ничего не могу понять?..

— Подожди, — оборвал его Рома и обратился к Иванычу: — что ты имеешь в виду?

Чижов снисходительно улыбнулся, а затем сказал:

— Вся отцовская коллекция не стоит и комплекта резины для новеньких «Жигулей» — она хранится на чердаке того дома, откуда вы меня свистнули. Можете поехать и посмотреть, — договорив, Иваныч с облегчением откинулся на мягкую спинку, ощущая, как миллионы колючих иголок отступают, а на смену им возвращается былая сила и уверенность в собственном теле.

Но на этот раз пришла пора посмеяться похитителям; мило улыбнувшись в ответ, Клоун заговорил:

— Всю упомянутую тобой коллекцию мы внимательно просмотрели, но там нет того, что нас интересует.

— Что же такое особенное вас интересует? — передразнил интонацию собеседника Ваня.

Круглолицый неторопливо достал из кармана пачку сигарет и, никому не предложив, закурил. Только после этого принялся сдержанно объяснять:

— Мы хотим получить картину с изображением старой церквушки и молодого, зеленеющего дуба, которую подарил твоему деду некий Серебрянский в одна тысяча девятьсот семнадцатом году. На чердаке ее не оказалось.

— Значит, этой картины нет в природе, — нетерпеливо выпалил Чижов и попытался встать на ноги, как будто собирался покинуть приятную, но исключительно надоевшую компашку.

Долговязый проворно подскочил к Иванычу и профессиональным, хорошо натренированным движением саданул его под дых, при этом сохраняя на лице полное безразличие к происходящему.

По роду своей деятельности Ивану не один раз приходилось получать подобные удары, но последний был верхом рукопашного искусства.

Перед его осоловевшим взором побежали розовые круги, а сбившееся дыхание, казалось, навсегда покинуло Ивана — на глаза навернулись непроизвольные слезы.

Наконец, придя в себя, Чижов грубовато протянул, обращаясь к обидчику:

— Если ты, сучье вымя, меня еще раз так больно долбанешь, я спляшу «Камаринскую» на твоей плоской харе, понял, гандон?

Еще недавно воцарившееся перемирие было жестоким образом растоптано и полетело в тартарары.

Не сговариваясь, парни с остервенением набросились на разговорившегося каскадера.

Круглолицый метко пнул его в голень и тут же добавил коротким хуком справа в челюсть — в голове Иваныча опять что-то нехорошо зазвенело, но зализывать раны было еще слишком рано.

Скелет, в свою очередь, повторил прекрасно наработанный удар в солнечное сплетение, усугубив его мощным тычком в ухо.

Голова Чижова резко качнулась в сторону, как у китайского болванчика, а затем безвольно опустилась на тяжело вздымающуюся грудь. И вновь на смену реальности пришла мутноватая прострация — Иваныч не смог устоять на ногах и рухнул на пол, ощущая явственные рвотные позывы.

Изо рта и уха поверженного трюкача потекли два тоненьких ручейка темно-бурой крови, образуя на потертом паласе липкую рубиновую лужицу.

— Ну как, — Клоун навис над Чижовым, храня на губах легкую улыбочку высокомерного превосходства, — понабрался ума-разума?

— Спасибо, маэстро, — процедил Иваныч, выплевывая под ноги победителям темно-коричневый сгусток, в котором угадывались очертания выбитого зуба, — мне ваших уроков хватит на всю оставшуюся жизнь.

— То-то, — удовлетворенно подметил круглолицый и собрался вернуться на прежнее место.

Собрав в кулак всю свою волю, каскадер подтянул к животу коленки и в следующую секунду выбросил вверх обе ступни.

Удар пришелся «добродушному» Роме как раз пониже живота. В ту же секунду с его лицом стало твориться нечто совершенно невразумительное: сперва оно недоуменно побледнело, затем начало наливаться пунцовой краской; когда же щеки незадачливого похитителя стали похожи на перезревший помидор, из горла круглолицего вырвался протяжный стон, и он рухнул рядом со своей недавней жертвой, теряя сознание и запоздало прикрывая ладонями потревоженное достоинство.