Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - Энтони МакКартен

либералов он получить не смог и решил выступить как независимый кандидат. Попытка оказалась безуспешной. Он считал, что либералы и консерваторы должны объединиться, а не выступать друг против друга. В апреле того же года он с удивлением узнал, что консерваторы хотят пригласить его обратно, предложив место депутата от Эппинга. После недолгих раздумий Черчилль согласился вновь войти в парламент. Консерватором он остался до конца своих дней.

Кампанию свою Уинстон построил на антисоветской программе. Он сурово критиковал лейбористов, которые стремились заключить договор с Советской Россией. Позиция Черчилля нашла отклик в сердцах избирателей, и он победил на выборах с подавляющим большинством. Новый премьер-министр, Стэнли Болдуин, наградил его, сделав министром финансов. Приняв этот пост, Черчилль сказал Болдуину: «Все мои замыслы осуществились. Я получил мантию моего отца. Я буду горд служить вам в этом превосходном кабинете»[81]. Кабинет действительно был превосходным – кроме того, семья получила возможность поселиться на Даунинг-стрит, 11. Клементина и дети просто обожали этот дом, где прожили четыре с половиной года.

За это время абсолютная уверенность Черчилля в себе не поколебалась ни на йоту, несмотря на множество промахов. Его пребывание на должности министра финансов ознаменовалось рядом сложностей. Фискальная политика привела британскую экономику к рецессии, и в стране стали постоянно вспыхивать забастовки. Еще до прихода к власти правительства Болдуина возникла идея о возвращении к золотому стандарту (Британия отказалась от этого в 1931 году, чтобы остановить стремительное падение курса фунта). Поначалу Черчилль испытывал серьезные сомнения. Он провел тщательные исследования, обращался за советами к коллегам и ученым. Среди них был яркий молодой экономист из Кембриджа, Джон Мейнард Кейнс, который опубликовал памфлет «Экономические последствия деятельности мистера Черчилля». В нем он утверждал, что возвращение к довоенной монетарной системе стало бы катастрофой для экономического роста и занятости в Британии. К сожалению, при полной поддержке консервативной партии и парламентских комитетов, на глазах семьи, наблюдавшей за ним с галереи, в апреле 1925 года Черчилль восстановил золотой стандарт, выступая перед Палатой с речью о бюджете.

Считается, что это было самым неправильным решением правительства Болдуина, а на законе стояло имя Черчилля. Предсказания Кейнса оказались верными: фунт слишком укрепился, что заметно осложнило экспорт, и это оказало пагубное влияние на британскую промышленность, особенно на угледобычу. В разгар всеобщей забастовки 1926 года – единственной всеобщей забастовки Британии – 1,75 миллиона человек прекратили работу. Уинстон решил вывести армию, но по настоянию Болдуина солдаты не получили оружия. В Гайд-парке натянули колючую проволоку, белые воротнички вышли на замену бастующим, чтобы восстановить деятельность ряда служб. Джентльмены с итонскими галстуками работали носильщиками на вокзале Ватерлоо, водили поезда и автобусы, доставляли газеты. Сам Черчилль отправился в доки, пытаясь остановить беспорядки. Уровень насилия, а вместе с ним и страхи, росли. В конце концов профсоюзы отступили, и забастовка через десять дней прекратилась. Однако Черчилля все обвиняли в чрезмерной жесткости.

Всеобщая забастовка надолго сохранилась в воспоминаниях нации. Уровень безработицы был очень высок. На выборах 1929 года консерваторы потеряли большинство. Стэнли Болдуин ушел в отставку, а Черчилль сохранил свое место от Эппинга, но на два года отстранился от собственной партии, поскольку имел совершенно иное мнение по ключевым вопросам.

Уинстон укрылся в Чартвелле и занялся живописью и литературой. Без министерского жалованья и после серьезных финансовых потерь, связанных с крахом Уолл-стрит 1929 года, Черчилли были вынуждены снова скрыться в глуши. Из-за расточительности Уинстона, который не мог обходиться без сигар и шампанского, денег семье хронически не хватало. Изоляция продлилась десять лет. Мэри Сомс вспоминала, что для матери ее муж был «первым, вторым и третьим»[82]. Уинстон решил воплотить в жизнь мечту о сельской идиллии. Не имея ни малейшего представления о сельском хозяйстве, он стал заполнять поля и амбары Чартвелла овцами, свиньями, коровами, курами и утками – и любимыми австралийскими черными лебедями, из-за которых приходилось вести постоянную войну с местными лисами. Красота природы дарила ему вдохновение, и в это время он написал множество картин в стиле импрессионизма.

Политический статус Черчилля значительно понизился, и все же оставались вопросы, в которых он чувствовал себя чрезвычайно компетентным и не собирался позволять окружающим пренебрегать его мнением. В 1931 году таким вопросом стала тема индийского самоуправления.

Теневой кабинет консерваторов Стэнли Болдуина, куда Уинстон более не входил, был собран, чтобы поддержать предложение лейбористов о предоставлении Индии статуса доминиона с дальнейшей возможностью перехода к самоуправлению. Черчилль не занимал видного положения в парламенте, но у него было что сказать по этому вопросу. В декабре 1930 года он несколько раз выступал публично, а в 1931 году высказался в Палате общин. В своей речи он прямо выступил против политики партии, заявив: «В действительности с гандизмом и всем, что он в себе воплощает, раньше или позже придется решительно бороться и сокрушить его. Бессмысленно пытаться укротить тигра, кормя его кошачьим мясом. Чем раньше мы это поймем, тем меньше проблем и несчастий будет у всех, кого это затрагивает»[83]. Хотя Дженкинс пишет, что в этой речи не было ничего, кроме «повторяющейся риторики»[84], Мартин Гилберт считает, что это выступление оказало сильное влияние на консерваторов с задних скамей[85]. Черчилль опасался, что, как только Индия получит статус доминиона, британскому владычеству будет положен конец: новое индийское правительство постарается как можно быстрее изгнать Британию и британцев из своей страны.

Противоположной точки зрения придерживался вице-король Индии, лорд Ирвин, более известный нам как виконт Эдвард Галифакс. Несмотря на его связи с королем и высшими эшелонами британской аристократии, его взгляды на этот вопрос были поразительно прогрессивными. Ему надоели обязанности вице-короля, и он был убежден, что после долгих лет насилия и гражданского неповиновения статус доминиона для Индии (который уже получили Австралия, Новая Зеландия и Канада) позволит быстрее достичь мирного соглашения. Болдуин поддержал предложение вице-короля. Он заявил в Палате, что его партия считает это «своим долгом» и выполнит, если в будущем вернется к власти. Некогда являвшийся одним из самых либерально мыслящих консерваторов, Черчилль решил выйти из теневого кабинета. Как пишет Рой Дженкинс, индийский вопрос оставался в центре политики Черчилля, истощал его энергию и затянул его в трясину бессильной изоляции на ближайшие три года[86].

Вернувшись в деревню, Черчилль сосредоточился на литературе. Он совершил несколько поездок по Соединенным Штатам с выступлениями и лекциями. Он по-прежнему продолжал выступать в Палате общин по финансовым вопросам и вопросам международной безопасности, но из-за позиции по Индии его считали неприкасаемым.