Ди Канио Паоло. Автобиография - Паоло Ди Канио

Я знал причину, по которой меня вызвали, и я согласился с тем, что мне придется покинуть Рим. Неожиданным было предложение Мильюччи: он собирался мне платить зарплату 350 000 лир в месяц. Именно в месяц, а не в неделю. 350 000 лир было эквивалентом 150 фунтов в то время. Конечно, клуб обеспечивал бы меня пропитанием и жильем, но ради 150 фунтов мне не хотелось далеко уезжать. Вмешался мой отец.

«Я не агент и не слишком разбираюсь в футболе», — сказал он решительно. — «Но я кое–что знаю о цене денег. И, поверьте мне, мой сын не сможет выжить на 350 000 лир в месяц».

Мильюччи опешил. Он полагал, что мой отец был просто невежественным рабочим, но вместо этого перед ним предстал человек, который не позволяет собой помыкать.

Он согласился платить мне 750 000 лир в месяц, что, по крайней мере, было близко к справедливой заработной плате.

Тернана находилсь в Серии С 2, но это было большое событие. Я сделал первый шаг к своей мечте стать профессиональным футболистом.

Я поселился в Терни достаточно неплохо. Команда была невысокого уровня, поэтому мне сразу дали шанс, и я завоевал себе место в стартовом составе. Я был счастлив и полон надежд. Единственно, я скучал по моей семье и выездам за Лацио вместе с «Ирридучибили».

Прошло несколько месяцев моего пребывания там, прежде чем моя жизнь изменилась навсегда. Я встретил Бетту. Жилье Тернаны находилось в Сан Джелмини, около 5 километров от города. Меня расположили в местном отеле Дуомо. После тренировок я коротал время в кабинете менеджера отеля, смотря телевизор.

Я был на обычном своем посту в этом кабинете, водрузив ноги на стол (я сразу подружился с менеджером, так что он не был против), когда увидел знакомое лицо в фойе. Это был мой товарищ по команде Ромуальдо, и он был с девушкой. Не просто обычная девушка, а такая, что заставляет каждого обратить на себя внимание, когда заходит в комнату.

Ромуальдо был родом из Терни и все еще посещал школу. Так получилось, что в тот день, по случайному совпадению, школа устроила прогулку класса в Сан Джельмини. Ромуальдо с девушкой ускользнули из коллектива, и он привел ее в отель Дуомо, чтобы показать, где живут игроки.

Я сразу понял, что в этой девушке было нечто, заслуживающее пристального внимания. Я вышел в фойе с видом небрежности, насколько я мог притвориться, и сказал «Привет». Ромуальдо представил ее как Бетту. Когда она первой улыбнулась мне, я был смущен. Я должен был произвести впечатление.

«Ребята, давайте не будем торчать в отеле, это же скучно!» — произнес я. — «Давайте уйдем отсюда и съедим по мороженому. Я знаю здесь одно местечко».

Ромуальдо был обеими руками «За», но Бетта сказала: «Ты уверен? Может быть, нам стоит вернуться обратно, возможно, нас уже хватились. Мы не хотим проблем с учителями, не так ли?»

Уже тогда Бетта была ответственной. Но я продолжал гнуть свою линию. Я не мог позволить ей просто уйти отсюда. Так что я настоял, и она согласилась. Если бы она отказала, наверное, я бы не был там, где нахожусь сегодня.

Мы втроем отправились за мороженым. Я был словно ребенок в ночь перед Рождеством. Я никогда не нервничал из–за женщины, но с Беттой все обстояло иначе. Мне отчаянно хотелось понравиться ей, думаю, я был тогда гиперактивен.

На следующий день я начал выпрашивать у Ромуальдо ее номер. Он хотел прикинуться дурачком с целой серией оправданий: мол, он никогда не знал его, потерял или даже, что у нее совсем нет телефона.

Намного позже я узнал, что он позвонил ей спустя несколько дней: «Привет, помнишь моего друга из Рима? Представь, он просил твой номер! Но не переживай, я не сообщил ему. Тебе ведь не нужно, чтобы этот парень беспокоил тебя…»

«Что? Ты с ума сошел?», — ответила Бетта. Думаю, я тоже произвел на нее впечатление. — «Ты должен был ему сообщить!»

Я полагаю, Ромуальдо немного ревновал, наверняка ему Бетта тоже нравилась. Так получилось, что на следующей неделе я все еще не знал ее телефона. Он дал его мне по дороге на игру в Галатине, городишке на краю итальянского сапога. Я не мог дождаться, когда автобус остановится, чтобы я мог позвонить ей. Мне всего лишь хотелось услышать ее голос еще раз.

Когда мы добрались до отеля, я первым выскочил из автобуса. Я побежал по лестнице в свою комнату в поисках телефона.

Здесь не было телефона. Из всех отелей в Италии мы остановились там, где нет телефонов! Сжимая номер ее телефона, я побежал в фойе. Мои товарищи смотрели на меня, как на безумца.

«Где у вас телефон?», — кричал я в приемной. «Мне нужен телефон!»

Администратор посмотрел на меня с пренебрежением, будто я был назойливой мухой.

«У меня есть телефон прямо здесь», — сказал он. «Но не для клиентов».

Ругаясь я выскочил на улицу. Там нигде не было общественных телефонов. Я побежал в один ресторан, затем в бар, в еще один ресторан. Безуспешно. Либо у них не было таксофонов, либо они были неисправны, либо мне просто не разрешили ими воспользоваться.

Я был в отчаянии. Я думал, что моя голова скоро взорвется. Я бежал по улицам Галатины, думая: «Что это за Богом забытое место? У них нет ни одного телефона!»

Я уже был готов ворваться в клубный автобус, завести двигатель и направиться поближе к цивилизации, когда наконец нашел телефон. Не знаю, как долго я бегал в поисках его, но это казалось вечностью, и я полностью выдохся.

Трясущимися руками я набрал ее номер. Она была дома. И она была счастлива слышать меня! Должно быть, я закинул двадцать монет в тот телефон. Мы говорили несколько часов обо всем на свете. Я влюбился.

Мы не виделись до Новогоднего вечера. Спустя несколько дней я попросил своих родителей приехать из Рима, чтобы они познакомились с ее родителями. Кому–то это могло показаться преждевременным, ведь мы были знакомы всего несколько месяцев, а друг с другом мы были несколько дней. Но мои разум, сердце и душа подсказывали мне, что Бетта была той единственной.

Четырнадцать лет спустя мы по–прежнему вместе. И каждый день открывает что–то новое в ней. Или, правильнее сказать, в нас, так как едва ли можно думать о себе отдельно от нее. Когда мы познакомились, мы были все еще детьми, мы взрослели вместе, в полном смысле этого слова. Она была вовлечена во все мои переживания, а я — во все ее.

Во многих отношениях мы идеально дополняем друг друга. Я не из самых спокойных, легко подчиняемых, мягких парней (сюрприз, да?). Бетта, напротив, всегда спокойна, всегда смотрит на вещи в перспективе. Она знает, как обращаться со мной, как успокоить меня, как сгладить острые углы.

Я думаю, мы весьма традиционная пара. Я играю мужчину, она играет женщину. Это означает, что она знает, как управляться со мной, как вести себя со мной. Ей не нужно подрываться и кричать на меня. Я могу кричать и орать, но она устойчива в отношениях. Она может общаться одним взглядом, одним жестом, вместо того, чтобы кричать два часа, как это могу делать я. Ее молчание — это ее сила. Не думаю, что есть еще в мире человек, который может так относиться ко мне, как она.

Я сразу понял, что наши отношения станут такими. Не могу объяснить почему, но я понял, что это сработает между нами. Я был никем. Ни денег, ни успеха, только масса грез — то же, что и у тысяч начинающих профессионалов. Бетте было все равно. Она всецело любила меня, и, что не менее важно, она готова была расти со мной, развиваться вместе со мной. Когда вы берете на себя обязательство по отношению к кому–то, вы отдаете частицу себя. Взамен вы строите что–то новое с другой личностью. С самого первого дня я знал, что она будет моей супругой. С тех пор мы не переставали расти вместе.

Я не могу представить, какой бы была моя жизнь без нее. Не знаю, смог ли я перенести мою травму или длительную дисквалификацию в «Шеффилд Уэнсдэй». Она сохраняла мой баланс, помогала мне оставаться «спокойным». Заметьте, я взял слово «спокойным» в кавычки, потому что знаю, что я далеко не эталон спокойствия. Но поверьте, без Бетты я был бы гораздо, гораздо хуже. У меня бы не было ясности разума, которая есть сейчас. У меня бы не было воли бороться дальше после каждой неудачи.

Сейчас я трачу много времени на размышления о любви, и что она означает. Возможно, я смотрю на жизнь сквозь розовые очки, но я твердо верю, что естественный инстинкт человек — любить. Конечно, есть разные степени интенсивности, высшие и низшие, есть разные пути ее проявления, но любовь есть внутри каждого из нас.

Думаю, самая сильная любовь на свете — любовь к своим детям. Она ничем не обусловлена, не ограничена временными рамками. И это понятно. Ведь дети — твоя плоть и кровь, твое продолжение. Клянусь перед Господом: Лукреция и Людовика — частичка меня, и наша любовь — огромная, всепоглощающая. Я готов без колебаний отдать жизнь за дочерей. Может, я не уникален в этом отношении: любой отец ставит жизнь своих детей выше собственной. Но когда я думаю о своих девочках, то переживаю такие сильные эмоции, что вполне естественно, что мне на ум приходят подобные сантименты.