Необычайное путешествие в Древнюю Русь. Грамматика древнерусского языка для детей - Татьяна Миронова

Праздников "два - на - десять", то есть двенадцать:

Вход Господень в Иерусалим, Рождество Христово, Крещение Господне, Сретение Господне, Благовещение Пресвятой Богородицы, Преображение Господне, Рождество Пресвятой Богородицы, Успение Пресвятой Богородицы, Воздвижение Креста Господня, Введение во храм Пресвятой Богородицы, Вознесение Господне, День Святой Троицы.

Ваня был так увлечен рассказом отца Сергия, что не удержался от вопроса, как только монах закончил урок.

- А сде? - запинаясь произнес он, привстал на цыпочки и показал рукой па настенную фресковую роспись.

- Ти вси русьстiи мужи и жены снятiи, заступници Руси, - охотно пояснил отец Сергий. - Князь Володимеръ, креститель Руси, святiи мученици Бо - рисъ и Глебъ, покровители дружины княжьея, Борисъ подобiемь русъ, волосы мало съ ушеи, борода не велика, на голове шапка, опушька соболья, ризы на немъ княжьи, въ руце крестъ, в другои - мечь въ ножнахъ. Глебъ подобiем молодъ, лицемь белъ, на голове, шапка, опушька кунья, въ руце крестъ. А позьри, чадо, се княгыни Ольга - святая русьская. Вижь: подобиемь стара, лицемь морщи - новата и бела, на голове венець царьскыи, пла - токъ, ризы на неи княжьи, в руце спитокъ, а въ немь написано есть: "Попрахъ идолы и познахъ истиннаго Бога Iисуса Христа". Они за насъ и ныне моляться, дабы не быти намъ полоненымъ отъ проклятыихъ татар и немьцевъ.

После урока отец Сергий передал учеников под догляд отца Феодосия, который напоил ребят квасом, дал каждому по большому ломтю хлеба и оставил отдыхать в кружевной тени деревянного крыльца игуменовых палат.

Мальчишки есть мальчишки, и что от того, что они из монастырской школы. Уже через минуту устроили кучу - малу, да выглянувший с крыльца монах Феодосий строго прикрикнул, и усмиренная ватага прибилась под дальние крепостные стены.

Ваня и Вася, чуждавшиеся пока общей компании, побрели следом. На вытоптанной, покрытой серым песком площадке возле деревянной стены они увидели рассыпанные зачем-то крупные кости, похожие на коровьи надкопытные суставы. Такие кости, вспомнил Вася, бабушка вынимала из только что сваренного холодца и приговаривала с сожаленьем: "Вот бы сейчас в бабки да поиграть!" Бабками бабушка называла кости. А Вася тихонько посмеивался тогда - бабка в бабки хочет играть! И здесь, выходит, ладилась игра в бабки! Такой же костью - битой, только увесистой, залитой для пущей тяжести оловом, каждый игрок должен был сбить - повалить набок или перевернуть - как можно больше бабок.

Мальчишки стали кружком, до Вани и Васи донеслись слова считалки:

Перепелъка паре въ дуброве,

Постави кашу,

Постави пироге,

Ту иди.

Ну, и считалка, - не понравился Васе стишок. - Ни складу, ни ладу! На нашу "сороку - белобоку" похожа, но "сорока" лучше.

- Какая сорока? - рассеянно переспросил Ваня, все думавший, как улучить время для побега, и карауливший глазами ту укромную нишу в крепостной стене, где была спасительная дверца.

- А вот какая:

Сорока-белобока

Кашу варила,

На порог скакала,

Гостей созывала

- беспечно выговорил Вася свою считалку. - Похожа! Да?

Но Ваня вновь не услышал его слов. Он во все глаза смотрел, как какой-то сурового вида монах навешивает на заветную дверцу подземного хода прочный кованый замок. Путь к бегству был отрезан!

Онфим скоро оставил игру. Обиженный чем - то, он, сердито надувшись, уселся на травке рядом с "чудиновскими погорельцами". Здесь бы обиде и конец был, да озорная ватага не упустила случая подурачиться вволю, побросав ради такого дела и бабки, и биты.

Долговязый, на голову выше остальных, Чурила под дружный гомон мальчишек приблизился к Онфиму и с нарочитой торжественностью вручил ему нацарапанное на бересте послание.

Берестяное письмо Онфим взял, строчку из кое - как расставленных букв прочел. Нос его, веснушчатый и курносый, покраснел от гнева, из глаз брызнули слезы обиды. Он сжал в руке письмо так, что оно разломилось пополам, отбросил легкие обломки и... кинулся па Чурилу - на косолапого великана Чурилу! - с кулаками.

Вася удивленно взглянул па порхнувшую, словно перышко, и упавшую рядом с ним бересту. Вот оно что! Дразниться вздумали! Мальчишки в XIII веке, оказывается, тоже дразнились: "Невежя писа, недума каза, а хто се чита... ", здесь береста обломилась, по Вася догадался, что было написано в конце. Он сразу вспомнил, как школьные шутники подбрасывали ему в классе дразнилку, каждый день не ленились новую настрочить: "Кто писал, не знаю, а я, дурак, читаю! " Давнишняя школьная обида подняла Васю в бой. Он птицей налетел на Чурилу, уже небрежно уронившего маленького Онфима на землю.

Вмиг, к всеобщему изумлению, признанный силач Чурила оказался ловко повергнутым Васей, не отличавшимся с виду особой крепостью. Чурила обиженно засопел и ухватил своей лапищей Васю за левое плечо. Вася тут же перехватил его руку, рванул ее на себя и, подставив колено, бросил через него Чурилу на землю. Обиженно шмыгая носом, Чурила выставил вперед свои ручищи и медленно, по-медвежьи переваливаясь, двинулся на Васю. Мальчишки потеснились, давая Васе место для отступления, но Вася не пошел на попятный, наоборот, пригнувшись, метнулся он вперед к Чуриле, сгреб в кулаки его рубаху на плечах и стал падать назад, увлекая за собой противника. И уже у самой земли, когда всем казалось, что Чурила сейчас всей тяжестью падет па Васю и подомнет его под себя, Вася выставил ногу и ловко бросил Чурилу в сторону. Перекувыркнувшись через голову, он уже сидел верхом на побежденном Чуриле. Дружным восхищенным криком мальчишки приветствовали победителя. Благодарно сжал руку Васе счастливый Онфим.

Отец Сергий, вышедший на крыльцо игуменовых палат, видел мальчишечью схватку и сразу заметил поразительную ловкость Васьки, его натренированность и сноровку в борьбе. "Несть чудиновьская се чада", - уверился в своем подозрении отец Сергий и решил, что пришло время окончательного дознания.

Тем временем отец Феодосий нарядил мальчикам работу: кому дрова в поленницу складывать, кому воду с речки носить, троих ребят отправил ворошить и догребать вчерашнее сено. Ване с Васькой и Онфиму выпало перетащить стопку высушенных и гладко обструганных досок но узкой лесенке в надвратную церковку, где работал монах - иконописец.

Отец Антоний, маленького роста худой чернец, волосы его были забраны под круглую черную шапочку, расположился у окошка не законченной еще плотниками церкви. Он покрывал густым желтым клеем точно такую же липовую доску, какие втащили но крутым ступенькам лестницы мальчишки, но только на доску эту был наклеен холст - паволока.

- Добро, - не сразу обратился к ним отец Антоний и показал, куда складывать доски. В три ходки мальчики принесли и сложили порученный им груз и присели на деревянном полу церковки среди заготовок - прямоугольных дощечек с полукруглым верхом и с "плечиками" по бокам, глиняных чашек с водой и груды каких-то камушков.

- Отрочата, - подозвал отец Антоний Ваню и Васю, - надобе вапы терти.

Ваня и Вася оглядели все иконописное хозяйство, стараясь угадать, что же такое им требовалось тереть. Доски, глиняные черепки, камушки и кувшинчики, тонкие хорьковые кисти... Что же может здесь называться "вапой"? Ваня подтолкнул Онфима, укладывавшего принесенные доски друг на Друга:

- Что суть вапы?

- Вапы? - удивился Онфим Ваниной растерянности. - Вапами иконы пишуть.

Он принес ребятам по коричневому камушку и показал, как растирать, разминать их деревянным пестиком в глиняной чашке, "творити вапу". Работа была не из легких, пестик с трудом крошил гладкие края камушков, получался бурый порошок - охра.

- Добро, - похваливал ребят отец Антоний. Доска для будущей иконы в его руках была расчерчена пополам, и на каждой из половинок значились едва заметно начертанные слова: "Бориса ту написати", "Глеба ту написати".

Иконописец перебирал глиняные чашки с уже готовыми красками.

- Лазури ли възяти? - приговаривал он, как бы испрашивая совета у мальчишек и опуская кисть в ярко - голубую краску. - Али киновари? - Он мазнул по доске кистью из другой чашки, получился алый след. - Ярь-медянъка ныне добра, - похвалил отец Антоний, размешивая ярко-зеленую краску.

Его помощники усердно растирали бурые камушки в ровный сыпучий порошок, а Онфим доливал в их глиняные чашки квасу из небольшого узкогорлого кувшинчика и выкладывал в них ложкой крупные яичные желтки. Так готовилась "вапа" - краска, которой исполнялось "писанье честьныхъ иконъ".

- Отче, - подал голос Онфим, - а что имеши писати ныне?

- Два брата Борисъ и Глъбъ, - ответствовал отец Антоний. - Ведаете ли, яко Борисъ и Глебъ быста сыны Володимера князя, крестивъшаго землю Русьскую. Володимеръ же умре. И Святополкъ, сынъ стареишии, седе въ Кыеве по отци своемъ. Борисъ же плака ся по отци, и рече ему дружина Володимеря: "Се дружина у тебе и вои. Поиди сяди Кыеве на столе отьця своего". Он же рече: "Не буди ми възяти рукы на брата своего стареишаго". Святополкъ же приде ночью Вышегороду, отаи призъва вышегородьскые болярьце и рече имъ: "Не поведуче никому же убiите брата моего Бориса". И се нападоша акы зверье дивiи около шатра, и насунуша копьи и прободоша Бориса и слугу его. И положиша тело его принесши отаи Вышегороду у церкве святаго Василья. Окаяньнiи же си убiици придоша къ Святополку. Суть же имена симъ законопреступникомъ: Путьша, Талець, Еловить, Ляшько, отець же ихъ сотона. Святополкъ же окаяньныи помысли въ собе: се убихъ Бориса, како бы убити Глеба? И посла Святополкъ къ Глебу съ лестью, глаголя сице: